Александр Гроссман - Образ жизни
— Читай, — попросил Пётр.
— Я пойму? Постой, оно на русском.
Управление кибуцного хозяйства приветствовало решение Павла присоединиться к программе «Первый дом на родине». Его просили с этим письмом обратиться по указанному адресу в Тель-Авиве. Всё остальное они берут на себя.
Вышло так, что Павел сам заговорил об отъезде. Улучшил момент, когда они с матерью остались дома одни, и начал издалека.
— Мила Смелянская из параллельного класса уезжает в Израиль. Она тебя знает. Ты лечила её. Мама у неё русская, а папа еврей. Говорит, если не приживутся в Израиле, поедут дальше — в Канаду или в Австралию. Представляешь, будет ходить вниз головой, — он рассмеялся в ответ на протестующий жест Ирины, — знаю, но всё равно интересно. Она говорит, что мы тоже можем уехать. Есть такой закон…
Ирина выключила газ, медленно сняла фартук, чтобы собраться с мыслями, села к столу и пригласила сесть сына.
— Вы обсуждаете такую возможность? И Таня?
— Она первая начала. Нашла у папы «Эксодус», прочитала и мне дала.
— Ты справился?
— С трудом. Теперь она читает «Историю евреев» и мне рассказывает. Папа читал тебе?
— Местами. Там война, Павлик.
— А здесь? Почему ты больше не ходишь по грибы? Я спросил папу, почему мы перестали ходить в походы? Хочешь знать, что он мне ответил? «Я не смогу защитить вас. В детдоме тоже бывало нападали кодлом на одного, но не было такой жестокости. Лежачего не били, девчонок не трогали, чем-то отличались от волчьей стаи.»
— Ты готов уехать, как та девочка?
— Я и Таня. Мы решили, — Павел смутился, — для себя, что мне стоит поехать первому, потом она приедет ко мне, — и тише, с надеждой в голосе, — а может, и вы надумаете?
— Неожиданно выясняется, что дети выросли. Я помню это чувство. Сама уехала из дома в семнадцать лет, но тогда всё было проще, или казалось… Поговори с отцом.
— У тебя лучше получится.
— Да, но это будет разговор с твоим отцом, со своим — говорить можешь только ты.
Ирина зажгла газ и застыла у плиты, глядя на живые синие языки пламени. Мысли, пока бессвязные, вились вокруг неоконченного разговора. Пришла Таня. «Сидят на таниной кровати и шепчутся. Решили…, для себя».
После ужина, когда все ещё сидели за столом, Павел набрал воздух и произнёс: — Папа, я хочу уехать в Израиль, — и посмотрел отцу в глаза.
— Хорошо, — буднично согласился Пётр, — получишь аттестат и поедешь. — Улыбнулся сыну и добавил: — Конечно, если мама разрешит.
Дети растерянно переглянулись, молча встали и вышли из-за стола.
— Она тоже хочет уехать, — сказала Ирина, — не сейчас.
В этот вечер к разговору об отъезде не возвращались. Каждый был погружён в себя.
После очередного экзамена Павел предложил отцу: — Прокатимся? Скоро сдавать на права.
Пётр выехал за город, свернул на лесную дорогу и уступил руль. Сын не спешил трогаться.
— Почему ты сразу согласился? Это как-то связано с приездом бабушки?
— Не будем темнить. Связано. Как ты представляешь свой отъезд?
— Есть такая программа «Первый дом на родине».
— Ясно. У вас свои источники информации. Заводи. На обратном пути поговорим.
В гараже Павел спросил: — Как бабушка отнесётся к нашим планам?
— Спросишь её, сколько лет было солдатикам, что лежали у неё в госпитале, и сколько лет было ей самой. В иных условиях люди быстро взрослеют.
Маша и Павлик закончили школу. Этим летом нарушилась эвклидова геометрия их жизней — параллельные пути разошлись. Маша готовилась изучать романо-германские языки в университете, Павлику тоже предстояло окунуться в другой язык, его ждал другой мир и другие люди. Он унаследовал характер отца — ему было интересно, манила terra incognita.
В последующие месяцы наши друзья прошли положенные круги исхода, проглотили и оплатили отказ от гражданства, не дотянули до разрешённых сорока килограмм багажа и в канун войны в Заливе отправились в Москву.
Томительное ожидание в аэропорту. Регистрацию объявляли и отменяли без объяснения причин. Ирина дремала, обняв рюкзак сына. Мужчины вышли размяться. Не выспавшиеся они ёжились и зевали. Говорили, о чём было уже не раз говорено.
— Советуйся с бабушкой, — сказал Пётр, — она мудрая женщина.
— Я был ещё совсем маленьким. Ты нёс меня на плечах из садика, и я спросил: когда я вырасту, ты всё равно будешь моим папой? Ты сказал: «Я буду твоим другом». Теперь я вырос.
Пётр обнял сына. — Не забудь этот разговор, когда окунёшься в новую жизнь.
— Я обнял его, чтобы не выдать себя, — сказал мне Пётр, когда все мы ждали первого письма.
Габриэль Гарсиа Маркес: «Я понял, что когда новорожденный впервые сжимает отцовский палец в своём крошечном кулачке, он хватает его навсегда.» Вещие слова.
У стойки, где заполняли декларации, Пётр написал короткое письмо.
«Здравствуйте, Дора Исаковна! Вот и представился случай разыскать вас и возобновить знакомство. Я приезжал в середине семидесятых, зашёл повидаться и не застал никого из прежних жильцов. В библиотеке мне сказали, что вы уехали в Израиль. Я не знал обстоятельств вашего отъезда, всё же порадовался за вас, на всякий случай.
Эсфирь Соломоновна — родной мне человек. От неё вы узнаете всё, что может вас интересовать. Всё тот же Пётр».
Прошли таможню, стали в очередь на пограничный контроль, обменялись последними взглядами. Пётр взял жену под руку.
— Пойдём, отыщем местечко у окна. Увидим посадку.
Она послушно последовала за ним. — Я, как сомнамбула.
Они стояли, взявшись за руки, смотрели на лётное поле, ждали посадки. Прошёл час, пошёл второй.
— Пойдём в ресторан, — предложил Пётр, — сядем у окна и будем ждать.
Свободный столик у окна не был убран. Пётр разыскал официантку.
— Мы хотим сесть за свободный стол у окна. Не возражаете?
— Совсем терпежу нету. Подождите пока уберу.
— Сына провожаем. Не хотелось бы пропустить.
— Далеко?
— В Израиль.
— Садитесь. — Она проворно убрала грязную посуду, в очередной раз перевернула скатерть, положила меню и исчезла. Поели, не спеша. Официантка убрала тарелки. — Ещё что-нибудь?
— Кофе, пожалуйста.
Официантка подошла к окну. — Вы какой борт ждёте?
— Справа. С разрисованным хвостом.
— На Будапешт. Я бы сама хоть куда уехала. Сидите, сколько хотите.
Допили кофе, дождались посадки. Разглядели яркую курточку сына. Уже на трапе он махнул рукой в пространство и пропал.
— Почему дети вырастают?
— Потому что мы стареем.
— Спасибо за напоминание.
— Ещё кофе?
— Нет. Машину времени[24].
— Простого проще. Во всех киосках и не дорого. — Наконец она улыбнулась.
— Пойдём. Нам пора двигаться.
— Пойдём. Пустота такая. От меня одна оболочка осталась.
— А меня зависть распирает. Сам бы полетел. Ужасно интересно.
— У тебя есть такая возможность.
— Этим и кончится, если Таня соберётся.
— Мне даже страшно подумать. Расстаться со всем, к чему душа прикипела…
Они вышли из здания аэровокзала, повернули к автобусной остановке. Пётр оглянулся на шум взлетающего самолёта, увидел размалёванный хвост. — Смотри!
На Арбате, в проходе, превращенном в торговый ряд, они купили две акварели — весёлую и грустную, весну и осень.
Глава 25
Мы долго ждали первого письма. «Всё было разыграно, как по нотам, — писал Павел, — на ночь меня определили в гостиницу, утром явился по указанному адресу и показал письмо. Поздно вечером, в компании ещё двух парней, я оказался в кибуце Бар-Ам, рядом с ливанской границей. Буду учить иврит и работать по четыре часа в день за стол и кров, а положенная мне карзина абсорбции сохранится. Это всё, что я знаю. Уже усвоил два главных слова на иврите: «бесэдер» — вроде ОК на все случаи жизни, и «савланут» — терпениум мобиле[25], советуют другим, к себе не относя. Зимой на «крайнем севере» всё зеленеет и цветёт, посылаю цветок для мамы.»
Неделю Павел работал в саду, осмотрелся, написал короткую записку на английском: «Хочу работать в гараже. Это возможно?» Большой грузный мужчина в сандалях на босу ногу, шортах и свитере повернулся от раскрытого капота, оглядел Павла и улыбнулся. Павел улыбнулся в ответ, сказал: «Шалом» и протянул записку. Мужчина прочитал, вернул записку, сказал «бесэдер» и подал руку: — Шауль.
— Павел.
А-а…,- обрадовался мужчина, — ты тоже, — и поманил его за собой. В конторке взял с полки выстиранный комбинезон и дал его Павлу.
— А разрешение?
— Бесэдер. Нет проблем.
«Дорогие мои! Это отчёт о встрече с Дорой (здесь отчества не в ходу) и об инспекционной поездке к Павлику. Сразу как-то не получалось, понемногу всё утряслось, причесалось, и я, наконец, собралась заняться розыском. Нашла я её очень просто: написала в газету, где помещают объявления потерявших друг друга людей. В день выхода газеты мне позвонила женщина, представилась, как бывшая сотрудница Доры, и, выяснив, кто и зачем её разыскивает, обещала дать ей мой телефон, а там, как уж она решит. Дора позвонила, приехала за мной, и мы проговорили у неё дома до глубокой ночи. Мне открылись некоторые пикантные подробности днепропетровского периода жизни моего зятя, а для неё мой рассказ явился полной неожиданностью. Мы хорошо посплетничали. Дора много лет проработала в библиотеке Хайфского университета, вышла на пенсию, и мне кажется, что мы обе рады знакомству.
