Джулз Денби - История Билли Морган
Я в изумлении уставилась на него. Он действительно думал, что я спала с Карлом.
– Я никогда… С Карлом? Нет – и они не ненавидели меня, о чем ты говоришь? Я…
– О да, еще как, блядь, ненавидели! Они все тебя ненавидели, корова надутая. Они ненавидели тебя и считали настоящей блядью. Мне приходилось тебя поддерживать, и ты ничего не знала. Блядь, ты жила в своем ебаном мире. Маленькая принцесса, бля. Парни тебя терпеть не могли, такую болтливую пизду. А девчонки! Только Карл и слышать ничего плохого про тебя не желал. Даже подбил глаз жене, чтоб язык не распускала. Все думали, что ты с ним ебешься, все. А я должен был терпеть! Ты меня дурачила, я был под каблуком, долбанным идиотом я был. Но больше такого не будет, о нет. Какого хера я с тобой вообще связался? Ты ебаная ведьма, ходячее несчастье, чертово проклятье… Для всех женщин такие, как ты, – позор, и если ты думаешь…
Я слушала, как он бубнит, но звук будто выключился. Ненавидели меня? Все в «Свите Дьявола» ненавидели меня? Но… нет, ничего подобного, я ладила со всеми… разумеется, я была болтлива, я знаю, я признаю это, но… Нет. Это неправда. Не отнимай у меня еще и это.
– … Я не хочу впутываться в эти дела. Я знаю, чего ты хочешь, всеми управлять, командовать, всегда знаешь, как лучше. Вся эта хренотень с газетой, я не…
– Я буду разговаривать с репортером сегодня вечером.
Он вскочил, стиснув кулаки.
– Ты шизанутая сука. Я не позволю, я не… Ты не…
Как мне было холодно… В комнате стояла тяжелая жара, но внутри меня был ледяной холод. Я смотрела на него: то, во что он превратился, вдребезги разбило восковой щит моих розовых воспоминаний. Он был готов ударить меня, но я не боялась, потому что он мог убить меня, но не мог ранить сильнее. Он посмотрел мне в лицо и опустил кулак. Он всегда был слабаком.
– Ну, давай, давай же, крутой парень, ударь меня. Вот будет здорово, когда войдет репортерша, а она придет с минуты на минуту. Ради всего святого, возьми себя в руки. Если я не поговорю с ней, это будет выглядеть странно. Я должна с ней встретиться, чтобы держать все под контролем, ты хоть это понимаешь? Боже… думать все эти годы, что я… неважно. Я сделаю, как считаю нужным, Микки, и буду тебе признательна, если ты сейчас съебешься и позволишь мне уладить дело, чтобы все выглядело нормально, когда эта девушка придет. Ты меня слышишь?
– Упрямая корова! Но я тебя предупреждаю: если я пойму, что ты хочешь впутать меня… я уж постараюсь, чтобы ты больше ни с кем не пиздела. Я навсегда заткну твой злоебучий рот. У тебя, может, ничего и нет, но у меня…
– Семья. Это я уже поняла.
– Верно, заткнись. Что ты знаешь о семье? Даже твоя мать тебя не выносит, слышала бы ты, что она мне о тебе говорила, спрашивала меня – меня! – в чем она с тобой ошиблась. Уродилась порченой, так она сказала, и она права. Ты родилась порченой, дурная кровь. Так что знай. Я этого терпеть не собираюсь, я…
В дверь постучали, и мы оба застыли, объединенные этим моментом и ничем больше. Он открыл было рот, но я велела ему заткнуться.
– Это она, репортерша. Умолкни, Микки, если ты любишь свою семью, как ты говоришь. Просто… просто убирайся. Я скажу, что ты сосед, который зашел что-то одолжить.
– Не указывай мне, блядь, что…
Я холодно посмотрела на него. Он опустил глаза. Я почувствовала, как на меня накатывает болезненная смесь печали и отвращения.
– Уходи, уходи. И, Микки, не возвращайся больше никогда. Я клянусь, что никто не услышит о том… что случилось… от меня. Никогда. Думай обо мне что хочешь, Микки, но если я до сих пор ничего не рассказала, зачем мне рассказывать теперь? Иди же, уходи, уходи, я должна ее впустить.
Я перевела дух и пошла к двери, Микки шел следом. Я открыла, и он, протиснувшись мимо меня, направился к дороге, к машине. Я посмотрела ему в спину: его освещало закатное солнце, рой золотых пылинок танцевал вокруг него.
Он уехал.
– …Прошу прощения, я вам помешала? Вы, должно быть, миссис Морган, я – Софи, из «Кларион»? Вы сказали, мы можем поговорить?
Я взяла себя в руки. Молодая женщина вопросительно смотрела на меня. Я изобразила улыбку. Не знаю, кого я ожидала увидеть, – пронырливую Настоящую Лондонскую Штучку, должно быть; но Софи оказалась крохотной тоненькой девушкой лет двадцати пяти. Очень бледная, нос с горбинкой порозовел от солнца, одета в мятую кремовую блузку без рукавов и мятые серые льняные брюки. Короткий хлопковый кардиган завязан вокруг талии; тонкие мышиные волосы стянуты в короткий хвостик, одна прядь за ухом выбилась. Коричневые очки от солнца подняты на голову. Маленькие серебряные сережки-гвоздики с голубым топазом, я отметила их автоматически. На шее изящная подвеска, сочетающаяся с сережками. Не Дешево и не вульгарно. Обручального кольца нет, только одно простое тонкое серебряное кольцо. Огромный, набитый холщовый портфель свисал с хрупкого плеча. Она выглядела измотанной.
– Простите, да, надоедливый сосед, с ним бывают проблемы – ну знаете, как это бывает. Не совсем адское проклятие, но… Понимаете. Не обращайте внимания. Входите, зовите меня Билли. Послушайте, не хотите посидеть в саду? Здесь хорошо, я могу предложить вам чаю… соку? Клюквенного? Проходите, я сейчас вернусь.
Доставая стаканы, лед и сок, я смотрела, как она уселась на скамейку и, закрыв глаза, повернула лицо к солнцу. Она ослабила застежку коричневой сандалии и почесала пятку. Она выглядела так, будто никогда не ела досыта и не видела дневного света. Каково это – жить в Лондоне, подумала я, если в ее возрасте она выглядит такой старой клячей, бедняжка. Моя необычная хладнокровная отстраненность так и не прошла. Казалось, ничто меня не волновало, даже это.
– Вы, должно быть, очень устали? – Я улыбнулась и присела рядом с ней. Я обнаружила, что мне удивительно легко сохранять спокойствие. Я положила на колени по-прежнему холодные руки; она глотнула из стакана.
– Гм, да, есть немного. Знаете, эта жара. Спасибо, очень вкусно. Какой славный садик… а это ваши кошки? Я люблю кошек и собак тоже. Всех животных, наверное. – Она улыбнулась, когда Каирка потерлась об ее тонкие, птичьи щиколотки.
– А у вас есть животные? – Я тоже могла болтать ни о чем.
– Ой, нет, к сожалению. Лондонская жизнь, понимаете. Я живу в крошечной квартире, это было бы нечестно. М-м, вы не возражаете, если я запишу наш разговор? Я и заметки тоже буду делать, но это мне поможет…
Она достала кассетный диктофон и поставила его между нами, нажав на кнопку записи прежде, чем я успела ответить, затем села, открыла блокнот, приготовила ручку. Мне хотелось рассмеяться про себя: куда денется ее невозмутимость, если я скажу ей правду? Сидеть рядом с настоящей убийцей в саду, потягивая кроваво-красный сок. Я сделала глубокий вдох, перехватила эту мысль и затолкала ее поглубже внутрь.
– Дело вот в чем, миссис… Билли… Миссис Скиннер, кажется, почти уверена, что Терри… ну, его отношения с «Ангелами Ада»…
– Со «Свитой Дьявола». Клуб назывался «Свита Дьявола». Он и сейчас так называется. Не «Ангелы Ада», это совершенно другое, другой клуб.
Она что-то нацарапала в блокноте.
– Да, хорошо, понимаю, банда, к которой вы оба принадлежали…
– Послушайте, я прошу прощения. Не знаю, что вам наговорила миссис Скиннер, но Терри никогда не был членом клуба, или банды, как вы его называете. Он там околачивался, но никогда не состоял в клубе, его считали… ну, неподходящим. И я тоже членом клуба не была – женщина не могла состоять в клубе. Это невозможно. Членом клуба был мой бывший муж.
– О, да. Ну хорошо; кажется, миссис Скиннер думает, что Терри… ну, он не мог уехать, не связавшись с ней, если только не случилось что-то подозрительное. Она говорит, они были очень близки. Честно говоря, она подозревает, ну, преступление. Банда, возможно наркотики, она точно не знает, но такие вещи…
– Нет. Ничего подобного, я уверена, что ничего такого не могло быть. Я кое-что слышала. Ходили слухи. Нет, он просто съеб… смылся. Он все время так делал, иногда пропадал неделями, никому ничего не сказав, а потом снова появлялся. Послушайте, я буду с вами откровенна: Полин Скиннер полна… ну, у нее свои мысли по поводу Терри, Натти, Джас, меня. Такой уж она человек. Любит всех баламутить, ей нравятся всяческие волнения. Я бы не стала слишком доверять ее словам, откровенно говоря. Софи вздохнула и положила блокнот на колено.
– Ну, да, она довольно… темпераментна. Не то чтобы я пыталась что-то исказить. Я хочу сказать, это страшно, когда исчезают люди, действительно страшно. Чем больше людей я расспрашиваю, тем страшнее становится. Отцы, жены, сыновья, дочери – пфф! Пропали, исчезли, и больше ни единого словечка. Ужасно. Я пыталась поговорить с миссис Севейдж, но она была так расстроена и, честно говоря, насколько я знаю, она не вполне здорова…
Я кивнула. Мошки порхали в мягком золотом свете, из соседнего дома донеслась музыкальная заставка мыльной оперы. Не вполне здорова. Это верно.
