Джоан Барк - Хризантема
Поднимаясь в лифте на восьмой этаж, Мисако молча выслушивала наставления матери. Предстояли долгие объяснения. Первым делом она заварила чай и переоделась в свитер и джинсы, которые позаимствовала у Сатико. Джинсы оказались длинноваты и едва сходились на талии. Сидя на огромном белоснежном диване, она выглядела девочкой-подростком.
Кэйко слегка оттаяла, узнав, что Сатико была вовсе не девицей из ночного клуба, а преуспевающим модельером со своим собственным ателье. Выпив по второй чашке чая, женщины стали обсуждать план действий. Решили идти в дом свекрови вдвоем. Мисако заберет часть вещей, а Кэйко поговорит с матерью Хидео.
— Только бери не слишком много, — еще раз напомнила Кэйко. — Ты просто гостишь у подруги, не более того.
Поскольку Мисако настаивала на том, чтобы остаться у Сатико, мужу и его родственникам нужно было дать понять, что делает она это с согласия и одобрения матери. Потом Кэйко вернется в Ниигату. Мисако не поддалась на уговоры и твердо повторила, что справится со всеми проблемами сама, обещав навестить родителей при первой возможности и остаться на новогодние праздники.
— Я позвоню и скажу, что мы едем… — Мисако поднялась с дивана.
Мать чуть ли не силой выхватила у нее трубку.
— Да ты что, ты же домой едешь. Нечего их предупреждать!
— Просто неудобно вот так…
— Ничего неудобного! Ты пока еще член их семьи.
Старшая госпожа Имаи встретила их без восторга, явно обескураженная неожиданным визитом. Кэйко повела себя вполне дружелюбно, сразу дав понять, что нисколько не винит ее в поступках сына и пришла лишь поговорить. Возможно, двум матерям, объединив усилия, удастся предотвратить беду. Они сидели в столовой, угощаясь чаем с пирожными. Госпожа Имаи, утирая слезы носовым платком, рассказала, что старший брат ее покойного мужа, начальник Хидео, резко осуждает его затею и хочет на днях созвать семейный совет.
— И Мисако туда пригласят?
— О нет… не думаю, — смущенно пролепетала хозяйка дома.
— Понятно, — поджала губы Кэйко.
— Боюсь, тут уже ничего не поделаешь, — всхлипнула госпожа Имаи. — Хидео и Фумико твердо намерены оставить ребенка и пожениться.
«Фумико», вот значит как. Кэйко мрачно жевала пирожное. Даже без формального «сан». Стало быть, уже считает эту шлюху своей будущей невесткой…
Лицо гостьи не обещало ничего хорошего. На лбу у свекрови выступил пот. Нервно обмахиваясь надушенным платочком, она терялась в догадках, что же сказала не так. Между тем лицо Кэйко на глазах принимало каменное выражение.
— Ну что ж, в таком случае, думаю, нам нечего больше обсуждать, — бросила она, поднимаясь со стула. — Мисако, поторопись! Мне нужно успеть на ближайший поезд в Ниигату.
Самое трудное началось, когда Мисако, проводив мать, возвратилась в квартиру Сатико одна. Близился вечер, дождь на улице почти прекратился. Она повесила плащ и включила телевизор, потом поволокла тяжелый чемодан в свою спальню. С экрана медленно лилась печальная музыка, кто-то напевал песенку «Битлз», аккомпанируя себе на гитаре. Английским осталось лишь слово «вчера», остальное звучало в переводе. Казалось, песня была написана специально, чтобы выразить всю боль, разрывавшую сердце молодой женщины. Оставив чемодан, Мисако бессильно опустилась на узкую кровать, по лицу ее текли слезы. Дослушав до конца, она упала лицом на кровать и разрыдалась. От уверенности, которую она демонстрировала матери, не осталось и следа.
Сатико застала ее спящей с фотографией Хидео в руках. Заинтересовавшись, подруга склонилась над кроватью, вглядываясь в привлекательное мужское лицо. А ведь он красавчик, подумала она.
Мисако открыла глаза, села и откинула волосы со лба. Сатико улыбнулась.
— Снова плакала?
— Да нет, все в порядке. Мне просто нужно поспать.
— Спать сейчас как раз не время, — хмыкнула подруга. — И вообще, хватит себя жалеть! Открывай-ка свой чемодан и надень что-нибудь поприличнее. Мы идем на вечеринку, нет, сразу на две вечеринки… а может быть, и на три!
Мисако жалобно посмотрела на нее.
— Нет, я не могу… Извини, совсем нет настроения, и потом, я совсем не знаю твоих друзей.
— Какая разница! Тебе надо встряхнуться. Заодно и с друзьями познакомишься, тоже полезно… Все, никаких разговоров, через час выходим!
— Через час? Почему ты не сказала утром, я бы подготовилась…
— Потому что я решила идти только сейчас, когда увидела твою унылую физиономию. Вечеринка — лучшее лекарство.
Мисако не привыкла ходить в гости. К редким встречам выпускников или свадьбам знакомых она готовилась загодя, неделями думая, что надеть, проводя долгие часы в парикмахерской, а потом целый день прихорашиваясь.
— Не понимаю, — нахмурилась она. — Когда же ты получила приглашение?
Сатико рассмеялась.
— Приглашений всегда навалом, вопрос в том, какое выбрать. Короче, давай беги в душ, а когда оденешься, заходи ко мне.
Еще в юные годы, когда Сатико помогала матери шить кимоно и частенько засиживалась за полночь, она привыкла урывать по полчаса сна, а то и меньше в кратких перерывах между работой. Вот и теперь она пошла к себе в спальню, чтобы прилечь. День был сумасшедший, пришлось наверстывать упущенное накануне. Голова просто раскалывалась. Давно уже пора завести секретаршу, желательно толковую, которой можно доверять… Новый год неумолимо приближался, всем клиентам из мира шоу-бизнеса требовались новые костюмы, и все-таки вчера пришлось уйти с работы и съездить в Гиндзу за подарками. Впрочем, оно того стоило, ведь она не только повстречалась со старой подругой, но, возможно, нашла как раз ту, которая ей нужна. Конечно, после таких потрясений Мисако сейчас не до работы, однако в школе она отличалась упорством и прилежанием… Сатико с наслаждением потянулась и отправилась в ванную. Да, они определенно сработаются!
К собственному удивлению, Мисако оделась даже быстрее, чем за час. В черном шерстяном костюме с узким белым воротничком она выглядела очаровательно, хотя и несколько терялась рядом с хозяйкой в ее серебристо-сером вязаном платье, богато украшенном нитками жемчуга.
— Теперь еще кое-что, Тиби-тян, — сказала Сатико, усаживая Мисако за туалетный столик. Действуя тонкой булавкой, она умело удалила воротничок, заменив его изящным ожерельем из жемчуга и кораллов. Потом слегка подрумянила подруге щеки и подвела глаза. — Завтра надо будет заняться бровями. Я скажу, куда идти, скажешь там «Одри Хэпберн», они знают. Ты сама не представляешь, как прекрасны твои огромные чистые глаза, их надо подчеркнуть… Bon! — воскликнула она по-французски, дополнив ожерелье эффектными серьгами и поправляя прическу. — Отлично! В Ниигате тебя бы не узнали.
Первая вечеринка проходила в каком-то ближневосточном посольстве. Белоснежный особняк был заполнен шикарно одетыми гостями, как японцами, так и иностранцами.
— Я совсем не знаю, как себя вести, — шепнула Мисако, поднимаясь вслед за подругой по мраморным ступеням.
— Выше нос! Следи за мной, и все будет в порядке. — Сатико уверенно шагнула в битком набитый зал.
— О, мадемуазель Кимура! — Посол, высокий красивый мужчина, обрушил на Сатико поток гортанной французской речи. Она ответила таким же, ничуть не уступая ему.
Затем хозяин дома повернулся к Мисако.
— Ваша гостья… Я восхищен, — произнес он, на сей раз по-английски, нагнулся к ее руке и чмокнул губами, не дотрагиваясь. — Весьма рад, что вы нашли возможность присоединиться к нам сегодня.
Мисако робко улыбнулась в ответ, отчаянно желая оказаться подальше отсюда. Английский она учила в школе, читала вполне сносно и даже могла разобрать слова песни, но ни разу не разговаривала с иностранцем. «Как поживаете?» и «спасибо», и то с запинкой, были верхом ее возможностей.
Взяв с подноса бокал шампанского, она нашла очень удобным слегка кивать головой, прихлебывая вино. Таким образом, у нее имелся удобный предлог для того, чтобы не слишком блистать красноречием, в то же время соглашаясь с собеседником. Тем не менее первые минуты вечеринки казались настоящей пыткой, пока Сатико не подвела ее к группе японцев, у которых можно было понять хотя бы слова, если не жесты. А поцелуи! Каждый, казалось, считал своим долгом всех перецеловать, даже ее соотечественники. Мисако цепенела от одной мысли об этом и инстинктивно выставляла бокал с шампанским перед собой, как щит, едва кто-нибудь к ней подходил.
Сатико подтолкнула ее к столу, бесконечно длинному и уставленному блюдами с незнакомой едой. В центре красовался огромный краб. Он был обложен колотым льдом, а в пустую середину помещалось по меньшей мере килограмма два черной икры, которую Сатико, взяв столовую ложку, принялась щедро накладывать на тарелку подруги.
— Ешь это и забудь про все остальное, — шепнула она.
