Александр Прозоров - Репортаж о черном "мерседесе"
На втором этаже дежурная медсестра нарычала, что я явился без сменной обуви, но, услышав фамилию Гупвара, смягчилась и указала кабинет заведующего терапевтическим отделением. Серая, тускло поблескивающая масляной краской дверь таилась в самом конце длинного, пахнущего лекарствами и гноем коридора, между белой каталкой и высокой грудой белья – надеюсь, грязного.
На стук хозяин кабинета дружелюбно откликнулся:
– Да-да, пожалуйста!
Я вошел, аккуратно прикрыл дверь, подошел к столу заведующего, на ходу представляясь:
– Здравствуйте, я из «Часа Пик», мы с вами до… го… – слова застряли в горле, и под конец я уже совсем не к месту выдавил: – Ага…
Салават Семенович Гупвар не смог произнести и этого. Он сидел, открыв от изумления рот и смотрел на меня, как на явление из иного мира. Что ж, его вполне можно понять – ведь не далее, как неделю назад он стоял в очереди на техосмотр и весьма откровенно болтал там с одним незнакомым мотоциклистом, который признался, как перебивал номера да двигателях.
Да, номера я перебивал, и ничуть не стыжусь этого. Дело в том, что мотоциклетный двигатель не отличается большим ресурсом, и как минимум раз в сезон его приходится перебирать. Вот и пришлось купить второй мотор, чтобы ездить на нем, пока первый в ремонте. А теперь представьте себе, что каждый раз в таком случае я должен являться на перерегистрацию, стоять в очереди, получать новые госномера, новый техталон, за все это платить, плюс налоги под госнастроение… Я что, похож на идиота? Я просто взял, да и перебил номер, и теперь у меня два двигателя под один документ. Так уж устроена наша страна – любое руководство стремится всеми силами испортить жизнь граждан, а люди в ответ просто плюют на все существующие правила и распоряжения… Но зато мне, в отличие от некоторых заведующих терапевтическими отделениями, никогда в жизни не приходило в голову угонять машины, чтобы разбирать их потом на запчасти…
Думаю, в этот миг Салават Семенович зарекся откровенничать с незнакомыми людьми точно так же, как в свое время дал зарок не воровать. Вот только вернуть тот день и час назад уже не мог.
– Тесен мир, оказывается, – выдал я избитую мудрость, подошел к столу и сел на розовый пластиковый стул. – Здравствуйте еще раз.
– Угу, – кивнул он, несколько минут размышлял, потом подошел к шкафчику, открыл, достал две стопки и поставил на стол, выудил из ящика литровую бутылку «Смирноффа», с сухим треском открыл. – Знаешь, давай-ка выпьем.
– Я за рулем.
– Ну и что? Закатим твоего «конягу» во двор, ничего с ним не случится.
– Я на машине.
– Значит, загоняй туда машину, – он быстро наполнил стаканы. – Только сперва давай по одной.
Вообще-то, к «этому» делу особой склонности у меня нет, но раскрутить старые наметки я уже успел, и даже сдал, новых еще не накопал, так что никаких планов на ближайшее время не имел, никаких договоренностей не срывал, а потому…
– Нехорошо как-то без закуски, – взялся я за стопку.
– Через десять минут будет, – заверил хозяин, поднимая свою. – За знакомство!
– За здоровье!
Я проглотил холодную, совершенно безвкусную водку, прихватил с тарелки маленький, хрусткий маринованный огурчик, не иначе как конфискованный Гупваром у кого-то из медсестер из прихваченной на работу снеди.
– Золотые руки у кого-то из твоих, Салават. Познакомь, если симпатичная, а то мне жены все никак не выбрать. Вдруг подойдет?
– Не подойдет, – покачал он головой, – у тебя шея слабая.
– При чем тут шея?
– Рога не утащить будет! – он коротко рассмеялся и вскинул указательный палец: – Не отвлекайся! На чем я остановился?
– На здоровье.
– Да, – он кивнул и нежно погладил полупустую бутылку. – Завидую здоровым людям, которым про нас с тобой… Нет, про нас без тебя! Понятия не имеют. Тут знаешь, тетку одну привезли с интоксикацией. Беременную. Я ее спрашиваю: «У вашего мужа какой резус?» А она мне – «Не знаю. Сантиметров пятнадцать, наверное»! Вот какие есть люди! Сосредоточься, я подхожу к самой сути открытия.
Он налил стопки, схрумпал огурчик и продолжил:
– Я, пока учился, в общежитии жил. Была у нас вахтерша – сущая ведьма. На минуту опоздаешь – не пустит, друзей гнала поганой метлой, про подружек и не говорю. Вот в один прекрасный день мое терпение и лопнуло. У нас на кафедре пособия в специальном растворе готовились. Бросаешь туда кусок тела, и он постепенно растворяется. Сперва кожа слезает, потом мясо. В нужный момент вынимаешь, промываешь и в формалинчик. «Икроножная мышца после обморожения». Или «Рука здорового мужчины». Вот такой экземпляр я и стянул. «Мышцы кисти и лучевой кости». Грубо говоря, человеческая кисть по локоть, без кожи. Подкрался вечером к этой дуре, положил на плечо, а сам за сухожилия тихонечко дергаю. И получается, вроде как пальцами кто-то стучит. Она сразу так: «Чего надо?!», морду поворачивает, и руку поднимает, вроде как соринку с плеча смахнуть… Смахнула. Визг такой стоял, что кошка на чердаке окотилась со страху. А может срок подошел, врать не буду. К чему это я? А! Вахтерша заикалась две недели, а это еще раз подтверждает постулат, что все болезни от нервов.
Салават устало вздохнул, поднял стопку и предложил выпить за науку. Я не возражал, поскольку ходить все равно уже не мог, и смирился с необходимостью остаться здесь навсегда. За окном смеркалось, часовая стрелка подползала к одиннадцати. Из коридора доносилось тихое позвякивание подноса разносившей лекарства медсестры.
– Вот на этом принципе и основывается действие прибора ППАС, – сделал внезапный вывод Гупвар. – Прибор подавления астматического синдрома.
– На чем? – признался я в своей бестолковости.
– На нервах, – Салават опять наполнил стопки. – Дело в том, что в абсолютном большинстве случаев астма носит психосоматический характер, то есть не обуславливается никакими физиологическими отклонениями в организме. Ты обращал внимание, что приступы случаются, когда больной начинает нервничать, пугаться чего-то, волноваться?
– Честно говоря, ни разу не видел ни одного приступа.
– Тебе повезло, поздравляю, – он поднял стопку, и мне пришлось поддержать компанию.
– Возвращаясь к нашим баранам, прибор ППАС искусственно вызывает приступ, а потом немедленно подавляет его, стимулируя ряд акупунктурных точек и районов мозга вот через эти электроды.
Салават встал, добрел до шкафа, распахнул его и продемонстрировал устройство, жутко напоминающее переносной осциллограф, запутанный в огромное количество проводов.
– И сколько там электродов?
– Тридцать семь, получающих напряжение по специально разработанной схеме, которая, короче, и является открытием. Ноу-хау, так сказать. Шестьдесят процентов излечения.
– Слушай, – вспомнил я. – Недавно говорили, что есть у нас в городе известный лекарь, экстрасенс. Как его… Нечаев, что ли? Ты его знаешь?
– Дмитрий Михайловича? Естественно.
– А в приборе его методики не использовались?
– А-ай, – отмахнулся Салават. – У Старика энергетика, как у термоядерного реактора, он больного почище напалма накрывает. Какие тут приборы? Какие методики? И близко не стояло!
– Может быть, попытаться спросить его мнение?
– Зачем? – моментально набычился Гупвар. – Вот же, прибор есть. Можешь его посмотреть, потрогать, понюхать. Лизнуть можешь, если охота имеется. Чего еще надо? На себе попробовать? Так он клинические испытания прошел.
– Ты чего хочешь, Салават? – ехидно поинтересовался я. – Прочитать заметку на пять строк, что в вашей больнице разработали желтенький ящичек для астматиков? Твои циферки с числом проводов и количеством процентов никому ничего не скажут. Людям нужен ориентир, точка отсчета. Они знают Нечаева. Если ты напишешь, «Восемьдесят три, и пятьдесят семь сотых процента» – этого не поймет никто. А вот слова «Лечит лучше Нечаева!» проймут любого дурака. Или хотя бы «Как Нечаев!» А еще лучше – получить его мнение. Пусть скажет хоть что-нибудь. Похвалит – пишем «Нечаев признает превосходство!»; ругает – заявляем «Нечаев боится конкуренции!» Главное, приплести громкое имя и услышать хоть одно слово – остальное приврем. Вот тогда уже будет громкий и объемный материал, а не жалкий лепет в духе «Октябренок подобрал выпавшего птенчика». Тебе нужна статья или нет?!
– Ладно, будет тебе Старик, – угрюмо согласился Гупвар, налил себе стопку, выпил, потом придвинул телефон, быстро набрал номер. – Алло! Дмитрия Михайловича можно к телефону? Да. Хорошо, жду. – Салават кивнул и быстро протянул мне трубку. – Сейчас подойдет.
На том конце провода кто-то тихонько пел под гитару. Мотив показался знакомым, но разобрать его точно я не успел: послышался стук, тихий свист и чуть хрипловатый голос произнес:
