Алексей Швецов - Как я съел асфальт
А Паша смотрел на шашлыки, скрывшие от глаз надпись «СССР», и отчетливо понимал, что не очень любит шашлык, что не такой уж он и вкусный. А еще Паша подумал, что он, наверное, вегетарианец и ему противно есть мясо. Точнее, он не совсем вегетарианец, но, возможно, именно сегодня он пополнит их ряды.
А потом Боря извлек из сумки бутылку водки с суровым названием «Сибирская» и стакан. Славик достал банку со сливовым соком, закрытую жестяной крышкой.
– А как открывать? – спросил Паша.
Славик снисходительно посмотрел на друга, а потом стал локтем бить в центр жестяной крышки. Крышка понемногу уходила вглубь банки, растягиваясь по краям. А потом Славик поддел ее Бориным ножом, и крышка отлетела в сторону.
– Учись, пока я жив! – посоветовал Славик Паше и самодовольно улыбнулся.
Боря порезал принесенную Пашей колбасу и открыл водку.
– А сколько у нас водки? – спросил Славик так, как спрашивал д'Артаньян своих преданных друзей о наличии ружей и верных шпаг, когда они отправились позавтракать в бастион Сен-Жерве при осаде Ла-Рошели.
– Шесть, – с вызовом бросил Боря, меньше чем кто-либо из троицы походивший на благородного Атоса. – По два флакона на брата. Мало?!
Водки для не особо закаленных в битвах с зеленым змием парней было более чем много. И даже для Бори, который кичился своей взрослостью, это было много. Паша присвистнул. Славик беспечно махнул рукой и сказал, что в самый раз.
А потом был самый первый раз. Тот самый первый раз, когда Паша пил водку. Паша, конечно, пробовал ее и до сегодняшнего дня. Но это было чуть-чуть, как-то несерьезно. А сегодня у костра… с настоящим поводом… много. Так еще Паша не пил никогда.
Первыми пропустили, как выразился опытный Боря, он сам и Славик. Паша пил последним. Всем наливали немного меньше чем полстакана. И Паша взял дрожащей рукой эту свою порцию и поднес ко рту. Слил обжигающую жидкость в рот. Именно слил, потому что не мог заставить себя глотать вызывающую тошноту субстанцию. А потом услужливый Славик наполнил пустой стакан соком. А Паша сидел с раздутыми щеками и не решался проглотить, точнее, продавить водку в себя. Водка нагревалась и делалась еще противнее.
– Ну ты чё? – недовольно спросил Славик. – Пей, елки-палки! Пей и никого не волнуйся.
Паша сделал над собой усилие и протолкнул напиток внутрь себя и сразу же жадно припал к стакану с соком. Сок был невкусным, а еще казалось, что он наполовину смешан с водкой. Но Паша пил этот сок, и ему становилось не так противно. А потом Паша почувствовал, как его зацепило. В голове словно разом открылось множество родничков. Заструившиеся мысли смешивались с необыкновенной легкостью, рождая чудный коктейль приятных ощущений. Свободное течение мыслей было несравнимо с тем, что он раньше испытывал после пива.
– Когда же шашлык? – спросил сразу раскрасневшийся Славик.
Боря поковырял палочкой костер:
– Сейчас, минут через пять закладывать будем.
Пока ждали того самого момента, когда можно будет положить шашлык на угли, много разговаривали. В основном разговаривал Боря. Он рассказывал много случаев из своей жизни. В основном разговор касался, где и как он «нажрался» и как много он может «выжрать».
Через пять минут, как и говорил Боря, шашлык был торжественно препровожден на угли, где останкам погибших своей смертью животных оказали последнюю почесть в виде ритуальной кремации. Долгожданная закладка шашлыка была тут же обмыта. Поминальных тостов не звучало, но в последний путь сухожилия пожилой свиньи отправились под емкое и всеобъемлющее: «Поехали, мужики».
Следующая тема беседы – взаимоотношения с женским полом. Славику и особенно Паше в этой связи похвастаться было нечем, а Боря, найдя свободные уши, сливал все услышанные им за последние пять лет байки в эти самые уши. По его рассказам выходило, что мужчиной он стал едва ли не в утробе матери, а все девчонки, да что там девчонки, все жительницы их родного города мечтали, надеялись когда-либо осчастливить себя близким знакомством с Борей.
– Да я уже в двенадцать лет… – заплетающимся языком продолжил Боря повествование о своих похождениях.
Но Паша его уже не слушал. Боря живо и неприятно напомнил ему его отца. Тот же снисходительный тон, те же поучительные нотки в голосе. Даже фразы их были похожи. «Да я в твои годы…» – повторял отец. Интересно, а что делал отец в его годы на самом деле? «А еще интересно, что он сделает сейчас, – с беспокойством подумал Паша, – что он сделает в свои годы, когда увидит меня в таком виде?» Но трезвая мысль, которую несколько секунд думал затуманенный алкоголем мозг Паши, была безжалостно потоплена новой порцией «Сибирской». А пили уже под шашлычок.
Теперь водка катилась по пищеводу легко и свободно, как мысли в голове. Паша занюхал рукавом куртки и пригубил предложенный Славиком сок. Боря передал ему самодельный шампур с дымящимися кусочками мяса. И Паша вгрызался своими молодыми зубами в непрожаренный внутри и обугленный сверху комок мышц. Паша вгрызался, но безрезультатно. Шашлык не поддавался. А еще он явно не удался. Мало того что мясо было не разгрызть нормальными человеческими челюстями, оно было еще и несоленым. Боря просто забыл об этом. Сок, который при остервенелом натиске зубов попадал из мяса в рот, был неприятным. Горячим, кислым от обилия уксуса и горьким от образовавшейся угольной корочки. И Паша отчетливо понял, он даже очень четко и остро ощутил, что не любит шашлык. Он его терпеть не может!
– Нормальный шашлычок получился, – нахваливал между тем Боря свой кулинарный шедевр.
– Ага, вкусный! – подтвердил Славик и едва не сломал зуб.
Тем не менее такой вкуснятины никто больше чем по одному кусочку не осилил. И шашлык бесславно был свален все на ту же сумку. Сумку с надписью «СССР». Последующее принятие «на грудь» проходило под сок и колбасу. Паша чувствовал, как мысли останавливали свой бег, как они постепенно стопорились, спотыкались, наползая друг на друга. Он уже не принимал участия в разговоре, больше слушал, уставившись в одну точку, и молчал. А еще Паша поймал себя на том, что совершенно не понимает сказанных товарищами слов. Единственная, а точнее, последняя фраза, смысл которой был ясен для Паши, была фраза, произнесенная Борей.
– Поехали, мужики, – сильно заплетающимся языком проговорил он и отправил стакан с водкой в рот.
И Паша поехал… Точнее, не поехал, а поплыл. Поплыл и даже отъехал.
Через какое-то время сквозь сладкое дремотное состояние до него стали доноситься голоса. Это были голоса друзей. Его, Павла, или даже не его самого, а его тело куда-то несли, тащили по узким тропинкам, царапая о ветки раскорячившихся деревьев. А потом Паша догадался, вернее, даже не догадался, а отчетливо почувствовал, как с него сползли джинсы. Он не преминул заявить об этом другу.
– Славик… – прогудел он и сильно заплетающимся языком продолжил: – С меня брюки сползли.
– Никого не волнуйся, – приободрил его Славик, – это не важно сейчас. Сейчас не до приличий. Ты, главное, не висни на нас. Ты помогай нам. Пытайся идти.
А Паша сказал, что он не может идти, потому что штаны сползли до колен и они ему очень мешают идти. Он почувствовал, как руки друзей пытаются привести его джинсы в порядок. При этом Боря и Славик перестали поддерживать Пашу под руки. Он потерял равновесие и четко увидел, как небо резко сползло вниз. Он упал.
Последнее, что всплыло в сознании, это видение отца, которого Паша видел на пожелтевшей фотографии из семейного альбома. На снимке отцу было около двенадцати лет. И вот этот шибко умный, не по годам смышленый подросток подмигнул Паше, эффектно сплюнул через зубы, как это делал новый знакомый Боря. А потом маленький папа хитро прищурился и ласково сказал Паше:
– А вот я в твои годы…
Больше Паша не видел ничего. Ничего не воспринимал, кроме карусели, которая мчала его неведомо куда, унося в мир тяжелого алкогольного сна. И он, уронив голову набок, заснул…
Паша проснулся от какого-то непонятного стука. Стук был в самой голове. Частый, как морзянка, и настойчивый стук. А потом Паша понял. Он понял отчетливо и совершенно четко, что дробь, так настойчиво звучавшая в голове, была не чем иным, как дробью, выбиваемой его, Пашиными, зубами. Вероятнее всего, он просто замерз. Точнее, не просто замерз, а замерз сильно, и даже очень.
Паша сделал попытку накрыться одеялом с головой. Накрыться, чтобы согреться, накрыться, чтобы стало тепло и безмятежно. Но рука, шарившая по телу, не нащупала, не нашла одеяла. Его, этого самого одеяла… одеяла, призванного спасать человека от замерзания, не было… Рука, скрюченные пальцы которой продолжали поиск, нащупала одежду. Верхнюю одежду Паши. А именно куртку и джинсы, но не одеяло. Паша попытался сообразить, где он и почему лежит одетый. Он хотел подумать, но на сей раз от легкости мысли в голове, той самой легкости, что он испытал при опьянении, не осталось и следа. Мысли были тяжелыми и неповоротливыми. Но они были – эти мысли. И Паша их думал. Старательно думал, но ничего не понимал.
