Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1
- Вышел.
- Как вышел? – удивился младший лейтенант.
Он сел на своей полке, вытянув больную ногу и поджав под себя здоровую, с лицом, повёрнутым в сторону Вилли. Недолгое недоумение сменилось пониманием, новой радостью, которая, казалось, светилась в темноте в его глазах, в быстро изменяющихся чертах лица, мгновенно отражающих всё его состояние. Всем существом он порывался ещё что-то узнать, потом раздумал, слегка откинулся в тень полки, но, не удержавшись, совсем тихо и не столько вопросительно, сколько в размышлении, спросил:
- А чемоданчик?
Вилли повернул голову, внимательно посмотрел на младшего лейтенанта, прежде чем ответить, ощущая скрытую насторожённость в вопросе и острое ожидание ответа. Решил на всякий случай соврать:
- Вместе с чемоданом.
Младший лейтенант молчал, переваривая услышанное и заново всё происшедшее. Вилли тоже молчал, хотя теперь очень захотелось узнать, что в чемодане, который явился причиной маленькой, но жестокой ночной трагедии с печальным и опять непредвиденным концом, и он пожалел, что не вскрыл его в тамбуре.
- Что в чемодане? – спросил, зная, что сосед видел содержимое.
Тот зашевелился, вернее, заёрзал на заду, то выпрямляя поджатую ногу, то вновь упрятывая под себя, да ещё усиленно помогая заталкивать руками, как будто это какой-то инородный предмет, а не собственная часть тела. Потом стал шмыгать носом, протёр его несколько раз и, наконец, решившись, повернулся набок, лицом к Вилли, вытянувшись всем телом и оперев голову на руку.
- Когда ты спал вечером, они здесь играли в карты, в очко: двое, что под нами, и капитан. Капитан продулся, открыл этот свой чемоданчик и достал оттуда пачку денег.
Младший лейтенант откинулся на спину, поднял здоровую ногу коленом вверх, помотал головой по мешку.
- Я сверху видел: в этом чемодане полно денег. Лежат пачками ровнёхонько, и сбоку перекатываются через них с переливом какие-то камушки и всякие блестящие золотые вещицы.
Он прокашлялся, поперхнувшись от перехватившего дыхания при воспоминании об увиденном богатстве, потом продолжал:
- Ты представляешь? Лежат пачки денег в ряд по всему чемодану! По-моему, там всё сторублёвки. Много! Никогда не забуду!
«Вот оно что» - подумал Вилли, - «хорошо, что в последний момент будто кто шепнул мне: не выкидывай, пригодится».
Снова послышался быстрый и тихий говор младшего лейтенанта, освобождающегося от стресса:
- Когда они кончили играть, и капитан отыгрался, я долго ещё не спал. Обида душила: почему и откуда у него такие деньги? Не заработал же он их? Явно – мародёр и ворюга. Я тоже с войны возвращаюсь, а у меня ничего нет.
Вилли непроизвольно бросил взгляд на внушительный чемодан, покоящийся над головой рассказчика.
- И чем дальше, тем больше я себя растравлял. В конце концов, думаю: ладно, у меня нет, и у тебя не будет. Встал, тихо спустился, пошёл к соседям, где он спал. А он спал - я видел! – спустив голову со своего сокровища, которое караулил и во сне, но не больно-то удобно на нём голове. Я осторожненько вытащил чемодан, капитан даже дыхания не прервал ни разу, ровно сопел, и потащил, чтобы выбросить с поезда. Вышел в тамбур, открыл дверь наружу, широко размахнулся, чтобы подальше забросить, а на замахе капитан и отобрал его у меня. Лучше бы я сбросил его без этого идиотского замаха. Я и не слышал, и не видел, как та сука вышла за мной. Уверен был, что не разбудил, оказалось, он надул меня, артист. До сих пор не могу понять, как он меня усёк и не подал виду? Может, услышал, как хлопнула дверь в тамбур и проснулся? – Помолчал, потом добавил: - Если бы не ты, валялся бы я сейчас под насыпью. – Помолчал ещё, коротко вздохнул, с сожалением произнёс: - А жалко всё же!
Вилли недовольно ответил:
- Чего его жалеть? Ты же сам говоришь, что он мародёр.
- Да не его, а чемодан. Денег жалко, - пояснил младший лейтенант.
Он вытянулся на спине и благодарно сказал:
- Я теперь твой должник до гроба.
- 3 –
Вилли не ответил. Всё, что произошло, объяснить он не мог. Всё было непонятно. И то, что он вдруг бросился за соседом, и то, что в безвыходный момент в руках оказалась палка, и то, что капитан почти без помощи, сам, выскользнул, буквально уехал за дверь, и то, что Вилли снова оказался в такой ситуации, которая закончилась новой жертвой, и в этом нет его вины. Теперь – русский. Правда, такого же пошиба, как и шарфюрер. Опять Бог сотворил расправу над неправедным его руками, так, что ли? От этого не легче. За что ему такая неблагодарная миссия? Пасмурные мысли перебил голос младшего:
- Слушай, мы даже не познакомились с тобой. Как тебя звать-то?
Выведенный из глубокого раздумья Вилли не сразу нашёлся с правильным ответом:
- Вил… Владимир.
Хорошо, что американец придумал имя, близкое к настоящему, как в воду глядел, будто знал, что у него будут оговорки.
- А меня – Марлен.
- Как? – невольно переспросил Вилли, поразившись нерусскому, немецкому, звучанию имени.
- Да это батя наградил меня таким именем: Маркс-Ленин, сокращённо Марлен, - объяснил младший лейтенант. – Я уже привык, что переспрашивают. Пацаном был, чуть не плакал, не раз просил мать, чтобы поменяла, а та – ни в какую: отец назвал, пусть так и будет. А отец мало того, что наказал меня на всю жизнь кличкой, а не именем, так ещё и смыкнул от нас, когда я ещё пешком под стол ходил. Я его и не помню совсем. Увидел бы теперь, морду набил. А к имени потом привык, даже гордиться научился такому необычному звучанию. Батя, назвав меня так, думал, наверное, что стану каким-нибудь выдающимся деятелем.
Младший лейтенант хохотнул в темноте.
- Деятелем-то я стал: в школе постоянно шкодил, будто кто штопор мне в задницу ввинчивал. Мать жалели, она у меня ударница в колхозе, доярка, а то бы вышибли давно. Трать свою дурацкую энергию на полезное дело, на учёбу, так нет, я больше мастак был, где что напортить, кому навредить. Не со зла, а так, какая-то потребность вечно сверлит во мне. Так и с капитаном. Дался мне этот чемодан с деньгами! Ладно, если б хотел забрать себе. Вот было б здорово! Зудело и зудело: почему не у меня, а у него, а в результате чуть не отправился к праотцам, хорошо, что ты подвернулся. Ты куда едешь?
Вилли был уже внутренне настороже и ответил кратко:
- В Минск.
Парень аж подскочил, насколько позволила ему больная нога и полка над головой, поморщился от резкого движения, уселся, опершись на стену и вытянув ногу между полками, радостно воскликнул:
- Так и я туда! Мы ж живём там, всего в восьми километрах от города: деревня есть такая – Смолевичи на реке Свислочи, там и дом мой, а в деревне-то – всего 24 двора. Мать у меня и сестра замужняя, старшая, а муж у неё – тоже в армии. Вот здорово!
Он успокоился, заговорил ровно:
- Мать рассказывала, мы там поселились перед самой войной. Отца направили сначала в Минск, а потом на подъём деревни. Он у меня был активным коммунистом, вот и попал в колхоз. А потом смылся папаня – сволочь! Мать знает, конечно, где он, да не говорит. Коммунисты так просто не теряются. Они развелись, как полагается, иначе бы ему несдобровать, я видел у матери бумагу. Нет, слушай, - снова обрадовался он, - это ж здорово, что ты – в Минск. Я тебя со своими познакомлю. Может, к нам жить пойдёшь? – предложил вдруг. – У нас хата большая, поместимся. Или тебя кто ждёт там?
Не торопясь, чётко выговаривая слова, Вилли ответил:
- Нет. Мои родственники все умерли в Ленинграде. Туда я пока не хочу возвращаться, тревожить память, потом приеду. А в Минске хочу остановиться временно, потому что это первый большой город по дороге на родину, а мне всё равно, где начинать мирную жизнь.
Марлен снова оживился:
- Ну и правильно, не пожалеешь. Это такой город! Красавец, не хуже Ленинграда. Правда, я не был в Ленинграде, но знаю, рассказывали. Вот и поживёшь у нас, - сказал как о решённом, - я тебе всё покажу. Далековато от города, да ничего, подумаешь, часа полтора ходу, да и попутки часто ходят. Мать, вон, пишет – каждое воскресенье на базар ходит как верблюд, обвешенная мешками, и ничего. Поживёшь у нас, зажиреешь, а тогда и мотай в город насовсем, если захочешь. И я с тобой, - пояснил, - в деревне я больше жить не буду, дудки, пускай пашут другие, мы в городе найдём себе непыльную работёнку. Я – малый пробивной, - похвалил себя, - и тебя, и себя устрою. Или у тебя есть другие планы?
Вилли, немного подумав, ответил:
- Да нет.
Пусть предложение Марлена, решил он, будет запасным вариантом.
- Вот и прекрасненько! – обрадовался тот. – Так и порешили: сначала к нам, а потом вместе в город. Скажи, здорово?!
Он улёгся весь в мыслях о близком светлом будущем, очевидно, в лёгкости характера своего начисто забыв, что случилось с ним совсем недавно, и было жалко возвращать его к этому, но надо:
- Марлен?
- Да?
- Там у капитана остались вещи, чемоданы. Пока не проснулись соседи, надо убрать их куда-нибудь, а то утром хватятся его, начнут искать по линии. Может, их тоже выбросить, чтобы подумали, что он ушёл в другой вагон или слез с поезда?
