Анне Рагде - Раки-отшельники
В свинарнике она прибиралась в загончиках, пока Кай Рогер раздавал корма. Они сработались, и свиньи к ним привыкли. Кай Рогер работал помощником еще в двух свиноводческих хозяйствах, куда больших, чем Несхов.
— Если отец не сможет удобрить почвы сам, ты сможешь арендовать трактор?
— Думаю, да. А если нет, может, фирма сама этим займется. Тебе надо поступить на курсы по уходу за скотом, и трактор можешь научиться сама водить. У тебя природный талант к крестьянской работе!
Она улыбнулась:
— Спасибо за комплимент, но я так не думаю.
— Ты не знаешь, сколько здесь пробудешь? Все еще не решила?
— Нет.
Эту тему она обсуждать с Каем Рогером не хотела, но из какого-то уныния спросила:
— Этим хозяйством вообще имеет смысл заниматься?
— Не так, как им занимается твой отец. Если хочешь жить нормально. Я имею в виду экономически. Тут каменный век. Нечасто встретишь ящики для новорожденных поросят, переделанные из ящиков для динамита…
— Бедняга. Он изо всех сил старается сэкономить. А теперь они перестали получать бабушкину пенсию, осталась только дедушкина. За всю еду плачу я.
Она оперлась руками на швабру и опустила на них подбородок, рассматривая стайку поросят, которые, похрюкивая и посапывая, копошились пятачками в соломе и торфе, а хвостики так и вились в воздухе.
Кай Рогер откатил тележку с кормом к следующему загончику.
— Ты здесь следующая, — сказал он.
— Не говори так. Мне невыносимо об этом думать.
— Но ты единственная, ты же рассказывала, что у его братьев нет детей, и ты единственный ребенок в семье.
— Все немного сложнее.
— Какие тут сложности? Ты единственная.
— У меня собственная жизнь. В Осло.
— Сейчас так не скажешь.
— И отец может еще долго работать.
— А потом?
— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — предложила она.
— Может, как-нибудь съездим вечером после работы поесть пиццу?
— Ты меня приглашаешь? — сказала она, засмеялась и снова принялась энергично подметать проход.
— Да.
— Я расхаживаю здесь в грязном комбинезоне и чувствую, будто меня пожевали и снова выплюнули…
— Прямо так?
— Я — не самая лучшая компания. Ни для кого в данный момент.
— Тебе надо периодически уезжать с хутора, — сказал он.
— Я езжу за покупками. По каким-то делам в город.
— Ты же понимаешь, о чем я, Турюнн.
— У меня есть бутылка коньяка в комнате и стакан. Иногда я выпиваю немного коньяка, курю, смотрю на фьорд. И много читаю. Вот сейчас, например, про английского ветеринара Джеймса Херриота, слышал о таком?
— Кажется, да. Но все это останется при тебе, если ты даже выберешься со мной поесть пиццы.
— Посмотрим.
Отец сидел в кабинете, когда она вернулась. Он сидел, извернувшись, чтобы нога лежала прямо. Она встала в дверях и смотрела на него, думала, что надо бы его больше жалеть, он поднял взгляд, глаза их встретились на секунду, а потом он снова их опустил. Она скучала по нему, скучала по прежнему независимому фермеру, который знал, о чем думает каждая свинья в каждую секунду, который так самозабвенно смеялся над операциями на морских свинках и над людьми, которые держат дома хорьков.
— Как дела с декларацией? — спросила она.
— Плохо.
— Хочешь узнать, что было в свинарнике?
— Нет. Если все было в порядке.
— Да, все в порядке, — ответила она. — Я приму душ и лягу почитать у себя. Тебе что-нибудь нужно?
— Нет.
— Ничего не надо принести из твоей комнаты?
— Что, например? — сказал он.
Она хотела спросить, не принести ли ему что-нибудь почитать, например, из ящика в ночном столике, но перехватила его взгляд и промолчала.
— Не знаю. Тогда спокойной ночи.
Она сидела на кровати и смотрела на белый прямоугольник на обоях оставшийся от плаката с Дэвидом Боуи. Дождь стучал в окно. Она налила немного коньяка в стакан, выпила. Как-нибудь надо будет не забыть купить сюда радио, сделать комнату чуть уютнее.
А завтра она начнет разбирать дровяной сарай, наводить порядок в инструментах. С этим она должна справиться. Лишь бы нога у отца прошла, тогда все будет хорошо.
…
— Может, эти? — сказал он, отодвинув газету на длину вытянутых рук.
— Эти на полдиоптрии сильнее. Теперь ты видишь намного лучше, правда?
— Если бы только в газете было что почитать. Но зачем ты купила так много? Выбросила деньги на ветер.
Она купила целый мешок очков, не меньше пяти пар. Каждая стоила не больше ста крон. Но вместе выходило около пятисот.
— Естественно, я верну те, которые не подошли, обратно.
Она зашла в гостиную к отцу. Он примерял очки несколько раз, ронял на пол и, наконец, остановился в выборе.
Она снова купила венских булочек, каждый день эти венские булочки, они ему уже почти надоели, пусть даже это деликатес. Он скучал по материному овсяному печенью, но все коробки были пусты.
Он начал читать газету, с очками вообще-то было удобнее.
— Спасибо, — сказал он, когда она вернулась и засунула три пары очков обратно в мешок.
— А теперь я буду парикмахером, — сказала она и улыбнулась.
— Парикмахером? Это еще зачем?
— Вы оба похожи на обросших хиппи!
Она обрезала полиэтиленовый пакет и положила ему на плечи, а потом принялась орудовать ножницами, которые мать прятала, чтобы не затупились.
— Давно ты их не мыл, — сказала она. — Наверняка с тех пор, как повредил ногу. Просто патлы какие-то!
— Возьми намочи тряпку, — предложил он. Почему у нее такой веселый голос, чему тут радоваться? Дождь хлещет, хозяйство простаивает, а он сидит.
— Тряпкой волосы? Мы вымоем их потом. Я тебе помогу.
На прошлой неделе она навела порядок в сарае, не спросив его, просто зашла на кухню и поставила его перед фактом. Теперь он ничего там не найдет. А сегодня он случайно заметил ее из кухонного окна, она стояла на стремянке и вычищала шваброй старые листья из желобов на крыше, могла бы сперва сказать ему, что желоба засорились, тогда бы он ответил, что они полны старой листвы и надо их вычистить, и можно это сделать шваброй. А теперь он сидит, прислонив затылок к раковине на кухне, и она возится с его головой, а он чувствует себя идиотом. Она сполоснула волосы и стала вытирать их полотенцем.
— Я сам справлюсь, — сказал он и вырвал у нее полотенце.
— Уши не забудь, — сказала она.
— Мне пятьдесят шесть, я не забуду про уши.
Потом она проделала ту же процедуру с дедом, а отец взял ходунки и пошел в кабинет, чтобы не смотреть на это. Дед сказал, что очень рад; улыбался, когда усаживался на табуретку на кухне с тем же самым мешком на плечах.
Он закрыл за собой обе двери и позвонил Арне из зерновой фирмы. Арне сразу же спросил, как поживает нога.
— Туго. Думал, поправлюсь к первому апреля, у меня новый опорос. Но, похоже, она будет без движения еще долго. Без помощи не справлюсь. Будь все проклято!
Да, крестьянам нельзя долго болеть, все это знают, ответил Арне. Но ему повезло с Каем Рогером, он парень толковый и надежный, и с дочерью тоже повезло. На последние слова Тур не ответил, только заказал количество корма, которое Турюнн и Кай Рогер посчитали необходимым.
— С доставкой. Этот Кай Рогер, черт его возьми, не хочет ездить на моем тракторе. Что за бред!
— Ничего удивительного. Я видел этот трактор, — сказал Арне и засмеялся.
— Кстати, пока не забыл… Ты не собираешься в ближайшее время в винный магазин?
Нет, Арне не собирался, но думал поехать в торговый центр в Трондхейме и мог бы зайти там в магазин, что Туру нужно?
— Две полулитровые бутылки акевита. А остальные здесь… Не хочу, чтобы они видели. Можешь занести мне в кабинет? Заодно прихвати бумаги на освобождение от оплаты за корма за прошлый год, тогда не придется платить почтовый сбор.
Бумаги высланы уже давным-давно.
— Вот как? Значит, лежат где-то здесь в пачке.
Но Арне нетрудно зайти к нему в кабинет, без проблем, он вполне может устроить все дело, и нечего остальным знать про все на свете.
— Да. Все будет отлично!
В тот же вечер сломался телевизор. Турюнн была в свинарнике. Отец все нажимал и нажимал на кнопки, но ничего не происходило.
— Да черт бы тебя побрал!
— Я не виноват, — сказал отец.
— Ты вообще не выключаешь телевизор! Досмотрелся! Я хотел только посмотреть новости и следующую передачу!
— Журнал о природе? — спросил отец, продолжая нажимать на кнопки. Однако экран оставался темным и не оживал.
— Проклятье!
Он придвинулся на ходунках к телевизору. Сверху на белой салфетке стояло высохшее растение в горшке. Он не разрешал ни Марит Бонсет, ни Турюнн выбрасывать его. Теперь он сорвал салфетку, горшок полетел на пол, и сухая земля посыпалась во все стороны. Он стукнул кулаком по телевизору, крепко держась за ходунки второй рукой.
