Пэт Конрой - Обрученные с Югом
— Тут выяснилось, что моя младшая дочка Вернета даже не знает, что ты женат, Лео, — говорит Айк. — Учти, Найлз все говорит правильно. Ты ведь понимаешь, как трудно ему говорить об этом.
— И твоя мать, я уверен, успокоилась бы, — добавляет Найлз.
— Ну нет, тут все сложнее, — возражает Айк. — Если Лео кого-нибудь полюбит, того доктор Кинг тут же возненавидит. Это, между прочим, касается и всех нас.
— Неправда, что моя мать ненавидит вас, — произнес я и тут же понял: Айк сказал чистую правду, которую долго вынашивал в себе. — Ну, по крайней мере, не всегда.
— О да, она любит нас, когда спит. Или когда без сознания. Или когда мы спим или без сознания. Но она проклинает Старлу на чем свет стоит и не скрывает этого, — говорит Айк.
— Это да, Старлу, мою жену, она ненавидит, — вынужден признать я.
— Какая Старла тебе жена! Да и никогда не была женой. Беда случилась с ней, когда она была совсем маленькой девочкой. С нами обоими. Такое не должно случаться ни с кем. Но нам тогда казалось, что все так и должно быть. Иначе не бывает. Мы в детстве считали, что жизнь — это ад. И другой жизни не бывает. Пока не познакомились с Жабой. Он ввел нас в свой мир. Ты тоже тогда был ребенком, как и мы. К тому же некрасивым. Но ты открыл нам свое сердце. И так же по-человечески отнесся к Айку. Ты сделал для нас очень много. Этого вполне хватило бы. Ты не обязан был еще и жениться на моей ненормальной сестре. Никто не в силах помочь ей, кроме нее самой.
Наступила тишина, мы молча сидели за столом, я разливал кофе. Мы старались не смотреть друг другу в глаза. Я смотрел на двух красногрудых пташек, которые ссорились в кормушке, висевшей на веерном клене.
— Айк, ты что думаешь? — наконец нарушил молчание я.
— Я готов подписаться под каждым словом Найлза. Если бы Бетти была здесь, она сделала бы то же самое, — отвечает Айк. Он протягивает руку и кладет мне на плечо с нежностью, на которую способен великан.
— А что, я правда был такой урод? — спрашиваю я.
— Страшнее, чем понос, — кивает Айк.
— Это из-за очков, — добавляет Найлз. — Они напоминали окуляры.
— Волосы висели сзади сосульками, — уточняет Айк.
— Так это были волосы?! — восклицает Найлз.
— Джентльмены, — Айк смотрит на часы, — у нас осталось пятнадцать минут. Пора двигаться.
— Сегодня моя очередь играть квотербеком, — вспоминает Найлз.
— Нет, моя, Горный Человек, — возражает Айк. — Ты был квотербеком на прошлой неделе.
— А почему я никогда не играю квотербеком? — спрашиваю я.
— Потому что ты Жаба, — отвечает Найлз.
— Где ты видел, чтобы жабы играли за квотербеков? — добавляет Айк. — Таков закон природы.
Каждую субботу в десять часов утра Найлз, Айк и я идем на стадион Цитадели и, не щадя себя, играем в контактный футбол.[56] К нам волен присоединиться любой желающий, количество игроков каждую неделю меняется. Обычно можно рассчитывать на свободных от занятий кадетов или праздношатающихся помощников тренеров, которые натаскивают легкоатлетов в течение учебного года. Но сегодня желающих присоединиться к нам не нашлось, и мы втроем вольны делать, что хотим.
Сегодня мы хоть все трое можем играть квотербеками.
Глава 11
Евангелина
Я стараюсь навещать Евангелину По не реже раза в неделю, чтобы наметанным взглядом оценить состояние ее здоровья, а также степень беспорядка в доме. Постучавшись в ее дверь в ту субботу, я сообразил, что не был у нее почти месяц. Каждый раз, когда я стою на пороге этого дома, мне мерещится призрак фургона, на котором некогда близнецы въехали в нашу сонную жизнь, расшевелили ее и изменили судьбы всех, с кем соприкоснулись. Через дорогу стоит дом, построенный моим отцом, дом, где рос я, несуразное, нелепое чудо в перьях. Я любуюсь двумя магнолиями, которые символизируют любовь моих родителей. По крайней мере, символизировали до того, как у отца случился сердечный приступ, ставший смертельным. Ясно, что моя мать узнает: я навещал ее врага из дома напротив, и затаит на меня очередную обиду. Мать в самый первый день знакомства с Евангелиной По решила, что та заслуживает уважения меньше, чем лошадиная задница, и события, свидетелем которых стала мать за минувшие годы, не заставили ее изменить свое мнение к лучшему.
Миссис По открывает дверь и выглядывает на белый свет, защищенная четырьмя рядами цепочек, которые сделали бы честь особняку в Гринвич-Виллидже.
— Дорогая, это я. Ваш любимчик, — говорю я.
— Я подам на тебя в суд за неисполнение своих обязанностей. — Она медленно открывает дверь. — Я уж решила, что ты помер.
— Вы же читаете мою колонку! — напоминаю ей. — И не соглашаетесь почти со всем, что я пишу.
— Мои письма к редактору никогда не печатают.
— Я принес вам продуктов из «Бербеджа». — Я прохожу на кухню, попутно целуя ее в щеку.
— Пока ты здесь, Лео, помоги мне найти очки для чтения, — говорит миссис По, входя следом за мной.
— Они у вас на макушке, дорогая, — отвечаю я, и она с удивлением ощупывает свои растрепанные седые кудри.
— И правда! В последнее время я стала такая рассеянная. Снова потеряла ключи от машины.
— Вы не водите машину уже два года. Вас лишили прав, помните?
— Вот сволочи! Да-да, помню. Я позвонила этому Большому Негру, которого вы все так обожаете, а он мне совсем не помог.
— Вы протаранили двадцать машин, припаркованных на Кинг-стрит, дважды проехали на красный свет и врезались в дверь антикварного магазина «Джордж Бриллант и компания». Если я ничего не путаю. А потом провалили тест на трезвость. — Я выкладываю готовый суп «Бербедж», который нужно только разогреть. — Позвольте, я сложу посуду в посудомоечную машину, пока Шеба не пришла.
Я хожу по всем комнатам первого этажа и собираю грязные чашки и тарелки, обнаруживая их в самых неожиданных местах.
— Мисс Симонс приходила на этой неделе? — спрашиваю я.
— Она бросила меня еще две недели назад. Я зареклась иметь дело с неграми. Теперь ищу тихую женщину-сербку, чтобы готовила и убирала у меня. Я читала, что в Нью-Йорке сербы владельцы кафе ценятся выше всего, потому что у них идеальный порядок.
— Владельцы кафе? Не припомню, чтобы встречал среди них сербов.
— Все равно. Я хочу сербку, потому что она белая. Чем старше я становлюсь, тем больше люблю белых. Надеюсь, ты понимаешь меня.
— Зачем вы обидели мисс Симонс? — спрашиваю я.
— Я не обижала ее. Это она так говорит. Ты, видно, доверяешь ей больше, чем мне.
— Она утверждает, что вы обзывали ее расистскими словами.
— Как будто она слышит эти слова только от меня! — фыркает миссис По. — Имей в виду, я была очень добра к ней. Она разозлилась, потому что я назвала ее негритянкой, но ведь это слово, как ты знаешь, очень даже уважительное. Ну да, когда она стала наскакивать на меня, я ее слегка ударила, не буду скрывать.
— Хорошо, я поищу вам домработницу-сербку.
— О мексиканках я тоже слышала хорошие отзывы. Вот только стара я уже учить новый язык.
— Вы не возражаете, если я пропылесошу в гостиной?
— Сегодня ты мой гость. Делай, что хочешь. Я вчера виделась с Шебой. И конечно, мы поссорились, она не сказала тебе?
— Я знаю, что вы виделись, — говорю я, но миссис По не слышит меня из-за шума пылесоса.
— После разговора с детьми у меня всегда возникает желание пойти куда глаза глядят.
— Вот как? И куда же?
— К шкафу со спиртным. Разговариваю с Шебой — и меня охватывает желание напиться. Разговариваю с Тревором — и меня охватывает непреодолимое желание напиться.
Миссис По направляется к барному шкафчику, который всегда у нее полон — за этим она не забывает следить, — и наливает себе из графина. Я заталкиваю пылесос в кладовку, хватаю кухонное полотенце и смахиваю толстый слой пыли со столов и шкафов. Стукает входная дверь — это Шеба. Я ожидаю, что после волнений минувшей ночи она будет выглядеть несколько хуже обычного, но она входит свежая и неотразимая. Ради матери она нарядилась, как положено примерной дочери чарлстонской матроны со старыми правилами. Шеба приглашает миссис По на обед в яхт-клуб, который устраивает приютившая ее Молли.
— Вид у тебя, мама, определенно цветущий, — говорит Шеба.
Я замечаю, что в присутствии матери она тушуется, приглушает краски. Исчезла дива, которая вчера в роли роковой женщины блистала перед школьными друзьями. И Шеба, и Тревор были готовы на все, лишь бы заслужить одобрение своей вечно недовольной матери, и, насколько я знаю, им это никогда не удавалось. Евангелина принадлежала к оригинальной породе матерей, которые прекращают заниматься воспитанием детей, едва те входят в определенный возраст, когда забота становится занятием неблагодарным. Потягивая водку прямо из стакана, миссис По смотрит на свою знаменитую дочь и говорит:
