Ян Войк - Изнанка
– Представляете, у Андрея Викторовича дочка родилась! – донесся из коридора радостный девчачий голосок.
– Правда?! А откуда знаешь?!
– Он сам нам сказал…
«Надо идти к завучу, – понял Милавин, – «И чем скорее, тем лучше. Ещё минут пять и об этом будет знать вся школа. Не стоило им говорить».
Он забрал со стола классный журнал и ключи, вышел в коридор.
– Поздравляем, Андрей Викторович, – сбившиеся в стайку около окна старшеклассницы как всегда неумело игриво и чуть смущённо стрельнули глазками в его сторону.
– Спасибо, – на ходу откликнулся он. Спустился по лестнице на второй этаж, прошёл по коридору мимо расписания и открыл дверь учительской.
Завуч сидела к нему спиной и остервенело колотила пальцами по клавиатуре, набирая какой-то очередной приказ или распоряжение.
– Марина Борисовна…
– Да, Андрей? – она не оторвала глаз от монитора, похоже, очень спешила.
– У меня… – Милавин немного смутился, просить ему было всегда неудобно. – В общем, у меня дочка родилась.
– Да ты что?! – на этот раз она обернулась.
Завуча уважали и даже побаивались не только ученики, кое-кто из молодых учителей тоже старался лишний раз не заходить в учительскую. Однако, несмотря на свою серьёзную должность, Марина Борисовна сохранила не только красоту, но и лучистую жизнерадостность, которой всегда умела заразить окружающих. Вот и сейчас, взгляд её серо-зелёных глаз стал тёплым, а улыбка искренней.
– Когда?
– Только что СМС-ка пришла.
– Ну что… Поздравляю тебя, папаша! – она воровато оглянулась по сторонам – в учительской никого кроме них не было – и добавила: Прикрой дверь.
– Что? – растерялся Андрей.
– Дверь, говорю, закрой!
Милавин выполнил просьбу, а Марина Борисовна встала со своего места, прошла через комнату и присела на корточки возле старенького облезлого сейфа, что стоял на полу в качестве подставки для цветов. Звонко лязгнул замок, и завуч выставила на стол початую бутылку коньяка, две рюмки и коробку конфет из родительских подарков на Восьмое марта.
– Как назовёте, уже решили?
– Дарьей, хотели.
– Дашка значит… – она разлила коньяк по рюмкам. – Ну давай, папаша. За Дарью Андреевну!
– За неё родимую, – от души улыбнулся Андрей, чокаясь.
Они выпили. Позади щёлкнул дверной замок.
– Ничего себе! Это по какому поводу банкет?! – иногда казалось, что Ирина Станиславовна, учитель английского языка, просто не умеет тихо говорить.
– Тише ты! – шикнула на неё завуч, – Дверь закрой!
– А чё это ты ему наливаешь-то?
– У Андрюхи дочка родилась.
– Да ладно! Когда?
– Только что, – коротко ответила Марина Борисовна, закусывая коньяк шоколадной конфетой.
– Так чего ты тут сидишь? – Ирина Станиславовна, наконец, повернулась к Андрею.
– Да я, собственно, как раз хотел…
– Давай в роддом бегом! Жену поздравляй.
– У меня сегодня ещё репетиция и кружок… – напомнил Милавин.
– Какая репетиция?! Я тебя умоляю! Езжай, мы тут сами всё отрепетируем, – безапелляционно заявила Ирина Станиславовна, хотя за прошедшие два года Андрей не видел её ни на одной репетиции.
– Да, Андрей. Собирайся. Чтоб через десять минут тебя тут не было! – очень серьёзно кивнула ему завуч.
– Как скажете, – Милавина не надо было долго уговаривать. – Тогда я побежал.
– Беги-беги, – рассмеялась Ирина Станиславовна.
– Только цветы купить не забудь! – напомнила Марина Борисовна, когда он уже был в дверях…
Андрей решил не тратить время на пересадки в метро, пройдя через дворы, он выскочил на Байкальскую улицу и «поймал» машину – тёмно-зелёную тонированную девятку с пластиковым спойлером на крыше.
– Куда? – водитель оказался худощавым усатым мужиком лет сорока.
– Шарикоподшипниковая улица, – выдал Андрей зубодробительное название и добавил для ориентира. – Это около Пролетарской.
– Знаю. Сколько?
Милавин не хотел торговаться, поэтому сразу назвал выгодную для водилы цену.
– Поехали.
Щёлковское шоссе, а потом и Большую Черкизовскую с Преображенкой, они проскочили удачно, почти без пробок. Время было подходящее – разгар рабочего дня. Правда, на Рубцовской набережной всё-таки пришлось чуть-чуть потолкаться в плотном потоке.
– На Шарикоподшипниковой, куда там? – спросил молчаливый до сих пор водитель, выруливая на Третье Транспортное.
– Дом три.
– Роддом что ли? – покосился он.
– Нуда.
– Чё, рожает? – вопрос прозвучал шутливо.
– Уже родила.
– Вот те раз! – почему-то каждый, кому он сообщал, считал своим долгом удивиться. – И кого?
– Девочку.
– Девчонка это здорово, – заулыбался водила.
– А я парня хотел…
– Ну и дурак! Я вот тоже сперва хотел. Теперь у меня их целых трое, а девчонки нет… А знаешь, как хочется? Я к своей уже второй год подкатываю с этим делом. А она мне одно талдычит: ты – говорит, этих сперва прокорми.
Андрею не нашлось, что ответить. Он как-то растерялся от такой внезапной говорливости водителя.
– Парней клепать каждый дурак может. А вот чтоб девчонку сделать, тут ювелиром надо быть. Мастером!
– Если будет цветочная палатка – тормозни.
– Сделаем!
Около ворот в бетонном заборе, что окружал здание роддома, Милавин был в половине четвёртого. Быстро доехали, нечего сказать. По московским меркам так и вовсе долетели. Расплатившись с водителем и пожав ему руку на прощание, Андрей вошёл в ворота, дальше через тенистый зелёный сквер с асфальтовыми дорожками и вверх по лестнице, украшенной коричнево-красным парапетом.
В маленькой, но светлой приёмной он склонился к окошку регистратуры с букетом белых роз наперевес.
– Здравствуйте!
– Добрый день! – откликнулась ему пухлая медсестра, оторвавшись от компьютера.
– Моя фамилия Милавин. У меня тут жена сегодня девочку родила.
– Один момент, – пальчики, украшенные ярко красными лакированными ногтями, пробежались по клавиатуре. – Да есть такая. Вы на посещение?
– Конечно.
– Паспорт, пожалуйста.
Андрей хлопнул себя по карманам, полез в портфель, едва не уронил букет, наконец, положил документ на стойку.
– Милавин Андрей… справку принесли… – пробормотала себе под нос медсестра, сверяя паспорт с записями в компьютере.
– Да, ещё неделю назад, – подтвердил он.
– Хорошо, тогда проходите – переодевайтесь, а потом в восьмую палату.
– Спасибо.
Андрей вошёл в небольшую комнатку, рядом с регистратурой, положил букет и портфель на тумбочку, скинул пиджак, надел салатово-зелёный халат, чепчик и, присев на диван, натянул поверх туфель полиэтиленовые бахилы. Встал, застегнул халат, схватил портфель и вышел в коридор, но тут же чертыхнулся в полголоса – вернулся за букетом.
– Штаны переодели? – строго спросила его медсестра, когда он снова оказался в коридоре.
– Да, конечно, – не моргнув глазом, соврал Милавин.
– Тогда идите.
Почти бегом Андрей пронёсся по коридору до двери с цифрой восемь на матовой стеклянной вставке. Постучал.
– Да, – голос слабый, едва узнаваемый, но такой родной.
Он открыл дверь и вошёл. Ольга лежала на кровати, её светло-каштановые волосы были разбросаны по подушке, лицо бледное и усталое, но она улыбалась, а её карие глаза… сколько же в них радости и теплоты.
– Здравствуй, родная! – Андрей прошёл через комнату, положил букет ей на опавший живот, наклонился и поцеловал в губы.
– Здравствуй! – ответила Ольга, а потом поправила его: Только теперь не «родная», а «родные». Нас уже двое.
В очередной раз за этот день Милавин не нашёл слов и просто глупо улыбнулся.
– Хочешь на неё посмотреть?
– Конечно.
– Ну, так смотри, – она кивнула в сторону. Справа от кровати стояла тумбочка с лампой ночником, дальше стол для пеленания, а ещё дальше крошечная кроватка-колыбелька. Андрей подошёл и заглянул внутрь.
Плотно спеленатая по рукам и ногам малышка лежала на спине, склонив розовое личико чуть на бок, глаза были закрыты.
– Спит… – произнёс он, но в тот же момент веки младенца дрогнули, открылись и на Милавина снизу вверх глянули ярко-голубые глазёнки. У Андрея перехватило дыхание. Несколько секунд девочка смотрела с любопытством, как ему казалось, без всякого намёка на страх или недовольство. Но потом сморщила носик, сощурила глаза, открыла рот и издала невнятный плаксивый звук.
– О! Уже нет, – объявила Ольга.
Малышка заворочалась в кроватке, капризно пыхтя, вот-вот готовая разрыдаться.
– Да возьми ты её уже на руки! И успокой!
– Думаешь, она успокоится? – нервно хихикнул Андрей, но всё-таки протянул руки и аккуратно, как учили на курсах, взял младенца, просунув одну ладонь под головку, а другую под попу.
Как-то один из друзей-однокурсников, рано обзавёдшийся семьёй, рассказывал Милавину свои впечатления от первой встречи с новорожденным младенцем. «Выносят ко мне, такое розовенькое, маленькое, сморщенное и орёт во всё горло… Но ведь моё, ведь любить-то надо, ну я руки и протянул…»
