Элис Сиболд - Почти луна
Вместе с письмами отца в подвале хранилась газета, которую Эмили написала в средних классах и на которой учительница нацарапала «неудовлетворительно». Я не помнила фамилии той женщины, Барбер или Бартлетт, что-то на «Б». Я вплыла в школу, для пущего эффекта одевшись, как положено мамочке — в мешковатую вельветовую блузу и поношенные туфли на плоской подошве с круглым носом и ремешком, — и со всех сил набросилась на учительницу Эмили. В чем и преуспела, добившись оценки «удовлетворительно», после чего дочь попросила меня никогда так больше не делать. Я до сих пор считаю мгновения, когда я защищала своих детей, одними из лучших в своей жизни.
Джейк полоскал горло на детской стороне дома. Когда я повернулась запереть дверь, до меня донесся слабый аромат его мускусного лосьона после бритья.
Я вошла в длинную кладовку. Большинство вещей хранилось на противоположной стороне дома в другой кладовой, медленно превратившейся из склада обуви и одежды, которую носила Эмили, навещая меня, в место, где я копила то, что мне никогда больше не понадобится, а выбрасывать жалко. Но множество кривобоких, плохо подогнанных свитеров и шарфов, связанных матерью, я хранила здесь в старом вещмешке Джейка. Пухлый, серо-зеленый, он опасно балансировал среди двух других коробок на полке над вешалками.
Встав на маленькую табуретку, которую Сара смастерила в столярной мастерской, я хлопала по мешку правой рукой, пока он не свалился вниз. Я не думала, что делаю. Только знала, что мы должны забрать Сару с поезда. И что полиции ведомо больше, чем она говорит. Джейк прав, еще остается крошечный шанс, что мне удастся выйти сухой из воды, но тем утром я поняла, что это неважно. В конечном счете судить меня предстоит моим детям, и они будут знать. Я не сумею их обмануть, да и не хочу.
Я расстегнула тяжелую золотую молнию брезентового мешка и достала унылый ворох маминого вязанья.
— Почему все, что она вяжет, похоже на блевотину? — спросила Сара однажды в Рождество.
Девочки только-только повзрослели, и в тот год мать превзошла себя, связав по длинной кофте-пальто каждой из них. Она использовала пряжу разных цветов и полосатый узор, и, разумеется, то, что должно было напоминать об осени, больше походило на кишки.
Одно из этих пальто я легко отыскала и засунула его обратно в мешок, прежде чем запихать остальное вязанье на картотечный шкаф, стоявший в углу. Взглянув на груду обуви, выбрала ветхие кеды, которые надевала для работы в саду. Я услышала, как Джейк идет по коридору к моей двери. Три рубашки. Далее к комоду — теплое белье, нижнее белье, кашемировый свитер. Хорошие джинсы были на мне, вторые — в мешок. В нижнем ящике лежали сорочки и нейлоновый спортивный костюм со светоотражающими полосами, который в магазине показался стильным. Запихнув и его в вещмешок, я застегнула молнию.
Джейк легонько постучался в дверь.
— Хелен? Ты проснулась?
Я оставила вещмешок на полу и закрыла шкаф.
— Конечно.
Дверная ручка повернулась.
— Заперто, — пожаловался он.
Когда я открыла дверь, Джейк сонно посмотрел на меня. Его немного клонило вправо.
— Ты что, водкой мылся? — спросила я и повела его под руку через комнату, в конце которой он плюхнулся на кровать.
— Ложись, поспи немного, — предложила я. — Я разбужу тебя, когда придет пора забирать Сару.
Он качнул головой.
— Я правда устал, — признал он.
— Ну конечно устал. Где отрава?
— Не пей, Хелен, — предупредил он. — Ты должна оставаться трезвой.
Я улыбнулась.
— Я знаю. Просто хочу ее убрать.
— Надо позвонить Фин. Фин нам поможет.
Я положила руки ему на грудь и надавила. Он упал спиной на постель, подтянул колени к подбородку и свернулся клубком на незаправленных простынях.
— Ты был чудесен, — сказала я.
— Мило и Грейс любят лизаться, — сообщил он. — Фин это не нравится.
Я схватила подушку со спинки кровати, чтобы подложить ему под голову.
— Поспи, — повторила я.
Через мгновение или два его дыхание перешло в легкий храп. Я потянулась прикоснуться к нему. Вспомнила, что забыла про носки, но побоялась разбудить его. На цыпочках я подобралась к кладовке, схватила вещмешок и прокралась по лестнице через задний коридор — «быть может, Каракас?» — и наружу, в гараж. Засунула вещмешок за газонокосилку и пару пустых пластиковых ведер, что сохранились с последней покраски дома. Там их никто не заметит.
Перед рождением Сары, собирая сумку для больницы, я оттянулась на всю катушку. Новая зубная щетка, новая ночная рубашка и даже компактная пудра, потому что на всех фотографиях с Эмили на руках лицо у меня было красным от испарины. Врач сказал, я из тех редких матерей, у которых вторые роды протекают сложнее.
— Моя большая голова, — признавала Сара.
— Твоя большая, красивая голова, — поправляла я.
Я заметила, что липучки, поставленной в начале недели, больше нет рядом с мусорными баками. Я замерла и прислушалась. Если мышь и отползла немного, она должна быть мертва или почти мертва.
Наверху, в спальне Сары, на подоконнике стояла бутылка водки. В ней еще оставалось не меньше трети. Джейк всегда легко напивался. На нашем первом настоящем свидании он скользнул под стол уже через час после того, как один вульгарный ординарный профессор вызвал его на соревнование «кто больше выпьет».
Я, как смогла, прибралась к приезду Сары. Ее комната осталась лавандовой, как она и хотела много лет назад. Все остальные были перекрашены в ослепительно-белый, даже комната Эмили.
Я быстро провела рукой по темно-фиолетовому покрывалу, разглаживая складки, которые, верно, появились оттого, что Джейк сел снять обувь. Перевела будильник на час, поскольку забыла сделать это в день перехода на летнее время, и смахнула пыль подолом свитера с предметов на письменном столе дочери.
В этой комнате, три года назад, я дала волю жестокости, на которую никогда не считала себя способной. Сара пришла домой с парнем по имени Брайс. Тот не понравился мне сразу, еще когда я их встретила с поезда. Он был подлинной «белой косточкой» из старой коннектикутской семьи, как сам утверждал. Мне было все равно, и после ужина, во время которого он говорил в основном о себе, я ушла в спальню, оставив дом в распоряжении молодой пары.
Звук первого удара прозвучал далеким выстрелом. Второй заставил меня резко сесть. Я слышала Сару, как слышат людей, старающихся не издать ни звука, но безуспешно. К этому времени я прошла полдома, в ночной рубашке и с бейсбольной битой, которую отец вручил мне для защиты.
Сара взяла с меня слово хранить все в тайне. Эмили и Джейк не должны были знать, что она позволила мужчине себя ударить. Брайса и след простыл, едва я замахнулась битой и изо всех сил врезала ею по дверному косяку.
Я села на пол спальни Сары, затем откинулась назад на коврик. Бездумно проделала серию растяжек, как каждое утро в течение пятнадцати лет.
В половине второго, вернувшись к себе в спальню, я увидела, что Джейк спит в той же самой позе. Я тихонечко позвала его — никакого ответа. Что ж, пойду без него. Оставила на кухонной стойке записку с обещанием вернуться вместе с Сарой. Бутылку водки спрятала обратно в бар и уже собралась было запихать туда же старухофон с его неизменной подушкой, как остановилась. Решительно выдернула шнур из стены и оттащила телефон к мусорным бакам.
Может, взять с собой вещмешок? Нет, я еще не готова. Если получится, хорошо бы приготовить Саре ужин, а завтра утром разбудить ее, принеся кофейник горячего кофе для нас двоих.
Я так и не привыкла к официальному пригородному часу пик, когда детей выпускают из школы, а родители в машинах выстраиваются снаружи в очередь забрать их. За годы, прошедшие с тех пор, как я отвозила и забирала детей, ожидание на обочине, подогретое историями о похищениях, стало более распространенным. И все же, пробираясь по улице, на которой располагалась Лемондейлская начальная школа, я с радостью увидела по меньшей мере три или четыре желтых автобуса.
На Кресент-роуд меня остановила почтенная регулировщица с белым поясом и свистком — все при ней. Толпа детей — «начинашек», как их называли в Лемондейле, — двигалась перед моей машиной, клубясь, точно облака на телевизионной карте погоды. Несколько учеников шли сами по себе, головы повешены, рюкзаки тянут плечи вниз. Остальные бежали или тянули других за куртки и рубашки, роняли ранцы и выкрикивали имена и дразнилки тем, кто был на другой стороне.
Я поехала дальше.
Вот старый музыкальный магазин, ныне магазинчик «Кексы что надо», где когда-то я купила Эмили ненавистный кларнет. Девочки росли, и их друзья наводняли дом, топая и запросто заказывая мне сэндвичи. Тот любит майонез, но этому подавай только горчицу. Одна из подружек Эмили, разочарованная своим сэндвичем, заявилась на кухню и популярно объяснила разницу между желе, которое она попросила, и джемом, который я принесла ей.
