Ингрид Нолль - Даю тебе честное слово
Синяки-то болят, громко причитал старик, стонал и размахивал руками, будто бил кого-то. В результате опрокинул стакан с водой, стал совсем агрессивным и, к сожалению, снова начал нести бред.
– Где мои деньги и мое оружие? Наступит время, когда я покончу с…
Макса терзала совесть. Не так давно дедушка потребовал выписку со своего банковского счета. Понимал ли он вообще, что такое банковские операции? Он действительно выдал внуку полномочия, однако если раньше крупная сумма от каждой пенсии регулярно перекочевывала на счет, то сейчас до конца месяца вся пенсия выбиралась полностью. С одной стороны, Вилли Кнобель сам распорядился покрывать из пенсии все расходы на домашнее хозяйство и на службу по уходу, а с другой – утратил общее представление о том, во что это сегодня обходится.
В самом деле, размышлял Макс, не следовало, наверное, включать в общие дедушкины расходы – не всегда, впрочем, такие уж и необходимые – стоимость операции по удалению татуировки у Йенни. А сокол на ее спине между тем большей частью был выведен, и через несколько недель от него не должно было остаться ни следа. Наверное, надо было во всем признаться дедушке. Хотя может статься, что одно только упоминание о татуировке повергнет его в такой шок, что благосклонность к Йенни могла смениться едва ли не на противоположное чувство. Это бы его только дополнительно расстроило, ведь он и без того потерял Елену из-за переезда, и теперь громко о ней тосковал. Вместо нее по утрам приходил тучный, страдавший одышкой санитар.
После неудачного падения Вилли Кнобель трое суток не вставал с постели и с каждым днем становился все более разгневанным, строптивым, а его сознание – сбивчивым.
Несколько часов Макс не приглядывал за стариком, и это ему аукнулось. Когда он вошел в комнату деда, тот запустил в него газетой с программой, очечником и подушкой под голову. Поднос выскользнул у Макса из рук, бульон пролился на голые ноги и затем на ковер.
– Apage, satanas![82] – прорычал старик.
28
Совершенно ошарашенный, Макс инстинктивно попытался ухватиться за руку Йенни, как за соломинку. Вообще-то Йенни терпеть не могла, когда кто-то без срочной нужды прерывает ее работу, но в данной ситуации по-другому и быть не могло.
– Я больше не в силах справиться с дедушкой, – посетовал Макс. – Ты не могла бы еще разок принести то чудесное средство?
– Женщина, которой его регулярно прописывали, больше не числится среди моих пациентов. Но я попробую урвать у кого-нибудь еще, – пообещала она.
Макс присел на край дедовской кровати, выключил телевизор и попробовал успокоить старика, а заодно уговорить выпить воды. Большую часть невнятного бормотания старика Макс был не в силах разобрать, но общий смысл и без того был понятен: старик боялся нищеты, и эта мысль терзала его постоянно. Привитая воспитанием и лишениями военных лет бережливость, можно сказать, жадность, и таившаяся в нем щедрая натура вдруг сплелись в такую противоестественную комбинацию, что сознание не могло не порождать пагубных фантазий.
– Все потеряно, все разрушено! – стонал дед. – Все накопления пропали! Ах, Ильза, хорошо, что ты не дожила до этих дней.
– Дедушка, не волнуйся, все будет хорошо…
– Ничего не будет как раньше! Всю жизнь вкалывал за гроши и опять у разбитого корыта. Я больше не могу и не хочу…
Так продолжалось больше двух часов кряду, пока не появилась Йенни с лекарством. Ни минуты не колеблясь, она разбавила капли водой и, применив мягкое давление, влила в рот пациенту.
– Bellum omnium contra omnes[83], – буркнул старик и проглотил, потому что ничего другого не оставалось.
– Что это означает? – спросила Йенни, но Макс из всей фразы знал только одно слово и догадывался, что это что-то, связанное с войной.
– Он сейчас уснет, – заверила Йенни и достала из шкафа непромокаемые штанишки. – Я, правда, не знаю точно, подействует ли на него это успокоительное так же хорошо, как и предыдущее. У тебя не найдется чего-нибудь поесть?
Ловкими, давно разученными движениями она стянула с подопечного флисовые штаны. Несколько секунд дед лежал под общим обозрением с оголенной нижней частью, жалкий и беспомощный, чего так не любил за ним Макс. У Вилли Кнобеля дрогнули уголки рта, словно он вот-вот расплачется, но сохранил молчание. Йенни повязала старику свежий памперс, опустила спинку кровати, а боковые решетки, наоборот, подняла, чтобы старик ненароком не вывалился.
– Спи спокойно, дедушка, – благословил старика Макс и потушил свет.
– В принципе, это типично для его поколения, – сказала Йенни позднее. – Все они как одержимые боятся лишиться имущества. Многие все еще считают в марках и воображают, что евро – это инфляционные деньги, которые ничего не стоят. Вероятно, это связано с войной и ее последствиями. Потому, наверное, в стариковских фантазиях рай встречается редко.
Они перебрались на кухню. Макс живо наполнил два бокала красным вином и сунул в микроволновку упаковку замороженных каннелони в жаростойкой формочке с пакетиком пармезана для присыпки.
Йенни с аппетитом набросилась на еду.
– Сейчас вернусь, – сказал Макс, – только гляну, как он там, уснул ли.
Когда он снова занял свое место на кухне, Йенни уже загрузила в посудомоечную машину грязную посуду и протирала тряпкой стол.
– Что-то бормочет себе под нос, тихо-тихо, – с облегчением отчитался Макс.
Йенни тоже могла теперь расслабиться после напряженного трудового дня. Положив ноги на ближайшую табуретку, она игриво попивала уже второй бокал вина и весело поглядывала на Макса.
Но к этому времени Макс уже разобрался, что у нее в груди таятся две разных души. Одна Йенни была ранимым человеком, легко бросающимся в слезы, другая – решительная, энергичная, способная, когда нужно быстро соображать и действовать хладнокровно.
– Я всегда мечтала, – сказала она тихо, – выйти замуж за врача, завести двоих детей, жить в красивом домике с садом и помогать мужу на работе.
– Красивая мечта, – одобрил Макс, – даже мне понравилась. Но реальность выглядит совсем иначе: в университет мне не поступить, поэтому я никогда не стану врачом.
– Да ты особенно и не стремишься, – сказала Йенни с легким раздражением. – У одной моей пациентки есть внук, тот же случай, что и у тебя. Но он раскинул щупальца во все стороны и теперь записан в университет Инсбрука. Ты вообще-то предпринимал какие-нибудь попытки?
Макс покачал головой:
– В любом случае я стану санитаром по уходу за стариками. А дедушкин дом когда-нибудь продам и поделюсь выручкой с сестрой.
Миролюбивое настроение Йенни радикально поменялось:
– По-видимому, мне в твоих планах вообще места не нашлось. Мужчины, которые у меня были раньше, желали только одного – затащить меня в койку. Когда я встретила тебя, то подумала, что все сложится иначе.
Максу стало стыдно. В сущности, его любовь к ней тоже была продиктована игрой тестостеронов. В смущении он встал, подошел к окну и увидел на улице под фонарем припаркованный мотоцикл. О боже, неужели Фалько преследовал меня до самого Доссенхайма? – с ужасом представил он. В таком случае он без особых усилий сможет затребовать компенсацию и за Пита Булля!
– Ну, что с тобой опять? – удивилась Йенни перемене в лице друга и мелкой дрожи, охватившей все его тело.
– Там, на улице, подкарауливает Фалько, – шепотом ответил Макс. – Вероятно, ты ждешь от меня такого же хладнокровия, как у тебя. Но меня эти типы заставляют бояться. Ужас как страшно!
– Не волнуйся, это не Фалько, Фалько мертв, – проговорилась Йенни и вздрогнула.
Ведь она твердо обещала Петре никогда в жизни никому не рассказывать о событиях той ужасной ночи.
Макс обернулся.
– Что? – почти выкрикнул он. – Хочешь сказать, что ты и его замочила?
Почувствовав в вопросе язвительность, Йенни пришла в крайнее возбуждение.
– Нет, не я, а твоя мать! И сделала это куском трубы Пита Булля! – выкрикнула девушка сердито. – Твоя утонченная семейка ничем не лучше меня!
Макс не поверил ни единому слову. И упорствовал в неверии так долго, что довел девушку до слез, и та подробно рассказала ему, как все было.
– Ну ладно, – согласился он наконец, – мама вас защитила. И, конечно же, всунула ему в рот кляп!
Йенни молчала. Она придвинула стул поближе к столу и положила голову на скрещенные руки. Наступила долгая пауза. Потом она произнесла:
– Я устала и пойду спать. В своей комнате.
Утром Вилли Кнобель упрямо не желал просыпаться. Санитар выслушал рассказ Макса о том, что дед в последнее время страдал расстройством сознания, и посчитал, что глубокий сон пойдет старику на пользу. Как и Йенни накануне вечером, он обмыл старика в кровати и облачил в свежий памперс. Напоследок посоветовал Максу заставлять старика больше пить.
Йенни не вмешивалась в работу коллеги. Так как ее дежурство начиналось только со второй половины дня, она одолжила у Макса машину и поехала в Гейдельберг за покупками. Ей требовались туфли и новый зонтик.
