Кевин Брокмейер - Краткая история смерти
Лори поправила паруса и крепче взялась за штурвал. Когда она переложила руль на правый борт, льдина направилась к звездам и открытому морю, поэтому Лори повернула обратно в порт, и корабль медленно и плавно поплыл к паковым льдам, обрамлявшим побережье. Прошло несколько часов, прежде чем она наконец причалила к берегу, скользнув в ложбинку между двумя полосами льда, отпустила штурвал и сошла со своей льдины, не бросив якорь. Свежий лед слегка заколыхался под ее весом, но остался на плаву. Через несколько шагов Лори почувствовала, что идет по чему-то более прочному. Теперь шарики уже следовали за ней, бежали и кружились на снегу, перескакивая и обтекая неровную линию следов. Время от времени они накатывались на пятки, и Лори ощущала легкое холодное прикосновение. То и дело два-три шарика заскакивали вперед и описывали широкую дугу, но никогда не смели забегать слишком далеко.
Солнце и луна покоились на противоположных краях неба так долго, что Лори не могла сказать, который час, но решила, что день клонится к вечеру. Когда-то она слышала, что в половине четвертого или в четыре температура человеческого тела понижается до минимума, и, разумеется, прижав ладонь ко лбу, она обнаружила, что мерзнет. Кожа издавала сухой звон, как металлический поднос, который забыли на улице зимней ночью. Ей было настолько холодно, что она ощущала очертания собственного скелета внутри тела. Тем не менее Лори не волновалась, ее даже умиротворяла чудесная разболтанность рук и ног и неподвижность крови. Она чувствовала себя так, как будто спала дома в постели.
Когда ледяной пласт, по которому она шла, оборвался в воду, рассыпавшись с левого бока на кусочки, она прыгнула через край на соседнюю льдину. Как танцовщица. Лори всегда мечтала танцевать. Расщелина, через которую она прыгнула, была оркестровой ямой, и Лори видела, что под водой играют скрипачи, барабанщик стучит по огромному барабану, выдвигается кулиса тромбона, и снова втягивается, и выдвигается опять… Лори поднялась на цыпочки, чтобы перескочить через кусок льда. Музыка вырвалась из воды и понеслась над замерзшим заливом. На мгновение Лори показалось, что она затеряется в качающемся звуке струнных и в раскатах духовых — она всегда знала, что способна потеряться в музыкальном произведении, — но когда раздался удар цимбал, похожий на ружейный выстрел, со льда с шумом взлетела стая птиц. Лори видела, как они мчатся прочь, к океану, взмахивая крыльями.
Сколько времени она уже шла к солнцу? Казалось, минули недели, с тех пор как Лори обнаружила развалины хижины на гнездовье и заснула в палатке, а потом проснулась среди красных нитей, сбросила одежду и пустилась в путь вслед за шариками.
Хотя, возможно, путешествие длилось всего несколько минут.
Она понимала: что-то случилось. Чувство времени разделилось на две одинаковые половинки и отпало словно скорлупа каштана.
Лори начала предсказывать цвета, которыми вспыхивал лед под солнцем. Золотой, похожий на пыльцу амброзии. Бледно-зеленый, как пасхальное яйцо. Поначалу они, казалось, вспыхивали парой секунд раньше, чем Лори успевала их назвать, но небольшой эксперимент убедил ее, что происходит обратное, — догадка предшествовала цвету. Это была игра. Она представила себе кремовые стены ванной, и через полсекунды лед стал кремовым. В голове возникли семь оттенков синего — и в следующее мгновение Лори пробиралась среди многоцветья. Она могла тасовать цвета как угодно, словно играя в ассоциации, — одно слово, один цвет, неизбежно ведущий к другому. Процесс, который практически находился под ее контролем и состоял из прихотей, случайностей и импровизации. Все зависело от колебания ума — а ум не вполне принадлежал ей.
Таковы были правила. Лори начала их понимать.
Подняв глаза от разноцветного льда, она увидела нечто вдалеке, слева от солнца. Сверкающий город, с домами из камня, стекла и стали, которые поднимались высоко над улицами. Чистую линию реки, которая текла через центр, деревянные причалы, вонзавшиеся в воду, траву и деревья на берегах. Подвесной мост соединял один берег с другим, издалека напоминая разорванную серебристую паутину. Лори была слишком далеко, чтобы понять, много ли машин на улицах — и есть ли они вообще, — но она безошибочно разглядела сияющие под синим небом рельсы железнодорожной станции. Между домами мерцали парки и аркады, в воздухе кружилась огромная стая птиц.
Лори потеряла город из виду, когда перед ней вырос холм. Когда она вскарабкалась на вершину и снова обозрела горизонт, город исчез. Она обернулась вокруг своей оси, но так и не смогла его найти.
Наверное, мираж. Лори позабыла о миражах.
Солнце было больше, чем в тот час, когда она тронулась в путь, — ужасная белая сфера, занимавшая полнеба. Оно светило так ярко, что слышалось шипение. Солнце издавало звук жарящегося на сковородке яйца, которое вот-вот начнет запекаться хрустящей корочкой по краям, — поскольку Лори проголодалась, она переложила яичницу на тарелку и съела при помощи ножа и вилки, но солнце осталось на месте, и она не прекращала идти.
Шарики держались в двадцати-тридцати метрах впереди, сотня подпрыгивающих мячиков, таких маленьких на фоне замкнутой солнечной дуги. Их тени как будто впивались в воздух на грани исчезновения.
Как далеко нужно зайти, чтобы солнце стало таким огромным.
Она так близко к горизонту.
Почти весь лед уже растаял, и вскоре Лори прыгала с одной льдины на другую, оставаясь на месте, лишь пока опора не начинала колыхаться. Потом лед вообще исчез, и она пошла прямо по поверхности воды. Растения с длинными зелеными ветвями описывали у нее под ногами восьмерки, маленькие рыбки бросались прочь в искаженном свете.
Наконец она нашла нужный ритм. Лори казалось, что она может идти вечно.
15
ПЕРЕХОД
Вскоре слепому стало ясно, что город меняется. Птиц было гораздо больше, чем раньше, а иногда пространство вокруг него как будто покрывалось рябью или каким-то образом сдвигалось, и ему казалось, что он слышит многоголосый зов с какого-нибудь одного места — огромное количество голосов, сплавленных в стволе дерева или балконных перилах. Хотя феномен продолжался не более нескольких секунд, голоса тем не менее слышались отчетливо. Птицы издавали резкие, многогранные звуки — внезапный короткий свист, который протыкал воздух, как шип кустарника.
Слепой и раньше слышал этот звук, самый грустный в мире, — крик существа, которое считает себя свободным, но раз за разом натыкается на стены своего узилища.
Птицы были первым признаком того, что город меняется (и уж точно первым, который заметил слепой), но, разумеется, не единственным. Снег растаял, дождь прекратился. Налетел ветер, затем сменил направление и наконец вообще перестал. Однажды, когда слепой случайно столкнул камушек в решетку канализации, он так и не услышал звук падения.
Тогда он понял, что городская топография меняется, но не знал как и почему, пока с окраин района монумента не вернулись первые несколько человек. Начали распространяться новости. Остальная часть города, тот кусок, который лежал за парком и рекой, более не существовал, он исчез вместе со снегом.
Слепой услышал об этом от парня, которого встретил в центре торговой площади.
— Я решил проехаться, ну знаешь, хорошенько разогнаться и проверить, какую скорость можно набрать… — его голос исходил как будто снизу. Он крутил педали велосипеда и резко дергал их вперед, заставляя цепь натягиваться на шестеренке. — Так вот, я добрался до шестиполоски на том конце Парк-стрит, а потом пришлось вернуться. Дороги там больше нет. Ни тротуаров, ни домов. То есть не то чтобы развалины или чистое поле… просто вообще ничего нет.
— Ну и почему ты не поехал дальше? — спросил кто-то. — Чтобы посмотреть… ну, что там на другой стороне.
— Именно это я и говорю — нет никакой другой стороны. Я крутил педали, но как будто ехал внутри шара. Чувствуешь, что двигаешься, но при этом вперед не едешь.
В толпе слушателей завязывались разговоры. Потом на площадь пришли еще люди, толпа сгустилась, и велосипедист повторил свой рассказ. Слепой уже услышал достаточно и ушел.
Ближе к вечеру похожую историю услышали от человека, который пытался покинуть район по подвесному мосту, а потом, через несколько часов, — от женщины, которая хотела пройти тем же маршрутом, что и велосипедист. Она сказала, что шоссе теперь тоже нет и что город заканчивается серой полоской бетона в том месте, где прежде стоял предупреждающий знак.
— Вот все, что я нашла, — сказала она и что-то выронила меж пальцев — несколько окурков и, судя по звуку, кусочки оконного стекла.
К вечеру полдесятка человек проделали такое же путешествие — к границе района и обратно. Начались настоящие паломничества.
Сам слепой отправился туда на следующее же утро. Он пошел по Таганьика-стрит. Тротуар был достаточно сух, и твердые подошвы постукивали на ходу. Слепой не так уж внимательно прислушивался к разговорам окружающих и звукам несущегося транспорта. Он слышал, как звук шагов отрывается от земли, эхом отдается от стен и заборов. Более ни в каком поводыре он не нуждался.
