Питер Мейл - Хороший год
— Putain! — вырвалось у Русселя.
— Черт подери! — буркнул Чарли; в общих чертах он понял суть того, что сказал Ламбер.
— Я могу все объяснить, — вызвался Макс.
— Слава богу, что ты успела позвонить, — сказал Фицджеральд. — Ведь я ничего не заподозрил: он делал все, как настоящий дегустатор, и говорил ровно то, что нужно. И какой заказ! В другом полушарии, за тридевять земель от Франции — об этом можно только мечтать. Впрочем, он не сделал ни малейшей попытки сбить цену, и я, наверно, должен был почуять неладное. Но от ошибок ведь никто не застрахован. — Он пожал плечами, лицо его прояснилось. — К счастью, трагического исхода удалось избежать — благодаря тебе, дорогая. Выпей шампанского и расскажи мне еще разок, что именно тебя насторожило. Прошлый раз мы беседовали в некоторой спешке.
Их столик стоял ближе всех к огороженному забором саду отеля "Бристоль"; пышная зелень источала прохладу, столь желанную в дикую жару, превратившую Париж в раскаленную печь. Отхлебнув вина, Натали Озе проговорила:
— Удалось избежать только по счастливой случайности. Как тебе известно, я собиралась обсудить с Русселем поставки этого года, звоню, а его нет — уехал; это показалось мне очень странным. Он страшно не любит уезжать из дому; не припомню, чтобы он хотя бы раз ночевал где-то на стороне. Вдобавок его жена отказалась дать мне номер телефона, по которому я могла бы с ним связаться. Тогда я поехала к Скиннеру; там ни души, кроме пронырливой старой кошелки, которая считается его домоправительницей. Тут-то я тебе и позвонила, а уж когда ты мне сообщил про частную дегустацию, на которую только что приходил некий англичанин... — Не поднимая глаз от бокала, она покачала головой: — Какая досада, что Руссель струсил и решил во всем признаться. План-то был превосходный.
Фицджеральд погладил ее по руке:
— Ничего. Он послужил нам верой и правдой. У нас с тобой теперь деньжат более чем достаточно: ты можешь прекрасно устроиться в Калифорнии, а я в Нью-Йорке. Если нужно исчезнуть, лучше Америки страны не найти. Завтра в это время мы будем уже там. — Он обернулся к мужчине с длинным костлявым подбородком и стрижкой ежиком:
— А как ты, Филипп? Понравилась тебе роль flic?[193]
Тот усмехнулся, отчего его угловатая физиономия немного помягчела.
— Плевое дело, — отозвался он. — И бабки неплохие. — Фицджеральд дал ему такую толстую пачку банкнот в сто евро, что ее пришлось разделить пополам и разложить по двум карманам. — Умора. Они, как увидели моих пацанов в форме, даже не стали спрашивать у них документы. Люди ведь что видят, тому и верят.
— Тому, Филипп, что они будто бы видят, — поправил Фицджеральд. — Будто бы. В винном деле все примерно так же бывает. Скажи, на чем же вы с ними разошлись?
— Надо признать, Скиннер с Русселем оправдывались очень толково. В суде их, скорее всего, пожурили бы, заставили заплатить штраф и отпустили. Вряд ли они поднимут шум. Я им сказал, что мы начинаем полномасштабное расследование деятельности так называемого месье Фицджеральда и его виноторговли, так что и с ними будем держать связь. Намекнул, что если они будут хорошо себя вести и, когда потребуется, окажут содействие органам правопорядка, то смогут избежать судебного разбирательства. Думаю, в ближайшие полгода они будут тише воды ниже травы, надеясь, что все обойдется.
— Chapeau[194], Филипп. Сработано — первый класс. По-моему, мы вполне заслужили награду, можем себя немного побаловать. — Не успел Фицджеральд призывно поднять руку, как вокруг засуетились официанты. — Foie gras здесь великолепный. А к нему, на мой взгляд, очень подойдет "Икем". Бутылочка для нас наверняка найдется.
ГЛАВА 20
Макс довольно скоро заподозрил, что его обвели вокруг пальца. Прежде всего на это указывало внезапное исчезновение мэтра Озе, которое в деревне будут увлеченно обсуждать еще много месяцев, а то и лет. Причем нотариус даже не оставила адреса, куда переправлять ее письма, а это верный признак недостойного или даже преступного поведения. Сбежала с любовником? А может, тут кроется кое-что и похуже? Эта мысль вызывала у собеседников сладостный трепет легкого ужаса. Crime passionnel[195] — вот вероятная причина опустевшей нотариальной конторы и закрытых ставнями окон дома. Слухи ползли и множились: кто-то видел Натали Озе в Марселе; в ее доме однажды вроде бы горел свет; нотариус сбежала, прихватив с собой деньги клиентов; она ушла от этого греховного мира в обитель ордена сестер милосердия. Каждый день приносил новую версию. Один из престарелых завсегдатаев кафе резонно заметил, что это гораздо интереснее любого телесериала.
По понятным причинам Макс и Руссель помалкивали, надеясь, что ажиотаж по поводу сей волнующей истории рано или поздно спадет. В конце концов, успокаивали они друг друга, пропажа notaire станет одной из нераскрытых тайн, каких изрядно накопилось за девятисотлетнюю историю Сен-Пона.
Макс обнаружил еще один кусочек головоломки: когда он попытался связаться с Фицджеральдом и позвонил ему в Бордо, оказалось, что телефон отключен. Но окончательно стало ясно, с какими ловкими мошенниками они столкнулись, лишь после другого звонка, на котором настоял Руссель.
Поскольку вся афера была в сущности завязана на нем — государственный обвинитель мог даже объявить его зачинщиком, — Руссель пребывал в страшной тревоге. Мысленно он без конца перебирал грозящие ему кары: возмещение налогов с полученных им средств плюс огромные проценты, штрафы за незадекларированный доход, последующее банкротство, возможно, тюрьма, оставшаяся без средств семья, полный жизненный крах. Руссель по-прежнему обрабатывал виноградники, но теперь, после того что произошло в Бордо, делал это совершенно машинально и был мрачнее самой черной тучи, это всем бросалось в глаза. Он потерял аппетит, почти не разговаривал с женой, рявкал на любимого пса. Наконец, не в силах больше терпеть эти муки, он упросил Макса позвонить в городскую полицию Бордо; лучше узнать худшее, думал он, чем просто трястись от страха.
Они уселись вдвоем в кухне; Макс в справочной узнал номер полиции Бордо, и после небольшой паузы его соединили с инспектором Ламбером.
— Oui? — отрывисто, нетерпеливо отозвалась трубка голосом перегруженного работой человека.
— Это звонит Скиннер. Макс Скиннер.
— Кто?
— Неужели не помните? Мы с вами неделю назад... гм... познакомились в Бордо.
— Нет, месье. Боюсь, вы ошибаетесь.
— Это инспектор Ламбер?
— Да.
— Простите, но, может, в Бордо есть еще один инспектор Ламбер?
— Нет.
— Вы уверены? Только на прошлой неделе...
— Месье, — собеседник Макса уже с трудом сдерживал раздражение, — Ламбер — очень распространенная фамилия. Насколько я знаю, во Франции живет около шестидесяти семи тысяч семей с фамилией Ламбер. Тем не менее я точно знаю, что в полиции Бордо работает всего один Ламбер, это я. Не сомневаюсь, что вы могли бы заняться чем-то более полезным, чем попусту тратить мое время. Всего доброго, месье.
Руссель, закусив губу и наклонившись поближе, старался угадать, что говорит в ответ инспектор полиции. Макс повесил трубку и растерянно покачал головой.
— Ну и прохвост, — с кривой усмешкой пробормотал он.
— Кто?
— Фицджеральд. Ловко он нас надул. Ламбер или как его там на самом деле зовут — такой же инспектор полиции, как я. Чистый блеф. — Макс все еще недоверчиво качал головой, будто ему только что показали, как именно белый кролик попадает в цилиндр фокусника. — Обдурили нас, понятно? Провели, как последних идиотов.
Для Русселя вдруг забрезжил лучик надежды, хмурое лицо его разгладилось:
— А полицейские?..
— Клод, сегодня можно взять напрокат все, что угодно, тем более форму. Вспомни, мы даже не потребовали у них удостоверения личности. Да и кто стал бы спрашивать документы в такую минуту? Чего уж там, облапошили классно.
О винной афере знали ведь только мы и Фицджеральд с сообщниками. Но с какой стати им докладывать о ней властям? Раскрой они сами свою схему, им грозило бы обвинение в попытке выдать себя за представителей правоохранительных органов, а за это ничего хорошего не светит, верно? По-моему, ты можешь успокоиться. И мы все тоже.
Улыбаясь во весь рот, Руссель с распростертыми объятиями двинулся к Максу и сгреб его в охапку:
— Cher ami[196]. Cher ami.
Того и гляди позвоночник сломает, успел подумать Макс. А Руссель приподнял его, словно куль с удобрением, покружил и расцеловал в обе щеки.
— Клод, уймись, — просипел Макс. — Отпусти меня. Дай-ка я лучше позвоню Чарли, надо же его обрадовать.
Остаток лета погода стояла безоблачная, небо сияло синевой; это благолепие было нарушено лишь однажды: в середине августа разразилась типичная летняя гроза, которая, хоть и ненадолго, принесла желанную прохладу. На виноградниках и в caves с утра до ночи кипела работа, люди трудились не покладая рук. Вечером, когда спадал палящий зной, Фанни, не скупясь на ласковые слова, кормила наломавших спины односельчан. Макс научился водить трактор, а потом, с наступлением ясной солнечной осени, — бережно, чтобы не помять ягоды, собирать и сортировать виноград. Лицо и руки обрели оттенок мореного дуба; кожа на ладонях огрубела — просто какой-то черепаховый панцирь; одежда пропылилась и выгорела; шевелюра превратилась в лохматую гриву. Никогда еще он не чувствовал себя таким счастливым.
