Патриция Хайсмит - Талантливый мистер Рипли
– Так-так.
Лейтенант нахмурил брови, стараясь разобраться во всем этом. Он глянул на своего младшего коллегу, который явно внимательно слушал, но, судя по его неподвижному лицу, ничем не мог помочь.
Сказанное Томом рисовало Дикки ревнивым любовником, который не дал Мардж поехать развлечься в Кортино, потому что ей слишком нравился Фредди Майлз. Сама мысль, что кто-либо, а в особенности Мардж, может предпочесть Дикки Гринлифу этого быка с вытаращенными глазами, вызывала у Тома улыбку. Он вовремя спохватился и придал своему лицу выражение недоумения.
– Вы действительно считаете, что Дикки нарочно прячется, или вы думаете, что не находите его из-за случайного стечения обстоятельств?
– О нет. Очень уж тут много всего. Во-первых, эта история с чеками. Вы, вероятно, знаете о ней из газет.
– Насчет чеков я не совсем понимаю.
Полицейский объяснил. Он точно помнил, от какого числа был каждый чек и сколько экспертов считает их подложными. А синьор Гринлиф подтвердил подлинность чеков.
– Но если банк приглашает его в связи с подделкой его подписи и римская полиция тоже приглашает его в связи с убийством его друга, а он исчезает… – Лейтенант развел руками. – Это может означать только одно: он прячется от нас.
– А вы не думаете, что кто-либо мог убить его самого? – мягко спросил Том.
Полицейский пожал плечами, по меньшей мере четверть минуты его плечи чуть ли не касались ушей.
– Нет, не думаю. Известные мне факты не допускают такой версии. Делают ее маловероятной. Так что вывод один… Мы связывались по радио со всеми, и большими и маленькими, судами, отплывавшими из Италии с пассажирами на борту. Одно из двух: он либо воспользовался совсем крохотной лодочкой, возможно рыбачьей, либо скрывается в Италии. Конечно, он может прятаться еще где-нибудь в Европе, мы обычно не фиксируем фамилий выезжающих из страны, а у синьора Гринлифа было в запасе несколько дней для выезда. Так или иначе, он скрывается. Так или иначе, ведет себя как человек, за которым есть вина. Не знаю, какая именно, но тут что-то неладно.
Том пристально и серьезно смотрел на полицейского.
– Видели ли вы когда-нибудь своими глазами, как синьор Гринлиф подписывает эти переводы? В частности, переводы за январь и февраль?
– Однажды видел, – сказал Том. – Но боюсь, что это было в декабре. В январе и феврале меня с ним не было. А неужели же вы серьезно подозреваете его в том, что он мог убить синьора Майлза? – спросил он снова, как бы не в силах этому поверить.
– У него нет алиби, – ответил полицейский. – Он говорит, что после ухода синьора Майлезе вышел прогуляться, по никто не видел его на этой прогулке. – Вдруг он ткнул пальцем в сторону Тома. – И еще… мы узнали от синьора Вэна Хаустона, друга синьора Майлезе, что синьор Майлезе с большим трудом разыскал синьора Гринлифа в Риме, как будто синьор Гринлиф намеренно скрывался от него. Возможно, синьор Гринлиф был сердит на синьора Майлезе, хотя, по словам синьора Вэна Хаустона, синьор Майлезе вовсе не был сердит на синьора Гринлифа.
– Понимаю, – сказал Том.
– Ну вот, – подвел итог лейтенант.
Он пристально смотрел на руки Тома. Или Тому показалось, что полицейский пристально смотрит на его руки. На пальце Тома красовалось его собственное кольцо. Но быть может, лейтенант вспомнил, что уже видел эти руки? Том смело протянул руку и раздавил сигарету в пепельнице.
– Ну ладно, – сказал лейтенант, вставая. – Большое спасибо за помощь, синьор Рипли. Вы один из немногих, от кого мы можем узнать о жизни синьора Гринлифа. Его знакомые в Монджибелло старательно держат язык за зубами. Увы, типично итальянская черта! Страх перед полицией. – Он хихикнул. – Надеюсь, что в следующий раз, если у нас возникнут к вам вопросы, нам будет легче вас найти. Проводите больше времени в городах и меньше в сельской местности. Если только вы не горячий поклонник итальянской глубинки.
– Да, я ее поклонник! – с жаром ответил Том. – На мой взгляд, нигде в Европе нет такого красивого сельского пейзажа, как в Италии. Но если хотите, я буду сам сообщать вам в Рим, где нахожусь. Я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы моего друга нашли. – Том сделал вид, будто при чистоте и невинности своих помыслов просто забыл о том, что Дикки подозревается в убийстве.
Лейтенант дал ему карточку со своей фамилией и служебным адресом в Риме. Он поклонился:
– Большое спасибо, синьор Рипли! Всего доброго!
– Всего доброго.
Полицейский помоложе, выходя, отдал честь, Том кивнул в ответ и закрыл за ними дверь.
Казалось, он сейчас взлетит – раскинув руки, вылетит в окно, как птица. Ну” что за идиоты! Ходят вокруг да около и никак не могут разгадать загадку. Не могут догадаться, что Дикки сбежал от вопросов о подлоге прежде всего потому, что он не Дикки Гринлиф. Единственное, до чего они додумались, – это что Дикки, возможно, убил Фредди Майлза. Но Дикки мертв, мертв… Дикки сыграл в ящик, откинул копыта, а он, Том Рипли, в безопасности! Он поднял телефонную трубку.
– Будьте добры, соедините меня с “Гранд-отелем”, – сказал он на деревянном итальянском Тома Рипли. – Il ristorante, per piacere[38]. Будьте добры зарезервировать столик на одного на половину десятого вечера. Спасибо. На имя Рипли. – И он повторил фамилию по буквам.
Сегодня он устроит себе праздничный ужин. И будет смотреть на Большой канал в лунном свете, и лениво следить глазами за скользящими но воде гондолами с фигурами гондольеров и веслами, вырисовывающимися на фоне залитой лунным светом воды. Том внезапно почувствовал, что голоден как волк. Сейчас он съест что-нибудь экзотическое и дорогое. Фирменное блюдо “Гранд-отеля”, каково бы оно ни было, будь то фазанья грудка или petto di polo[39], а для начала закажет cannelloni[40], и сливочный соус к изысканным макаронам, и доброе вино альполичелла, которое будет прихлебывать, мечтая о будущем и строя планы дальнейших путешествий.
Пока он переодевался, на ум пришла блестящая идея: надо завести конверт с надписью “Вскрыть тогда-то и тогда-то” (через несколько месяцев). Внутри будет подписанное Дикки завещание: в нем он откажет Тому все свои деньги и свой ежемесячный доход. Это была гениальная идея.
Глава 23
“Венеция 28 февраля 19…
Дорогой мистер Гринлиф!
Я подумал, что при сложившихся обстоятельствах Вы не поймете превратно, если я напишу Вам и сообщу все, что знаю о Ричарде. Я, по-видимому, один из последних, кто его видел.
Я видел его в Риме примерно второго февраля в гостинице “Англия”. Как Вы знаете, к тому времени прошло всего два или три дня после гибели Фредди Майлза. Дикки был расстроен и нервничал. Он сказал, что, как только полиция закончит допрашивать его в связи с гибелью Фредди, он уедет в Палермо. Он, казалось, прямо-таки рвался прочь из Рима, что вполне понятно. И это все на фоне подавленности, которая огорчила меня больше, нежели бросающееся в глаза нервное возбуждение. О нем-то я хотел Вам сообщить. У меня появилось чувство, будто он попытается сделать нечто ужасное. Возможно, сделает что-то с собой. Я знал также, что он не хочет снова встречаться со своей приятельницей Мардж и, если она приедет из Монджибелло в Рим повидаться с ним в связи с делом об убийстве Майлза, будет избегать ее. Я постарался убедить его встретиться с ней. Не знаю, виделись ли они. Мардж оказывает на людей успокаивающее воздействие. Возможно, Вы знаете об этом.
Я пытаюсь объяснить Вам, почему я думаю, что Ричард мог покончить с собой. Сейчас, когда я пишу это письмо, его еще не нашли. Надеюсь, и даже уверен, что к тому времени, когда Вы получите мое письмо, уже найдут. Я, разумеется, не сомневаюсь, что Дикки ни прямо, ни косвенно не имеет никакого отношения к гибели Фредди, но думаю, что вызванное ею потрясение, а также последующие допросы способствовали нарушению его душевного равновесия. Сожалею, что приходится писать Вам столь удручающее послание. Возможно, все это окажется вовсе не нужным и Дикки (что опять же вполне понятно, учитывая его характер) просто скрывается, переживая неприятности. Но время идет, и я все больше беспокоюсь. Я счел своим долгом написать Вам просто для того, чтобы Вы знали…”
“Мюнхен 3 марта 19…
Дорогой Том!
Спасибо тебе за письмо. Очень мило с твоей стороны. Я ответила на вопросы полиции письменно, и к тому же один полицейский приезжал сюда, чтобы увидеться со мною. В Венецию я не приеду, но за приглашение спасибо. Послезавтpa уезжаю в Рим встречать отца Дикки, он прилетает сюда. Да, я с тобой согласна, ты правильно сделал, что написал ему.
Я так расстроена всем этим, что свалилась с чем-то вроде мальтийской лихорадки, а может быть, подействовало то, что немцы называют “фен”, с примесью какого-то вируса. В буквальном смысле не могла встать с постели четыре дня, иначе была бы уже в Риме. Так что извини, пожалуйста, за это бессвязное и, возможно, глупое письмо, которым я столь недостойно отвечаю на твое премилое. Но что я хочу подчеркнуть, так это свое решительное несогласие с твоей мыслью, будто Дикки покончил с собой. Не тот он человек, хотя я знаю все, что ты можешь возразить: мол, люди никогда не ведут себя так, как от них ожидают, и т.д. Нет, что касается Дикки – что угодно, только не самоубийство. Его убили в каком-нибудь глухом закоулка Неаполя… или даже Рима, потому что ведь никто не знает, поехал ли он после Сицилии в Рим или нет. А может быть, ему осточертело, что к нему все время пристают, он ведь не терпит никаких обязанностей и сейчас прячется. Думаю, все дело в этом.
