Мужчины о счастье. Современные рассказы о любви - Емец Дмитрий Александрович
Темнело. Второй час я, Ковров и Баранов ловили машину, чтобы отправиться на дискотеку в город Клин. Водители делали вид, что они нас не замечают. Будь я владельцем автомобиля, я бы тоже не остановился. Стоят на обочине три мужика. У Баранова вообще вид зверский. Сапоги-казаки и надвинутый на глаза капюшон. Таких посадишь в машину, а они ударят тебя по голове молотком и выкинут где-нибудь в тёмном лесу. Стало совсем темно. Свет фар не позволял разглядеть автомобили, которые проезжали мимо нас.
– Еще немного постоим и домой пойдём, – сказал Баранов.
Возвращались в родимый дом отдыха молча. Даже известный балагур Ковров погрустнел. А он всегда поражал меня своей кипучей энергией. Появлялся неожиданно, нёс околесицу, но его присутствие сразу поднимало настроение. Я заметил, что не только на меня он так действует. Люди любят Коврова именно за это качество. Высказывания его можно записывать в книгу. Когда я вместе с Ковровым служил в армии, он тоже помогал людям жить. Я имею в виду – не какими-то конкретными делами, а просто тем, что он есть. Существуют такие типы, которые появляются, ты с ними беседуешь и всё равно чувствуешь себя одиноким. С Ковровым этот номер не пройдёт. Его всегда рады видеть в любой компании. Он оживляет её. «Оживляет» – очень точное слово.
Ковров считает меня своим лучшим другом. Я его, в общем, тоже. Однажды, кстати, Ковров почти отбил у меня девушку, но девушке стало плохо.
Мы закончили школу. В первый раз собрались после выпускного вечера, и я понял, что влюбился в Тоню. Тоня – еврейская девушка с густыми каштановыми волосами и слегка выдающимися скулами. Цвет лица у неё был как у младенца. Глаза огромные. Говорила она всегда с какой-то даже неприличной прямотой. Она была из семьи врачей. Может быть, прямолинейность ей досталась по наследству.
Я был удивлён, когда понял, что она мне тоже симпатизирует. Вместе с папой, мамой, сестрой и ещё какой-то женщиной Тоня жила в старом доме в самом центре Москвы. Я довольно часто приходил к ней. Меня оставляли обедать. Однажды я опростоволосился. Пришёл и радостным тоном сказал:
– Поздравляю вас. Христос воскресе.
Члены Тониной семьи посмотрели на меня как-то странно. А Тоня отвела в сторону и прошептала:
– Мы Пасху не празднуем.
Оказалось, что они евреи. До того момента я об этом и не догадывался. То постное печенье, которое я часто у них кушал, оказалось мацой.
Всякий раз, когда я собирался домой, Тоня выходила на лестничную клетку проводить меня. И каждый раз я целовал её взасос. Одно свидание, один поцелуй. Почему-то я так для себя решил. Один поцелуй, и не больше. Хотя Тоня, полагаю, была бы не против увеличить количество поцелуев.
Наверное, из-за моей нерешительности, а может быть, просто от врождённой любвеобильности Тоня стала встречаться со своим атлетическим однокурсником. Не помню, как я об этом узнал. Я со своим одним поцелуем за свидание не мог конкурировать с накачанными однокурсниками.
Как-то сами собой наши свидания прекратились. Наступила зима. Я лёг в больницу косить от армии. Мои одноклассники, в том числе Ковров и Баранов, собрались на вечеринке. Встреча происходила недалеко от школы, в маленьком двухэтажном особнячке, откуда недавно выехала какая-то организация.
Из напитков у моих одноклассников был только коньяк. Строгий и благородный напиток. Сначала все веселились в бывшей бухгалтерии. Танцевали на столе и оглушительно орали. Потом, разбившись на пары, разошлись по комнатам. Ковров сразу положил глаз на мою Тоню. Тоня к тому времени была навеселе. Ковров показал ей свою заначку – бутылку коньяка. Тоня, покачиваясь, послушно пошла за ним. В каком-то бывшем кабинете Ковров прижал Тоню к стене и попытался снять с неё одежду. Тоня не сопротивлялась, и только чуть позже Ковров понял почему. Она пила из горлышка коньяк. Довольно быстро она выпила всю бутылку. Забегая вперёд, скажу, что алкоголь в таких количествах она принимала первый раз в жизни. Коврову, конечно, не понравилось, что коньяк закончился, но он подумал, что в сильном Тонином опьянении есть большой плюс. Он повалил Тоню на банкетку и стал расстегивать на ней пуговицы. Но через несколько секунд обнаружил, что Тоня – это не Тоня вовсе, а какой-то манекен. Она отключилась. Дышала неслышно, была абсолютной куклой. Ковров убрал руки, и Тоня сползла с банкетки на кафельный пол. Сползла и замерла там в позе брошенной куклы. Ковров перепугался. Стал звать на помощь. Полуодетые пары шли на его крики долго и неохотно. Когда все собрались вокруг Тони, оказалось, что она почти уже не дышит. Последовала паника. Тоню подняли на руки и понесли на улицу. У выхода моя одноклассница Котова заорала, чтобы не выносили вперёд ногами. Вышли на мороз, держа бездыханную Тоню на плечах. Позже среди моих одноклассников этот момент будет называться «Торжественный вынос Тони». Поймали такси. Почему-то повезли Тоню домой к Котовой. Может, спьяну, а может, и правильно сделали, что повезли.
Мать Котовой сразу вызвала реанимацию, а заодно и позвонила Тониному отцу – профессору медицины. Представьте, вы отец, и вам говорят, что ваша дочь умирает, просто представьте, что с вами будет. Не таков был Тонин отец. Когда он приехал (кстати, прибыл он быстрее реанимации), всех поразила его невозмутимость. Он справился о том, что произошло, и начал спокойным голосом отдавать команды. Он приказал Тоню раздеть и положить в комнате с открытыми настежь окнами. Что и было сделано. Прибыли реаниматологи. Они поставили голой Тоне капельницу. Один из реаниматологов почему-то засмущался и проговорил:
– Может, вы её прикроете?
Тонин папа разрешил принести только крохотное полотенчико. Полотенчико положили на красивую Тонину попу. Основательно продрогшая Тоня, не приходя в сознание, перевернулась на бок, стянула полотенце со своей красивой попы и попыталась в него укутаться, натягивая на плечи.
Стыдливый реаниматолог только махнул рукой.
Закончилось всё нормально. Тоня пришла в себя, и отец увёз её домой. После того случая она лет пять не брала в рот спиртного.
Эту историю рассказал мне сам Ковров. Ему и в голову не пришло, что я могу ревновать или испытывать какие-то другие чувства. Такой уж он человек.
Между прочим, Ковров человек очень творческий. Вместе с ещё одним москвичом они сочиняли в армии роман с продолжением. Роман назывался «Эти весёлые скаты». По жанру это была эротико-шпионская проза. Что-то среднее между романами Флеминга и заметками в газете «Спид-Инфо». Цитировать нет возможности, но это было нечто в следующем духе: «Джон, он же агент английской разведки, и Дженни (агент разведки французской) лежали полуобнажённые под жарким солнцем Малибу. Дженни загорала, подставив свои выпуклые прелести слепящему солнцу. Джон попивал мартини, который обжигал холодом его губы. Дженни лениво, со вздохом повернулась на бок, и бретелька упала с её плеча. Джон бросил взгляд на Дженни. Горячее желание захлестнуло его. Он поднял своё мускулистое загорелое тело с шезлонга и лёг, прижавшись к Дженни своей упругой плотью. Он осыпал нежными поцелуями её шею с едва заметным золотистым пушком. Дженни тяжело задышала…»
В армии у нас был ансамбль. Мы играли в доме офицеров. Старались чаще репетировать, чем бывать в казарме. Ко Дню военно-воздушных сил мы подготовили целую музыкально-драматическую программу. Кульминационный момент программы мы начальству не показали. По нашей задумке, он должен был произвести настоящий фурор. Что сказать, мы своего добились. Была переделана песня группы Queen. Вместо «…we will we will rock you…» припев звучал примерно так: «…Всё съем сам, хоть лопну…»
Начался концерт. Обязательные патриотические стихи. Речь начальника части. Жёны офицеров показали что-то такое. Затем дочери офицеров исполнили танцевальную композицию. А после в зале погас свет. Солдаты засвистели и застучали сапогами. И тут мы, стоя у микрофонов, и человек за ударной установкой стали отбивать незабываемый ритм. Вспыхнул яркий свет на сцене. И, торжественно ступая, появился Ковров. Голый по пояс. Торс его был перетянут солдатскими ремнями. За спиной, растянув на расставленных в стороны руках, он держал флаг ВВС. Зал взорвался. Орали так, что у меня заложило уши. Ковров не хуже Фредди Меркьюри носился по сцене и делал оригинальные движения тазом. На каждое движение зал отвечал дружным воплем. Ковров замер на самом краю сцены. Солдаты вскочили на ноги. Сержанты в проходах кричали, приказывая им сесть. Пустой труд. Зал бесновался до самого конца песни. Ковров стал настоящей звездой в нашей военной части. Нам за выходку с флагом ВВС сильно досталось. Но это уже неинтересно.
