Кухонный бог и его жена - Тан Эми

Когда мы прибыли в Ханчжоу, всех пилотов приветствовали на банкете, который устроил в их честь известный американский генерал с женским именем, Клэр Шеннолт [7]. Конечно, в то время он еще не прославился, он даже генералом еще не был. Пилоты дали ему хорошее китайское имя, Шань Нао, которое напоминало его фамилию. «Шань» означает «молния», а «нао» — «шумный». «Шумная молния» — так называли аэропланы, носящиеся в небе. Этот старый летчик прибыл из США в Китай, чтобы учить местных пилотов летать.

На том банкете он произнес фразу, которая заставила американских инструкторов громко закричать, как ковбои, и подбросить шапки. Но все китайские пилоты остались сидеть на месте, только улыбаясь и аплодируя. Они дожидались, пока станет тихо, и переводчик пояснил:

— Шань Нао сказал, что нам пора дать японцам новое царство.

И все пилоты сразу заговорили, заспорили, мол, не может Шань Нао призывать дать японцам новую территорию. О каком царстве идет речь? И наконец, после обсуждений, споров и нового перевода, мы узнали, что «Молния» сказал на самом деле:

«С вашей помощью мы отправим японцев не назад, в Японию, а в Грядущее Царство».

И все засмеялись:

— Это значит, что мы их всех убьем! Потому что Царство Грядущее — это ад!

Помню много споров вроде этого: американцы сказали одно, мы поняли другое, и возникло противостояние. Так было с самого начала, когда мы прибыли в учебный лагерь возле Ханчжоу и узнали, что нам негде поселиться. Пилоты с первого набора вместе со своими семьями все еще жили в бунгало. Все ходили кругами, разговаривали между собой на повышенных тонах. Мы только позже узнали, что они разозлились на американцев, которые сказали своему начальству, что китайские пилоты все еще не могут летать, что они провалили экзамены.

Из-за этого пилоты первого набора думали, что они провалили не только экзамены, но и подвели весь Китай! И злились из-за потери лица. Многие из них были из очень влиятельных китайских семей, и они жаловались своему начальству, виня в неудачах американцев. Мол, это все произошло потому, что американцы уделяли внимание ненужным вещам, вроде галстуков, блестящих ботинок и правильно надетых пилоток. А на иностранных самолетах невозможно летать, они плохие и все время ломаются. А второй, новый набор, в котором был и мой муж, кричал: «Хватить зря тратить время! Нам тоже надо учиться, чтобы спасать Китай!»

Наконец американцы согласились еще немного подучить первый выпуск, одновременно готовя и второй. Но это не положило конец жалобам, потому что нам по-прежнему было негде жить.

В то время в Китае так со всем обстояли дела. Люди были слишком заняты борьбой друг с другом, вместо того чтобы вместе бороться с обстоятельствами. Конфликтовали между собой не только американцы и китайцы, но и старые революционеры и новые, Гоминьдан и коммунисты, полевые командиры, бандиты и студенты — ко! ко! ко! — все препирались, как старые петухи, спорящие, благодаря кому из них взошло солнце. А остальные — женщины и дети, старики и бедняки — были перепуганными курицами, позволяющими гонять себя из угла в угол. Неудивительно, что японцы воспользовались ситуацией, чтобы прокрасться к нам, как лиса в курятник, и взять все, чего им хотелось.

В конечном итоге второй набор пилотов разместился в Ханчжоу в бывшем монастыре, на полпути к вершине горы, на которой монахи растили лунцзин [8], лучший чай во всем Китае. Монахи временно отдали свою обитель в распоряжение военно-воздушных сил, потому что верили, что те спасут Китай. Каждый китаец верил, что мы в скором времени изгоним японцев навсегда.

Большинство курсантов спали в просторной общей спальне. Но тем, кто привез с собой семью, и американцам выделяли по собственной комнате с узкой кроватью. Общая кухня располагалась в самом конце здания, там же, где и неотапливаемая помывочная с пятью деревянными ванными. Этой помывочной пользовались и американцы, но, к счастью, только раз в неделю, по субботам.

Так что наше проживание нельзя было назвать комфортным. Но мы не жаловались — не исключено, благодаря тому, как мудро приветствовали нас монахи. Мы приехали в конце весны, и взгорья уже благоухали чаем. Нам сказали, что мы прибыли как нельзя вовремя: именно эта неделя весны — лучшее время лучшего сезона, когда можно собрать нежнейшие листья самого ароматного и сладкого чая. Красивейшее озеро под небесами облачилось в свой лучший наряд, и погода была ежедневным благословением небес. И эти слова, которыми встретили будущих пилотов в новом доме, наполнили их сердца радостью и дали им почувствовать себя почти победителями.

В сумерках мы группами гуляли вдоль берега, и кто-нибудь обязательно говорил:

— В это время года вода в озере самая прозрачная. А кто-нибудь добавлял:

— Смотрите, солнце висит над водой, а в отражении их два! Нет, три солнца заходят одновременно!

— Таким закатом я бы любовался вечно.

Как видишь, никто и не задумывался, что вскоре эту благословенную пору сменит другая, возможно, не столь ласковая к нам.

Но тогда даже мне для счастья было почти достаточно красоты окружающей природы. Я часто гуляла в одиночестве вокруг озера, не вспоминая о прошлых невзгодах, не думая о будущем с молодым мужем. Я просто наблюдала за птицами, парящими над озером и так медленно опускающимися на его гладь, что на ней не появлялось ряби. Или восхищалась красотой паутины, повисшей на кусте, ее идеальной формой, украшенной переливающейся на свету росой. Я прикидывала, смогу ли связать свитер с таким узором.

А потом птицы начинали звать друг друга, и их голоса напоминали женский плач, или паук чувствовал мое дыхание, сжимался в комочек, а потом бросался наутек. И тогда меня с новой силой одолевали страхи и сомнения.

Перед свадьбой мы с Вэнь Фу были едва знакомы, а после нее месяц прожили с его родителями в их доме на острове. Так что я знала мать Вэнь Фу лучше, чем ее сына. Она учила меня быть хорошей женой. Мать, избаловавшая сына, учила меня долгу перед этим ужасным человеком. А я ее слушала, потому что у меня не было собственной матери, только Старая и Новая тетушки, которые научили меня бояться.

Итак, вот в чем заключались уроки моей свекрови: я должна была защищать мужа, чтобы он потом защитил меня. Страшиться мужа и считать этот страх уважением. Правильно готовить ему горячий суп, который можно было подавать только после того, как я обжигала в нем свой мизинец.

— Это не больно! — восклицала свекровь, если я вскрикивала. — Разве такая жертва ради собственного мужа — это боль?

Мне показалось, она пыталась привить мне мысль, что страдания, претерпеваемые ради супруга, — и есть проявление истинной любви, которая должна возникнуть и укрепиться в браке. О такой любви говорилось в китайских и американских фильмах. Женщина всегда должна была ощущать боль, страдать и плакать, и лишь потом к ней приходила любовь.

Теперь, когда я жила с Вэнь Фу в крохотной монастырской келье в Ханчжоу, мне приходилось много страдать. А значит, казалось мне, моя любовь растет с каждым днем, и я становлюсь хорошей женой.

Сейчас я подошла к той части рассказа, где должна быть предельно честной. Раньше я думала, что не должна разговаривать с тобой на эти темы. Ну, о сексе. Но, если буду продолжать в том же духе, ты не поймешь, почему изменилась я и как изменился он. Так что я просто расскажу тебе, как все было, хотя, может, и не во всех деталях. Скорее всего, я не сумею говорить обо всем, и тогда тебе придется представить, как это могло быть. А затем сделать картинку перед своими глазами в десять раз страшнее.

Вэнь Фу хотел меня каждую ночь. Только все происходило не так, как в родительском доме. Там я очень стеснялась, а он был ласков и нежен, утешал и ласкал меня, останавливался, когда я слишком сильно пугалась, чтобы я не начинала кричать в полный голос. Но в Ханчжоу он сказал, что мне пора учиться быть хорошей женой.