На запад, с жирафами! - Рутледж Линда

Старик, зажав ружье подмышкой, пошел проверять прицеп, а жирафы тут же высунулись в окошки, шумно вдыхая речной запах. А я вот даже пошевелиться не мог. Я поглядел на узкий мостик через реку, который, казалось, обрывался где-то на краю света, и внутри у меня тоже что-то оборвалось. На табличке значилось:

Почти целая миля. Я уже пересекал его, когда искал Каза, вот только ночью и на поезде, который проехал посередине. А вот машинам — и грузовым, и легковым — выделили лишь две узкие полосы по бокам, которые больше походили на рельсы, крытые досками.

— И как я тут проеду? — тихо спросил я.

— Нет выбора, — бросил Старик в ответ и добавил: — А еще на мосту будет сильно трясти. Так что помоги мне спрятать их головы внутрь. Будем надеяться, что наружу они рваться не станут.

Нет выбора… И все же наитие подсказывало, что, если я пересеку мост, это само по себе уже будет моим выбором, которого я пока и сам не понимаю. Но я был к этому не готов. Еще не время. Может, оно и вовсе никогда не настанет.

В этот самый миг кто-то из жирафов лягнул стенку вагончика, тогда Старик сам взобрался по боковой лесенке и закрыл на задвижку окна.

— Поехали! — скомандовал он сквозь недовольный топот и шумное фырканье.

«Я воды боюсь, вот и всё… как жирафы», — твердил я себе, усевшись за руль, а потом подогнал тягач в очередь из автомобилей, въезжающих на мост. Оглянувшись в последний раз, Старик поставил дробовик на подставку.

Раздался глухой стук, машина подскочила, и мы въехали на мост.

Нас трясло так, что зубы стучали, а колеса то и дело подскакивали на неровном настиле. В мое окно видно было рельсы, проложенные посередине. Я старался не думать о том, что будет, если на них покажется поезд. А за окном Старика плескалась бескрайняя вода. Только подпорки моста теперь отделяли нас — вместе с жирафами и тягачом — от падения в грязные волны Миссисипи.

— Н-н-не с-с-спеши, — велел мне Старик, запинаясь от нескончаемой тряски.

За нами уже собралась целая пробка из автомобилей, и с каждой секундой их становилось больше и больше.

— гласила надпись на табличке, стоявшей посередине моста.

— Не с-с-спеши, — все повторял Старик. — Н-н-не с-с-спеши.

И вот наконец, последний раз подскочив на досках так резко, что аж кости задребезжали, мы выехали на другой берег. Жирафы тут же выбили заслонки на своих окнах, чтобы полной грудью вдохнуть терпкий запах земли.

Во все стороны от нас — насколько только хватало глаз — теперь простиралась прибрежная равнина. Старик заметно расслабился: недаром он вернул дробовик на подставку и перестал оглядываться. Шумно выдохнув, Старик откинулся на спинку своего кресла, а федору положил на сиденье между нами. Вскоре, когда рельсы снова ушли в сторону и пропали из виду, мы набрали привычную скорость и вернулись к обычному ритму, который сам по себе успокаивал. Но сильнее всего утешала федора, спокойно лежащая между нами.

Пару миль мы ехали в тишине, наблюдая за тем, как темная равнина сменяется хлопковыми полями, тянущимися до самого горизонта. Среди полей я различил согбенные спины сборщиков урожая, таскавших за собой огромные мешки с хлопком. Несколько работников, трудившихся у дороги, даже успели вскинуть голову и полюбоваться на жирафов, когда мы проезжали мимо.

Видок у старика по-прежнему был незавидный: засохшая кровь на рубашке, покрытая корочкой рана на виске. Он заметил впереди, у грунтовки, идущей вбок от шоссе, продуктовый магазин и галантерею и велел мне остановиться. Обогнув фермера, который ехал на шаткой повозке, запряженной мулом, я затормозил неподалеку от входа.

Старик проворно выскочил и распахнул дверцу загончика Красавицы. Она до того устала, что даже не пыталась отбиться, когда он осмелился коснуться ее заново забинтованной ноги.

— Дай им воды, — велел он, помрачнев, а потом захлопнул дверцу и поспешил в магазин.

Вернулся он в новой рубашке, с обработанной раной на голове и мешком лука в руках — взамен того, которым ударил водителя циркового фургона.

— Я позвонил в Литл-Рок, — сообщил он, когда мы снова уселись в кабину тягача. — Заночуем в их крохотном зоопарке. — Немного помолчав, добавил: — Я ведь не забыл, что тебе обещал перед поездкой в Мемфис, малец. Но планы изменились. Позже мы все обсудим.

Моя рука потянулась было к карману, чтобы прикоснуться к золотой монетке ради успокоения. Но, покосившись на Старика, я решил не рисковать и нажал на газ.

Следующие несколько часов Старик молчал, погрузившись в размышления, а я с тревогой пытался угадать его мысли. Стоял октябрь, но воздух был до того жаркий и влажный, что легко можно было подумать, будто на дворе знойный август. Но жирафам, судя по всему, все нравилось: они ни разу не всунули головы в вагончик с самого мемфисского моста.

Солнце стало клониться к закату, а извилистая дорога в обрамлении сосен с каждым мигом приближала нас к Литл-Року. Этот маленький городок мало чем отличался от других таких же, и все было спокойно и привычно… пока нам не попался большой самодельный плакат с надписью:

Во время путешествия по железной дороге я уже слышал о «закатных городах», где расставлены таблички, предупреждающие «цветных» путников о том, что с наступлением темноты им лучше убраться отсюда. И теперь вот увидел это наяву. Я так засмотрелся на табличку, что чуть не влетел в машину, попавшую в аварию ярдах в двадцати от нас.

На обочине стоял проржавевший «форд-модел-а» с надписью «ПЕКАН НА ПРОДАЖУ», небрежно выведенной сбоку. После столкновения машину наполовину развернуло, из радиатора сочилась какая-то розовая жидкость, а в решетке застряла мертвая оленья голова с ветвистыми рогами.

Я успел вывернуть руль и ушел от столкновения с самим фургоном, но вот оленье туловище попало под колеса. Кровь, звериные внутренности, орехи — все это тут же оказалось на асфальте. Под колесами у нас захрустела скорлупа и зачавкала плоть, а на обочине появился негр в соломенной шляпе и бросился к деревьям.

Мы со Стариком одновременно оглянулись. Я смотрел на олений труп, который мы переехали. А Старик — на деревья.

— Останови, — велел он.

Я подумал, что он хочет проверить наш передний бампер. Но нет: он вышел, направился к деревьям и выкрикнул что-то — я толком даже не расслышал что. Должно быть, ответа не последовало, потому что Старик опять выкрикнул что-то, показав в сторону Литл-Рока, потом на плакат, а после на закатное солнце. А затем водитель пеканового фургона вышел из-за деревьев с соломенной шляпой в руке. Они перебросились парой слов, после чего пекан-щик пошел следом за Стариком к нашему вагончику, опасливо поглядывая то на дорогу, то на две жирафьи головы, раскачивающиеся из стороны в сторону и пристально глядящие на него. Но когда Старик распахнул дверь и кивнул на место между мной и им, пеканщик только головой замотал:

— Нет, сэр.

Старик пытался его урезонить, но чернокожий мужчина только качал головой, опустив взгляд:

— Нет, сэр. Нет, сэр.

И только когда послышался шум подъезжающей машины, ситуация изменилась: пеканщик стрелой помчался к деревьям.

Автомобиль проехал мимо. А Старик, сам не свой от злости, вытащил один из резервуаров с водой, стоявших между кабиной и прицепом, и поставил себе в ноги. Потом позвал пеканщика и указал на освободившееся местечко.

Пеканщик опасливо выглянул из-за деревьев. Сдвинув на затылок шляпу, он подбежал к своему изуродованному фургону, схватил столько бугристых мешочков с орехами, сколько мог унести, а потом побежал к нам и, прижимая к себе свой груз, уселся туда, где раньше стоял резервуар с водой.

Старик тоже втиснулся в кабину, обхватив ногами большой железный резервуар, а я нажал на газ, и мы продолжили путь. Я нет-нет да и поглядывал на пеканщика в зеркало заднего вида. Красавица так и норовила подцепить языком его соломенную шляпу, и бедняге приходилось то и дело уворачиваться от нее да извиваться, но потом к нам приблизилась чья-то машина, и пеканщик надвинул шляпу на глаза — как можно ниже.