Тайная дочь - Сомайя Гоуда Шилпи

38

ВСЕ УСКОЛЬЗАЕТ

Менло-Парк, Калифорния, 2004 год

Сомер

Сомер мысленно хвалит себя за прекрасно приготовленную курицу, поскольку от Криса, как она уже поняла, похвалы не дождешься. После отъезда Аши в Индию в прошлом месяце все конфликты, которых до этого супругам удавалось избежать, вырвались наружу и поселились в их доме, как нежданные гости, самозабвенно портящие им жизнь. Сомер изо всех сил пыталась понять, почему Аша поступила именно так. Женщина старалась не злиться на мужа, но его участие в выходке дочери никак не шло у нее из головы.

Крис несколько раз молча откусывает курицу, а потом начинает говорить с полным ртом:

— Надо что-то решить по поводу Индии. Аша будет спрашивать до тех пор, пока мы не назовем точную дату.

Взглянув на мужа, Сомер замечает рядом с его тарелкой бутылочку острого соуса «Табаско». У Криса есть привычка поливать любое приготовленное ею блюдо одним из жгучих соусов, которые всегда стоят в холодильнике в ассортименте. Крис не иначе как пытается уничтожить нежный вкус, который Сомер старается придать своим блюдам. Нотка шалфея в мясе цыпленка, цитрусовый аромат риса — все это теряется под жгучей огненной пеленой. Сомер накалывает вилкой скользящую по тарелке зеленую фасоль.

— Я не могу просто взять и поехать в Индию по первому же требованию. У меня будет неделя отпуска после праздников…

— Просто договорись с кем-нибудь о замене, Сомер. Они и без тебя справятся.

Ответ мужа злит Сомер. Хотя ей стоило бы уже привыкнуть к пренебрежительному отношению Криса к ее работе. Будто все, что не касается ковыряния в мозгах, которым он сам занимается, недостойно внимания медиков. Крис снимает очки и начинает протирать их платком.

— Я не вижу, в чем проблема. Сейчас отличное время для поездки. Аша там, это ее первая поездка, она у моих родственников. Я сам с десяток лет в Индии не был. Ты не была уже… бог знает сколько. Почему бы нам не поехать сейчас, Сомер? Я думал, ты за нее переживаешь, думал, захочешь присмотреть за ней.

Конечно, Сомер была бы рада встрече с дочерью, но она не уверена, что Аша обрадуется ей так же, как она сама обрадуется своей девочке. Сомер помнит конфликт накануне отъезда Аши и неловкость в аэропорту. Дочь отталкивала ее с тех самых пор, как решила поехать в Индию. Мысль о том, чтобы увидеться там, в стране, о которой у Сомер сохранились лишь неприятные воспоминания, слишком тяжела. Она и без того чувствует себя чужой в семье, которой посвятила всю свою жизнь. У нее нет сил, чтобы ехать в Индию сейчас и чувствовать себя никчемной еще и за океаном.

— Я уже восемь лет не видел родных, — говорит Крис, и его голос становится громче. — Восемь лет, Сомер. Мои родители состарились, а племянники выросли. Мне стоило бы поехать раньше, а сейчас я просто обязан поехать.

Крис подливает вина в бокал и возвращается в кресло.

— Только не нужно обвинять в этом меня, — отвечает Сомер. — Ты всегда приезжал и уезжал, когда хотел. Я никогда не отговаривала тебя от поездок. Так что вини в этом только себя.

Муж фыркает и делает большой глоток.

— Крис, со мной все сложнее. Ты же знаешь, — продолжает Сомер, — меня с этой страной ничего не связывает так, как тебя. У меня все совсем по-другому. Тебе не понять, каково это.

— Что ты имеешь в виду, что тебя ничего не связывает? — уточняет Кришнан. — У тебя муж индиец и дочь индианка, если ты запамятовала.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — выдыхает Сомер, крепко зажмурив глаза и потирая лоб.

— Нет, не знаю. Объясни-ка, пожалуйста. Я вижу этому всего два объяснения. Либо ты не хочешь, чтобы Аша поближе познакомилась с моими родственниками, которые, я тебе напомню, также и ее родственники. Либо тебе не нравится, что она станет чуть более индианкой, чем была. В любом случае, проблема в тебе, а не в ней. Черт! Мы приложили уйму усилий, чтобы вырастить ее. Она теперь взрослый человек, и ты не можешь ничего решать за нее. Ты сама всегда говорила, что мы должны принимать ее такой, какая она есть, поддерживать ее интересы. Господи, да я в ее возрасте сам отправился жить за полмира от дома, но мои родители почему-то не сходили от этого с ума.

— Это другое, — говорит Сомер, у которой на глаза начинают наворачиваться слезы.

— Да ты что?! Это как же? — Его кривая усмешка отчасти скрывает жестокость, которая сверкает в его глазах.

Потому что они были твоими единственными родителями. Они не боялись потерять тебя.

— Вот так, — только и может произнести вслух Сомер.

— Это другое, потому что я приехал в эту фантастическую страну, где только молоко и мед и никто не хочет уезжать обратно? Так, что ли?

Сомер качает головой, и на стол капают слезы. Она не может подобрать нужных слов, которые запали бы в душу Криса, заставили бы понять ее и изменить свою принципиальную точку зрения.

— Я уезжаю 28 декабря, на тот случай, если ты захочешь поехать со мной, — говорит Крис уже спокойным тоном, но тем не менее каждое его слово режет как скальпель.

Сомер смотрит на мужа, не веря своим ушам, а он продолжает:

— Да, я купил билеты. В это время года все уже забронировано, поэтому я не стал испытывать судьбу.

Сомер чувствует, как пустота заполняет ее изнутри.

— Когда… ты это сделал?

— Какая разница? — огрызается Крис и берет стакан. — В сентябре. Сразу после отъезда Аши.

— Ах вот как? Значит, все уже было решено.

Теперь ей все ясно. Это решение, как и решение о поездке Аши в Индию, было принято без ее участия.

— Вот так.

Он встает и с грохотом ставит тарелку в мойку, серебряные приборы лязгают о дно раковины.

— Если хочешь, поехали со мной. Ну или оставайся. Может быть, так будет даже лучше.

На следующий день Сомер чувствует себя словно в другой реальности. Она осматривает пациентов, читает их медицинские карты, выписывает рецепты. Она делает все то же, что и всегда, но чувствует, как что-то изменилось. Ей кажется, будто привычный мир взяли и сместили с оси. Все, к чему она так привыкла, ускользает от нее. Она не только не нужна Крису и Аше; по всей видимости, им невыносимо само ее присутствие в их жизни, поэтому они даже не делятся с ней своими планами.

В обед она идет в супермаркет «Хоул Фудс» в нескольких кварталах от больницы, чтобы, как обычно, купить упаковку салата и лимонад. На обратном пути из магазина Сомер останавливается у рекламного щита. Она мельком просматривает объявления о требующихся помощниках по выгулу собак, гаражных распродажах и в какой-то момент натыкается на записку о том, что в Пало-Альто сдается помещение в субаренду. Она отрывает клочок с номером телефона и кладет в кошелек. Затем Сомер звонит по номеру из объявления и быстро договаривается обо всем, прежде чем успевает передумать.

Вечером она говорит Кришнану, что не поедет с ним. Тогда же Сомер предлагает мужу несколько месяцев пожить отдельно — возможно, им обоим это пойдет на пользу. Они сходятся на том, что Аше не нужно об этом знать. Сомер готова продолжить разговор, но ее поражает, что мужа новости совсем не удивили.

«Я надеюсь, ты сможешь стать счастливой, Сомер», — вот и все, что он сказал.

После того как Крис поднимается наверх, Сомер остается на диване в гостиной и рыдает. На следующее утро она начинает собирать вещи.

39

ОБЕЩАНИЕ

Мумбай, Индия, 2004 год

Аша

Дадима настаивает, чтобы Аша пошла на мендхи — церемонию окрашивания невесты хной — вместе с кузинами, хотя сама туда не собирается.

— Я уже старая, это не для меня. А вы, девочки, идите и развлекайтесь.

Прия приносит Аше бледно-голубой шифоновый сальвар камиз. К счастью, он не столь помпезный, как наряд, в котором она пойдет на саму свадьбу. По дороге Прия объясняет Аше, что мендхи — это прием, на котором присутствуют только женщины, близкие родственницы и подруги. Они собираются за день перед свадьбой, чтобы украсить руки и ступни невесты рисунками хной. Семья Тхаккар приглашена, потому что мать дадимы была близкой подругой матери миссис Раджай еще со времен Санта-Круза, хотя обеих женщин уже давно нет в живых.