Сергей Носов - Фигурные скобки
— Простите, а кто четвертый?
— Вы.
— Я?
— Вы не знали, что вас считают четвертым?
17:30
— Да, меня постоянно тошнит. Раньше этого не было. Но разве я виноват, что время такое? Это ужасно. Время испортилось. Это не время. Это черт знает что.
17:35
— Не спите. — Я, по-вашему, сплю. — Я так не сказал.
— Вы именно так и сказали: не спите. — Капитонов, а вы заметили, что в моем присутствии время у вас течет по-другому?
17:39
— Тебя мало убить, — говорит кто-то.
17:40
Капитонов догадывается, что сказанное относится к Пожирателю Времени и сказано Некромантом.
17:45
Пожиратель исчез, а Господин Некромант сел с Капитоновым рядом.
17:47
Время идет поступательно.
В этом смысле все хорошо.
Снова подошла Нинель.
— Что вы тут делаете? — спрашивает Некроманта.
17:54
Господин Некромант:
— Я работаю только с покойниками и мертвецами, причем русскоговорящими, но никак не с трупами.
— Что вы городите? — возмущается Нинель. — Какие русскоговорящие? Чем трупы отличаются от покойников и мертвецов?
— Именно в русском языке покойники и мертвецы — существа одушевленные, тогда как труп — неодушевленный предмет.
— Что за бред!
— А вот и не бред. Слова мужского рода, оканчивающиеся на согласную, в винительном падеже обретают окончание — а, если они одушевленные, и не имеют окончания, если они неодушевленные… Например, самец, крот, пилот, субъект. Одушевленные. Вижу кого? Вижу самц-а, крот-а, пилот-а, субъект-а. А вот: столб, гриб, дырокол, объект. Неодушевленные. Вижу что? Вижу столб, гриб, дырокол, объект. Нет окончаний.
— Вы не видите, Капитонову и без вас плохо? К чему это?
— А к тому. Вижу что? Вижу труп. Но нельзя сказать «вижу трупа». Значит, неодушевленный. С другой стороны: вижу кого? Вижу мертвеца, покойника. Но нельзя сказать «вижу мертвец», «вижу покойник». Значит, одушевленные существа. Улавливаете? Труп — как стол и кирпич, неодушевленный предмет. А покойник и мертвец — как плотник и орел, одушевленные существа. С покойником и мертвецом еще можно работать.
— Какая разница между покойником и мертвецом?
— Есть нюансы. Но важнее то, что их объединяет. Одушевленность. Да, они все не живые — и труп, и покойник, и мертвец, но покойник и мертвец при этом одушевленные. Труп — неодушевлен. Труп не может быть субъектом, он только объект. Субъект одушевлен, объект неодушевлен. А покойник и мертвец в отличие от трупа остаются субъектами. И вот главное. Неодушевленное оживить нельзя, ибо оно фатально не живое. А не живое, если оно одушевленное, оживить можно. Труп — нельзя, а мертвеца и покойника — можно.
— Бред.
— Заметьте, это следует из самой природы русского языка, именно поэтому я работаю исключительно с русскоязычными… Только поэтому, а вовсе не из чувства патриотизма, как это кто-нибудь может подумать. И вот важный момент: оживленный, то есть переставший быть мертвецом или покойником, неизбежно забывает русский и переходит на другой язык. Если бы он продолжал оставаться русскоговорящим, его бы можно было снова оживить, когда бы он опять стал мертвецом или покойником, и так бесчисленное число раз. Но это, к сожалению, невозможно. Покойника и мертвеца можно оживить только один раз, и он уже никогда не будет говорить по-русски.
— Бред, бред, бред.
— Тем не менее проблему Мухина я, похоже, решил.
— Мухин это кто? — насторожилась Нинель.
— Это тот, у кого уже нет проблем, — говорит Капитонов, до сих пор не участвовавший в разговоре.
— Спорить не буду, — говорит Господин Некромант. — Однако аналогичным образом решается проблема Водоёмова.
— Вы действительно бредите, — отворачивается Капитонов.
— А я про что! — воскликнула Нинель.
— Нет, друзья, это вы все бредите, а не я. А вы, Капитонов, больше других.
18:09
Глаза закрываются сами, и представляется Мухин, каким, наверно, его и нашли на плоской крыше восемнадцатиэтажного дома. Без признаков насильственной смерти. На нем был новый костюм, о существовании которого не знала Марина. Капитонову видится, что Мухин лежит на спине и руки раскинул.
Равель — «Болеро».
— Папа, здравствуй. Все хорошо? Нормально устроился?
— Да, все отлично. Хочешь что-то сказать?
— Во-первых, ты оставил ключи.
— Надеюсь, меня кто-то впустит в квартиру…
— Кто-то, конечно. Но ты оставил ключи снаружи, в замке. Я не могла дверь открыть изнутри. Спасибо соседям…
Он потрясен. Он говорит:
— Виноват.
У него телефон разрядился.
18:17
— Следственная оперативная группа, — констатирует микромаг Астров, провожая взглядом людей, направляющихся в каморку с телом Водоёмова. — Значит, дело не шутка.
— Не каркайте, — говорит Нинель. — Это ничего не значит.
— Вы так думаете? Вчера мнимая бомба, сегодня реальная смерть.
18:20
— Внимание, Капитонов, сейчас вам будут задавать вопросы… Имейте в виду…
Договорить Нинель не успевает — тот уже подошел:
— Это вы очевидец?
— Да, я свидетель.
— Пока очевидец.
— Есть разница? — зачем-то спрашивает Капитонов.
— Большая.
— А вы? — вмешивается Нинель. — Вы следователь?
— Оперативный сотрудник.
— Простите, не поняла.
— Опер, — говорит оперативный сотрудник.
— А где следователь? Должен быть следователь. Покажите мне следователя.
— Я вместо следователя.
— Ах, вот оно что, группа не укомплектована! Ну да, сегодня же воскресенье.
— С этим мы сами как-нибудь разберемся.
— Да, конечно, я просто забыла, что умирать по воскресеньям не рекомендуется.
— Кем не рекомендуется? Никто таких рекомендаций не давал!
— А по-вашему, это правильно, когда в отсутствии следователя уголовное дело заводит оперативный сотрудник?
— Простите, я не завожу уголовное дело. И уголовное дело завожу не я.
— Однако допрашиваете…
— Я не допрашиваю, а вы мне сильно мешаете.
— Продолжайте. Но я буду с ним. Капитонов, я здесь!
— Вы адвокат?
— Я режиссер трюков!
— Нинель, — говорит Капитонов, — прошу вас, я сам.
— Хорошо. Только помните, о чем я говорила.
Она отходит.
18:25
В каморке.
— Я стоял здесь, он — здесь. За щитом. Я не видел его, и мы договорились, что он будет молчать. Он загадал число. Я попросил его… кое-что выполнить. Потом я сказал: 99. Он стал падать, уронил щит на меня, а сам умер.
