Марина Ахмедова - Дневник смертницы. Хадижа
Мы поехали мимо кладбища, и я погладила рукой его новые и старые могильные камни. Мое сердце сейчас разорвется! Мама, как сильно я люблю тебя! Мама, как я не умерла без тебя, я сама не знаю! Мама!
Я так старалась скрыть свои слезы, что даже перестала дышать.
Мы быстро выехали из села, ведь наш дом крайний. Я увидела вдали тот домик, в окно которого смотрела, когда была совсем маленькой, когда мы с мамой еще только переехали в село. На минуту я даже снова испугалась, когда вспомнила, как в темноте на меня двигался саван. Мы поехали по узкой горной дороге: с одной стороны стояла гора, в которой когда-то были похоронены белые кости, с другой — высокий обрыв, а внизу речка. Бабушка рассказывала, что давно, может быть двадцать лет с тех пор прошло, к ним в село из соседнего села на свадьбу ехал грузовик с женихом и его родственниками. Невесту уже одели, собрались гости, бабушка сама была среди них. Ждали только, когда приедет жених и заберет невесту в свое село. Но грузовик недалеко от нашего села перевернулся и упал в обрыв. Погибли все — жених и его родственники, ни один человек не выжил. Когда весть об этом пришла в дом невесты, она упала в обморок, а когда очнулась, то похоронила себя вместе с женихом — она знала, что больше на ней никто не женится. Оба села — и наше, и жениха — говорили о том, что невеста, значит, проклятая, раз такое случилось, когда за ней ехали, она родне жениха принесла несчастье — только старики, женщины и дети в их роду остались. Невеста надела траур и не снимала его, пока через несколько лет не умерла от горя. Как, наверное, тяжело жить, если ты проклятая, думала я. Какие только случаи не случаются в нашем селе.
Все знают, что по горной дороге надо ехать осторожно, потому что она узкая — две машины сразу по ней ни за что не проедут. А когда идет дождь, она становится скользкой из-за глины. Тогда могут ездить только грузовики или те, кто не боится смерти.
Солнце начало садиться, и верхушки гор опять, как каждый вечер, покрылись тонким золотом. На горах тесно-тесно росли деревья. На первый взгляд горы казались пушистыми и светло-зелеными, но когда смотришь на них долго, понимаешь, как темно и страшно в горном лесу. Только мне было не совсем страшно, потому что тут родилась моя мама, а я тут выросла, и когда я смотрела на эти горы, пусть даже зимой, а зимой они сильно лысеют, то сразу представляла бабушку и дедушку. Рукой я погладила горы. Мои слезы высохли.
Мы уже отъехали от села так, что его было давно не видно. Тетя Зухра спала, положив голову набок. Она храпела. Я собиралась начать мечтать о Махаче, о том, как я его встречу в городе и он в меня влюбится, как вдруг неожиданно услышала крик. Это кричал мужчина. Крик был хриплый и короткий, он как будто звал, приказывал мне вернуться. Я не знала, чей это был голос. От страха я тоже закричала.
— Что стало? — Тетя Зухра подняла голову и посмотрела на меня глазами с толстыми веками.
— Кто-то кричал. Ты не слышала?
— Как кричал? Когда? Вагаб, ты слышал что-нибудь? — повернулась она к мужу.
— Ничего не слышал, все было тихо. Хадижа все выдумывает.
Мы поехали дальше. Постепенно темнело. Мое сердце и глаза высохли от слез, я уснула и проснулась, только когда мы уже въезжали в Махачкалу.
Часть вторая
Или город изменился, или я его забыла. Я ничего не могла узнать — везде горели огни: желтые, белые, зеленые. Дома стояли такие большие — в пять или девять этажей. Дядя Вагаб остановился на бензинной заправке, ему налили в машину бензин, и мы поехали дальше.
Почти в темноте я читала, что написано на домах, — салон красоты, парикмахерская, ресторан «У Виктора», «У Патимат». Когда мы заехали в центр, я увидела такое красивое здание, все в огнях, оттуда музыка неслась. Я такого никогда не видела. На нем горели большие буквы — «СИТИ».
— Тетя, «Сити» — это что такое? — спросила я.
— Вагаб, «Сити» — что такое? — повернулась она к дяде.
— «Сити» — это ночной клуб, — сказал он. — Там всякая нехорошая молодежь собирается. Тебе туда, Хадижа, не надо.
— Даже близко не подойдет, — сказала тетя.
— Этот клуб знаешь, Хадижа, кому принадлежит? Сыну бывшего президента Магомедсаламу.
— Совсем людям не стыдно, — сказала тетя, дядя Вагаб ей ничего не сказал.
Интересно, что там, в этом, «Сити», гадала я. Почему это ночной клуб? Туда днем, значит, нельзя приходить? Бывает же всякое в городе. Лучше бы сделали дневной клуб, столько людей могло бы прийти. Мне хотелось хоть одним глазком посмотреть, что там делают. Возле «Сити» стояли машины, какие к нам в село никогда не заезжали. Такие большие джипы и низкие, на лягушек похожие, иномарки. Возле одной иномарки стояли парни, они так громко хохотали высоким хохотом, как женщины, что даже нам через музыку и шум на дороге было хорошо слышно.
— Обкурились хайваны, — сказал дядя. — Сейчас опять гонки по городу будут устраивать. Я тебе говорил, как на прошлой неделе двое на «мерсах» разбились? — повернулся он к тете. — Поспорили, кто первым в бетон на Редукторном врежется. Два трупа. Один из них был единственным сыном. Эти «мерсы» триста тысяч долларов каждый стоили.
В нашей машине запел мулла, я даже вздрогнула. Это такой звонок у дяди Вагаба на телефоне.
— Алло, — сказал он. — Где?… Мать, отца позвали?… Вот бараны… Через полчаса буду, жену с племянницей только домой завезу. Что сказал? А, слышал теперь. Короче, ты ему скажи, Вагаб сказал — пусть сами договариваются, меня в эти дела впутывать не надо… Короче, давай…
— Что опять стало? — спросила тетя.
— На Гамидова, короче, спецоперация. Надо в объезд поехать, там все перекрыто. Вас отвезу, меня тоже туда вызвали.
— Надоели уже, — разозлилась тетя. — Сколько их там, знаешь?
— Не выходят же, как их посчитаешь. Родители просили, не выходят… Бараны.
Мы заехали во двор, там по бокам от пятиэтажных домов стояли железные гаражи. Было уже темно, но во дворе горели высокие фонари, и наша машина остановилась прямо под одним. Я вышла из машины, на улице воздух был как будто грязный, в селе он другой, а здесь дышать тяжело.
Что это за небо такое, думала я. Уже ночь, ни одной звезды еще не вышло. На небе темно, а под ногами светло из-за света в окнах. Еще, получается, никто не спит.
— Хадижа, не стой. Доставай вещи из багажника, дядя спешит на работу.
Я вытащила из багажника свой чемодан.
— Пошли-пошли, пока кто-то из соседней не вышел, опозоримся мы с таким чемоданом, завтра его выкинем.
Конечно, это был очень старый чемодан, я тоже не хотела с таким людям показываться. Только я опять чуть не заплакала, когда вспомнила, как молодой дядя после армии зашел к нам во двор, поставил его на землю, обнял бабушку и маму. Надо выбросить этот чемодан побыстрее, решила я, если он приносит мне такие воспоминания, от которых хочется плакать.
