Рональд Х. Бэлсон - Исчезнувшие близнецы
Лена замолчала и закрыла глаза.
– Я остановилась на углу улицы и посмотрела на свой дом. На мгновение мне опять стало тринадцать. Я возвращалась домой из школы. Меня ждали папа и мама. Милош играл машинками посреди гостиной. Магда готовила обед, и в памяти всплыло воспоминание о запахе жареного мяса. Я могла бы войти в дверь, и последние три года показались бы не чем иным, как ужасным кошмаром, и все было бы так, как раньше… Я закрыла глаза и истово пожелала, чтобы все так и случилось. Я хотела, чтобы время повернуло вспять, но звук клаксона вернул меня к реальности. Стоял 1942 год, а я – еврейка в нацистской Германии. Я толкнула тележку вперед…
Я постучала в дверь, и мне открыла молодая, робко улыбающаяся девушка. В тепле, накормленная, в безопасности в моем доме. «Неужели это новая Лена?» – подумала я. Неужели ей предназначено занять место девушки, которая жила на улице Костюшко, 1403? Или это нанятые киностудией актеры, которые должны сыграть роль семьи, счастливо живущей на улице Костюшко, 1403?
– Я пришла к полковнику Мюллеру, – сказала я по-немецки.
– Минутку, – ответила девушка и скрылась в доме.
Через секунду в дверях появилась красивая женщина. У нее были белокурые, модно завитые и уложенные волосы, красные губы, румяна на щеках и длинные ресницы. Одета она была в платье длиной до середины икры с накладными плечами и глубоким декольте, украшенным изящной нитью жемчуга. Она посмотрела на меня, как на мусор.
– Что надо?
– Прошу прощения за беспокойство, мадам, но у меня груз для полковника Мюллера.
– Оставляй на крыльце и проваливай.
Я даже не пошевелилась.
– Не могу. Мне приказано передать ему лично в руки.
– Отлично, тогда жди. Его нет дома.
Она развернулась и захлопнула дверь. Я села на цементное крыльцо, надеясь, что полковник вернется домой до того, как проходящий мимо очередной эсэсовец станет меня донимать.
Было темно, стоял февраль. Я замерзла и начала ходить кругами, чтобы согреться. Примерно через час появились двое оживленно беседовавших немецких солдат в коричневых рубашках – они смеялись, хвастаясь историями своих завоеваний. Солдаты остановились, и один ткнул в меня пальцем. «О нет, – подумала я, – опять!» Но они только посмеялись и продолжили путь. Вскоре у обочины остановился черный «мерседес» и из него вышел полковник.
– Смотрите-ка, не маленькая ли это путешественница? Добрый вечер, мисс Шейнман! – Он коснулся козырька фуражки и засмеялся. – Значит, теперь вы осуществляете для меня доставку? Отлично, проходите.
Полковник Мюллер отпер входную дверь, взвалил на себя тюк шинелей с тележки и вошел в дом, кивком головы приказав следовать за собой. Я шагнула в прихожую и застыла. Не было классического польского декора, который так любили мои родители, из дорогого полированного дерева в традиционных польских тонах – карминном, голубом и золотом. Исчезли мягкие плюшевые диваны, обтянутые изысканными тканями, и роскошные, величавые высокие кресла. Исчезли написанные маслом в голубых и зеленых тонах картины импрессионистов в золотых резных рамах, которые украшали стену над мебельным гарнитуром.
Теперь мой дом был меблирован в Jugendstil – в немецком стиле модерн. Холодные современные свободные формы. Высокие стеклянные дверцы. Эмалированные вазы украшали столики из отбеленного резного дуба. Над обеденным столом из металла и матового стекла висела изогнутая бронзовая люстра. На стенах были вызывающе абстрактные рисунки чернилами в кроваво-оранжевых и коричневых хромовых рамках произвольной формы. Увиденное разбило мне сердце. В общем, дом мой было не узнать. Я стояла как громом пораженная.
– Одобряешь? – поинтересовалась сидевшая на диване блондинка. – Ты смотришь так, будто оцениваешь мой вкус в подборе обстановки. Он не совпадает с твоим? Видела бы ты хлам, который мне пришлось выбросить отсюда.
– Простите, мадам. Я всего лишь привезла шинели для полковника Мюллера. Я бы не отважилась ставить под вопрос ваш изысканный вкус.
– Ха-ха! – засмеялся полковник Мюллер, входя в комнату. – Эльза, устраиваешь девочке допрос?
Эльза скрестила руки на груди:
– Знаешь, она оценивающе осматривала мой дом. Или она из магазина, а не простая еврейская швея? – Она передернула плечами и сморщила нос. – Кто она такая, чтобы судить? Мне не нравится, как она смотрит на мои вещи. Ее взгляд их пачкает.
– Эльза, она всего лишь привезла шинели из Цеха. – Полковник повернулся ко мне со словами: – У меня документы на шинели в другой комнате. Иди за мной.
Пока я пересекала гостиную, Эльза провожала меня взглядом, как леопард, сидящий на огромном валуне.
Я вошла в кабинет отца, и меня словно ударили под дых. Здесь ничего не изменилось. Казалось, что этих двух лет не было. Все осталось на своих местах. Кожаное кресло моего отца. Мягкий красный персидский ковер с большим ворсом. Письменный стол с убирающейся крышкой орехового дерева с маленькими полочками, где он мог прятать мятные конфетки для Милоша и для меня. В углу бронзовая лампа с абажуром с бахромой – подарок моей бабушки, – которую мама называла «страшилище». Столько воспоминаний. Так тяжело смириться.
Книжный шкаф был тем же самым, только исчезли медали и военные документы отца, которые, конечно же, украл кто-то из этих презренных немцев. А еще не хватало фотографий моей семьи, особенно любимой фотографии отца – той, где мы с Милошем сидим у него на коленях. Она стояла на краю стола. Это было уже слишком. Я разрыдалась.
Полковник Мюллер покачал головой:
– Они не должны были тебя посылать. Я предупреждал.
– Не знаю, – плакала я. – Когда я соглашалась на это поручение, то не знала, куда меня пошлют.
– Теперь ты понимаешь. Передавать донесения можно только в этом доме. В другом месте нельзя. Скажи Давиду, что он должен подключить другого курьера.
Я покачала головой:
– Нет. Я справлюсь. Все будет хорошо. Это всего лишь шок.
Полковник покусал губы:
– А что с твоим лицом?
– СС. Эсэсовец ударил меня по лицу и ущипнул за щеку, чтобы продемонстрировать расовое превосходство. Вы все – чудовища! – гневно произнесла я и расплакалась.
– Не все. – Он минуту разглядывал меня, потом сказал: – Не хочу, чтобы Эльза видела тебя заплаканной. Она начнет выспрашивать, почему девушка-курьер плакала в моем доме. Мы должны держать ухо востро. Сейчас я на тебя накричу, чтобы все выглядело так, будто ты расстроилась из-за меня.
Я кивнула:
– Но сперва дело. Где донесения?
Я сняла туфли, отвернула стельку и отдала ему бумаги. Он просмотрел их, положил в металлическую коробку, запер ее и спрятал в выдвижной ящик стола.
