Тибор Фишер - Коллекционная вещь
Мысль эта не давала ему покоя. Он набрал ее номер, чтобы удостовериться, что телефон работает. Он так волновался, что вынужден был пролежать в постели весь день и занял место у окна на несколько часов раньше времени. Уперев локти в стол, он терпеливо дождался, пока она пойдет в ванную, отсчитал несколько минут, дав ей время пустить воду, поглядеться в зеркало, расчесать волосы, смыть косметику, побрить подмышки, выдавить несколько угрей, сбросить с себя одежду, после чего набрал номер и услышал в трубке длинный гудок.
Она спустилась вниз без блузки, зато в новом лифчике. Он чуть с ума не сошел. Мысль о том, что теперь она в его власти, совершенно вывела его из равновесия. Зрелище этой эфемерной наготы было для него не менее ценным сексуальным опытом, чем самые пылкие и длительные любовные связи.
Надо сказать, что к телефонным звонкам он прибегал довольно редко. Во-первых, он боялся, как бы она, что-то заподозрив, не переменила номер телефона, а во-вторых, когда она подолгу себя не обнаруживала или же ничего стоящего не демонстрировала, одного только вида нежданно возникшей голой ножки ему было более чем достаточно. Не зря же говорят: если хочешь чего-то добиться, наберись терпения.
Он лелеял любую, самую незначительную мелочь в ее жизни. Ему были ненавистны поздние звонки ее ухажеров – таковые, правда, случались не часто. Он посылал ей шелковые шейные платки и прочие подарки и любил смотреть, как она надевает их и снимает. Он поймал себя на том, что часто насвистывает что-то веселое, а его друзья подмечали, что последнее время он находится в отличном расположении духа.
И вот однажды вечером, набрав заветный номер, он увидел, как она стремглав вылетела из ванной в серьгах, которые он сам же послал ей и которые свидетельствовали о том, что она собирается в компанию, где решительно никого не знает. Он видел, как она устремилась вниз по лестнице, упала и осталась лежать. Она сломала себе шею.
Опять Морковка
– Ты не поверишь! – говорит Морковка. – Сижу в поезде, читаю мемуары о Первой мировой войне, и тут эти два идиота начинают драться. Хватают друг друга за грудки и у меня над головой кулаками машут. И что ты думаешь: оба одновременно теряют сознание и, обливаясь кровью, падают на меня. Я – под ними, книжка, которую я читала, – в крови. Из-за того, что я не смогла из-под них выбраться, я даже станцию свою проехала... Ну-ка, признавайся, что там у тебя? – С этими словами она вынимает из сумки консервный нож и набрасывается на банку маринованной свеклы.
– И не спрашивай, – говорит Роза.
– Жду не дождусь того дня, когда мужчин заменит сперма в пробирках. Ни тебе войн, ни тебе преступности. Слушай, почему на улице висит объявление о продаже квартиры? Ты что, переезжаешь?
– Нет, это кто-то сверху. А может, это дело рук подонков, которые по всему городу расклеивают объявления о продаже квартир, чтобы все подумали, что цены падают. На что ты собираешься жаловаться на этот раз?
– С чего ты взяла, что я пришла жаловаться? – вспыхивает Морковка, бросает банку со свеклой и переключается на миску, доверху наполненную салатом из сырой капусты.
– С того, что каждый раз, когда ты меня посещаешь, ты еще в дверях начинаешь жаловаться на жизнь. Бывает, правда, что для разнообразия ты приходишь, чтобы поесть или что-то попросить.
– Ничего подобного, – с обидой в голосе говорит Морковка. – Давай-ка лучше поговорим о тебе, Роза. Как жизнь?
– Отлично – если не считать того, что на днях приходил наемный убийца, который ужасно наследил.
– Знаешь, что он сказал мне вчера вечером?
– Пока нет.
– Он сказал: «Угадай, почему я люблю, когда ты мне сосешь. Потому что в это время ты молчишь».
– Ого.
– Согласись, разве можно говорить такое?
– Нельзя. Скажи, Морковка, это тот, с кем ты познакомилась в Кью?
– Он самый.
– Не он ли сказал тебе при знакомстве: «Держись от меня подальше. Я – отъявленный мерзавец»?
– Он.
– Итак, ты знакомишься с человеком, который, по твоим же собственным словам, не хорош собой, сам называет себя мерзавцем, да еще хвастается, что две его подружки свели счеты с жизнью. А теперь – поправь меня, если я ошибаюсь, – ты сидишь и жалуешься, что он был с тобой груб.
– Нет, ты мне лучше скажи, почему все мужчины одинаковы. Вечно они куда-то торопятся. Взять хотя бы этого. Придет, кончит – и убегает. Опять придет, опять кончит – и нет его. Мы с ним больше никуда вместе не ходим.
– Позволь, Морковка, я дам тебе десятку.
– С какой стати?
– Ты можешь мне ее не отдавать, пока в очередной раз не скажешь, что беременна, что предпочитаешь засовывать его себе в рот поглубже, чтобы, когда глотаешь, не чувствовать вкуса, и что мужчины с каждым днем становятся все хуже и хуже.
– Не злись. У кого искать сочувствия, если не у друзей?
– На мое сочувствие можешь рассчитывать в любое время дня и ночи. – Роза обнимает Морковку за плечи. – Но не выпрашивай, чтобы тебя пожалели, – такое сочувствие не помогает.
Тут Морковка замечает картофельный салат.
– Больше всего меня угнетает, что он крутит с кем-то с факультета.
– С исторического, как и ты?
– В том-то и дело, да еще похожа на меня – такие же короткие темные волосы. «И что ты в ней такого нашел? Чем я хуже?» – спрашиваю. «Вообще-то вы похожи, – отвечает. – Это мне в ней и нравится. Но она моложе, и у нее сиськи до полу – не то что у тебя». Откровенно по крайней мере... Как же я тебе завидую, Роза! Нет, правда. У тебя ведь всех этих проблем нет. Хорошо быть одинокой.
– Хочешь, я тебе что-нибудь приготовлю поесть?
– Нет, спасибо, – говорит Морковка, не сводя глаз с пюре. – А хлеб у тебя есть?
– Да, вон он. Нет, что ни говори, а хочется, чтобы жизнь пошла по-другому. Сначала тебя чуть было не убивают, потом ты сама пытаешься – да еще неудачно – похитить человека, и после всего этого приходится вдобавок пол мыть. Ужасно скучно убирать собственную квартиру. Надо бы придумать такую систему, чтобы убирать не у себя, а у соседей, – тогда по крайней мере увидишь чужие фотографии и картинки на стене, другие обои и занавески, будет непривычный вид из окна, другие подоконники, двери...
Роза права. Мировую историю можно постичь, выяснив, кто, где и когда вытирал пыль. Сельское хозяйство, медицина, военное дело изменились до неузнаваемости, а вот замены ветхой домработнице, штопающей ветхую сорочку, не предвидится. Туризм, разумеется, тоже не претерпел существенных изменений. Хочешь увидеть мир – вступай в банду мародеров.
– Ты пыталась похитить человека? – интересуется Морковка, доедая пюре.
– Шутка.
– Партнер он, в общем, неплохой, но не первый класс.
