Сол Беллоу - Хендерсон — король дождя
Меня несли по селению, а я размышлял об эксперименте, который мы проводим с королем. К Тамбе и Бебу подходили женщины с чашками и плошками, и те наливали им толику воды из тыквенной бутыли. Помимо всего прочего Санчо ведал плодородием земли, каковое немыслимо без дождей. Такие хождения устраивались каждый день.
В центре селения, на своего рода базарной площади, я вылезал из гамака как раз перед человеком в красной робе и с топорным лицом, который важно восседал на куче сухого навоза. Это был управляющий хозяйственными делами и одновременно судья. В селении всегда велась какая-нибудь тяжба. Обвиняемого привязывали к столбу и рогулькой прижимали язык к нёбу. Когда меня приносили сюда, судебный процесс прерывался, и толпа зевак вопила: «Санчо! Аки-Санчо!» («Великий белый Санчо!») Я раскланивался, Тамба и Бебу подавали мне большую продырявленную тыкву с водой, напоминающую то ли резиновый разбрызгиватель, каким в былые времена пользовались прачки при глажении белья, то ли церковное кропило. Я принимался обрызгивать желающих. Они со смехом подставляли мне спины — беззубые старики с сединой на спине, молоденькие девушки с маленькими грудками и острыми сосками, широкоплечие крепыши. Я не забывал побрызгать и на обвиняемого. При этом всегда замечал, что к уважению туземцев моей физической силой и положением примешивается беззлобная насмешка.
Я очертил вам примерный круг моих обязанностей как Повелителя дождя.
Обязан еще рассказать вам об особой цели, которую преследовал король, и о книгах, которые он всучил мне. После нашей первой беседы я подумал — Дафу что-то затевает. Я обратил внимание на две потрепанные книги и несколько ксерокопий статей из научных журналов. Бегло просмотрел их: мелкий шрифт и тяжелый, точно надгробный камень, текст. Мной овладело расстройство — нечто похожее испытываешь, когда по пути в аэропорт Ла-Гуардиа едешь на роскошном лимузине мимо многочисленных кладбищ в Квинсе. Там кажется, будто живых отправляют на тот свет почтой, а надгробные камни — это марки, которые слюнявит Великая с косой.
Был знойный полдень. Солнце стояло в зените. Короткие полосы теней застыли на земле. Горы местами напоминали леденцы из патоки — желто-коричневые, твердые, о которые недолго и зубы обломать.
Я сидел, обложенный книгами, и думал, что мне делать с этим тюком печатной продукции, который Дафу и Хорко погрузили на осла и, переваливая через горы, привезли с побережья домой. После чего осла забили, а тушу отдали львице.
На мне был обычный наряд: штаны из зеленого шелка, пробковый шлем с шишечкой, башмаки на каучуковой подошве, которые давно скрючились, как кривая усмешка.
«На кой дьявол мне эти книги? Незачем забивать голову всякой чепухой», — думал я. Поначалу у меня даже мелькнула мысль, не рехнулся ли африканский король. Но я отбросил сомнения. Стоило тащиться в такую даль, стоило бороться с Муммахой и стать Повелителем дождя, чтобы встретить еще одного сумасшедшего?
Я разложил пару пасьянсов, после чего на меня напала сонливость.
Должен сказать, читатель я очень впечатлительный. Стоит мне одолеть несколько предложений, как мозг превращается в действующий вулкан. Огнедышащая лава разнообразнейших идей заполняет черепную коробку. Лили утверждает, что у меня переизбыток умственной энергии. Френсис, напротив, считала, что я вообще не способен думать. Точно знаю только вот что: когда в отцовской библиотеке мне попалось высказывание «Неизбывно прощение грехов наших», меня словно по голове булыжником ударили. Я, кажется, говорил, что мой старик в качестве книжных закладок использовал банкноты. Наткнувшись на те слова, я, вероятно, сунул деньги в карман, а потом забыл даже название той книги. Должно быть, я не хотел ничего больше знать о грехах. Человек я бессистемный. Читаю и вообще что-то делаю только по вдохновению. Если я мог довольствоваться одной крылатой фразой, то зачем читать всю книгу?
Мне не хватало усидчивости. Собрать бы все мои книги, да и сжечь… или скормить свиньям. Не знаю только, пойдут ли они на пользу.
Однажды я раскрыл географический справочник и начал читать про Францию. Через несколько минут спохватился: а ведь я плохо знаю Рим. Статья об Италии предшествовала статье о Франции. Потом пошло-поехало. Пришлось вернуться назад, чтобы прочитать о Греции, потом о Египте… Не знаю, прочел ли я хоть одну книгу от начала до конца. Долго искал такую, что могла бы понравиться. В итоге остановился на сочинениях типа «Романтика хирургии» и «Победа над болью» или на биографиях выдающихся медиков — Ослера, Кушинга, Семмельвайса, Мечникова. Благодаря преклонению перед Уилфредом Гренфеллом я заинтересовался Лабрадором, потом Ньюфаундлендом, затем Арктикой и, наконец, эскимосами. Я надеялся, что Лили поедет со мной к эскимосам и северным оленям, но она не захотела. Ее отказ сильно меня разочаровал. Эскимосы живут только самым необходимым, и я думал, ей это понравится, поскольку личность она основательная.
Впрочем, не очень-то, потому что основательные люди не лгут, а Лили врала без зазрения совести. Чего она только не напридумывала о своих ухажерах и женихах! Я не верю, что Хазард в самом деле поставил ей синяк под глазом, когда они ехали венчаться. Она уверяла меня, что похоронила мать, когда старуха была жива-здорова. Врала насчет ковра, потому что на этом самом ковре застрелился ее отец.
Люди лгут из-за разных сумасбродных идей.
Еще Лили — порядочная шантажистка. Я всей душой люблю эту большую женщину. Ради развлечения часто думаю о ней по частям. Начну с руки или с ноги или с большого пальца на ноге и постепенно иду вверх. В тазовой области растительность у нее реденькая. Выше — груди, одна побольше другой, как старшая сестра и младшая. Тело у Лили хорошее, ладное, упругое. Больше всего меня трогает ее бледнеющее в трудную минуту лицо.
Лили — женщина опрометчивая и расточительная, не умеет держать дом в чистоте. Я нередко бываю объектом ее проделок.
До нашей женитьбы я отправил около двух десятков писем. Куда я только не писал: и на ее домашний адрес, и в Государственный департамент, и в наши заграничные миссии. Потом вдруг получал от нее несколько слов. Она сообщала, что едет в Бразилию или Бирму, и намекала на то, что мы больше не увидимся. Я страдал. Не мог же я прочесать весь Южноамериканский континент.
Когда мы поженились, я намеревался провести медовый месяц в Заполярье, среди эскимосов. Собственными руками я сложил иглу, но Лили с детьми не пожелала при минусовой температуре спать, завернувшись в звериные шкуры.
Я просмотрел книги, которые дал мне Дафу. Думал, найду там что-нибудь про львов. Но листал страницу за страницей, и ни слова про тех хищников. Я способен сделать что угодно, однако продраться сквозь заумные рассуждения в жаркий африканский день, когда небо такое же голубое, как русская водка — белая, я не мог.
Статья, которую я начал читать, потому что первый параграф показался мне не очень трудным, была написана неким Шемински. Чем дальше, тем больше усложнялся текст, но я читал и читал, пока не наткнулся на термин «аллохория Оберштайнера». «Стоп, — сказал я себе. — Да, я сказал Дафу, что хотел стать врачом, но это не означает, что я получил медицинское образование». Так или иначе, я решил выложиться до конца. Пропустил разъяснение термина «аллохория» и в заключительных абзацах кое-что понял. В них говорилось о том, как мозг влияет на двигательный аппарат тела. Особенно подчеркивалось влияние неверной походки, путаницы, где право, где лево, различных неправильностей восприятия. Так, человеку может показаться, что у него слоновьи ноги. Само по себе это довольно любопытно. Но я думал о другом. «Надо бы проветрить голову, промыть мозги, освежить извилины и понять, чего добивается Дафу. От этого зависит моя жизнь». Мне повезло, что я попал в места с такими простыми условиями жизни, что мог наконец разобраться в них и, сидя в хижине, высокопарно именуемой дворцом, читать о новейших достижениях медицины. Полагаю, мало кто из африканских принцев не получил высшего образования. Многие европейские и американские институты принимают gens de couleur[13] со всего света, и некоторые уже сделали поразительные научные открытия. Но я никогда не слышал о таком, кто, как король Дафу, усердно и много читал. Возможно, он принадлежит лиге, состоящей из одного человека. Тогда меня опять ожидают крупные неприятности, ибо такие люди не отличаются здравомыслием. Знаю это по собственному опыту, потому как сам являюсь единственным представителем определенного типа людей.
Чтобы передохнуть после статьи Шемински, я сел за пасьянс. Едва разложил карты, как в мою комнату на первом этаже дворца вошел Хорко, дядя короля. За ним стоял Бунам со своим помощником, малым в черной коже. Эти трое пропустили вперед пожилую женщину, очевидно, чью-то вдову. Кого-кого, а вдов я всегда узнаю. Ее привели сюда для встречи со мной. Потому, как мужчины склонились в почтительном полупоклоне, я понял, что она и есть главная гостья. В комнате стало совсем тесно. На полу у стены лежали Тамба и Бебу, а в углу сидел Ромилей. Таким образом в моей конуре собралось восемь человек. Неплохо было бы сдвинуть в сторону мое ложе, но ножки кровати были вкопаны в землю. Кровать была покрыта звериными шкурами и циновками. На ней же я разложил четыре неровных ряда пасьянса. Книги Дафу я отодвинул вбок, они не предназначались для чужих глаз.
