Анна Бялко - Сказки о невозвратном
— Ну куда ты уйдешь? — его голос звучал так ласково и спокойно, как будто мы с ним сидели дома на диване, а весь фильм ужасов шел перед нами по телевизору. — С таким ребенком? Его же не спрячешь, ты же не можешь этого не понимать. Это ошибка природы, уродство, нарушение всех возможных законов, причем вопиющее нарушение. Это позор, пятно…
Я молчала, не зная, что ответить, и надо ли это делать вообще. Внутри себя я не соглашалась ни с одним его словом, но что-то подсказывало мне, что сейчас лучше не возражать. Он положил нож на край стола и продолжил.
— И потом, даже если тебе теперь все равно, я-то уж в любом случае не могу себе этого позволить. Ну ты сама подумай. У меня выборы, Программа, на меня рассчитывают… Ты только представь себе, что начнется, если обнаружится вот такое, — он кивнул на ребенка. — Какой они тут же подымут шум. — Лицо его болезненно сморщилось. — Эта история с самого начала была достаточно сомнительной, все-таки я женат, и вообще, а уж теперь… Нет, это единственный выход. И, между прочим…
Его явно посетила какая-то новая идея. Я продолжала молчать, прислушиваясь к его словам и одновременно судорожно пытаясь придумать какие-нибудь свои собственные правильные слова или поступки, которые могли бы хоть как-то нам помочь.
А новая идея, похоже, нравилась ему все больше. Глаза у него заблестели, лицо разгладилось, как всегда бывало, когда он выдумывал какой-то удачный ход. Надежда во мне снова подняла голову и запела. «Он может, он все-таки спасет нас…» Я напряглась в ожидании…
— А знаешь что, — обратился он ко мне. — Я только что подумал… Если бы ты, наоборот, помогла нам, возможно, все еще можно было бы изменить.
— Как это? — не поняла я. — Что именно изменить?
— Помочь тебе, — доверительно улыбнулся он. — Вернуть твою магию. Я не совсем уверен, но, понимаешь, экзорцизм, это такой сложный, такой глубокий ритуал, тут задействуются такие внутренние магические силы, вырывается такая мощь… В принципе, весьма вероятно, нет, даже наверняка — именно ты…
— Что — я?
— Ну ты ведь тоже своего рода жертва этой ошибки. Ты, в сущности, больше всех от нее пострадала, разве нет? И будет только естественно, если ты… Смотри, как хорошо все складывается: поскольку магии у тебя сейчас нет, то потерять тебе будет нечего, а значит, ты сможешь только приобрести. И приобрести то, что было тобой утрачено, то есть снова магию же. А мы все тоже будем участвовать, но главное, чтобы ты сама, и тогда… Ну, понимаешь?
Я не была уверена, что понимаю. То есть — что понимаю правильно. Судя по всему, он предлагал мне самой убить своего собственного ребенка, а взамен обещал… Ну даже не твердо обещал, а так, возможно, то есть, как это — весьма вероятно — вернуть мою утраченную магию. Потому что мне-то нечего больше терять. Ну да. А ему самому очень даже есть что, и он не может себе этого позволить, какое терять, они и так уже почти все проиграли, а экзорцизм, то есть попросту убийство младенца, дорого стоит и требует очень большого приложения сил, и этих сил ему жалко. Потому что выборы надо выиграть во что бы то ни стало, иначе Программа… В общем, силы тратить нельзя. Ну и вообще, мараться — дело не царское. И поэтому я должна им помочь. В конце концов, это же я во всем виновата, так что, если серьезно подумать…
Я молчала, выигрывая время, обдумывая свое решение. Нет, конечно, я ни секунды не думала о таком решении судьбы малыша, об этом не то что речи — мысли не было, но, может быть, если я сделаю вид, что соглашаюсь, и они мне поверят, я смогу подойти к столу, взять этот проклятый нож и… Нет, это тоже не вариант, потому что одно убийство другого не лучше, да и все равно их тут много. Нет, этот расклад не обсуждается, но, может, хоть какой-нибудь шанс мне выпадет…
И вдруг, непонятно откуда и неизвестно зачем, передо мной снова всплыли воспоминания о том давнем случае, о моем дне рождения в кафе-мороженом, о первом, как я истолковала это, предательстве, из-за которого…
Перед моим внутренним взором опять, как в кино, побежали давнишние кадры — я снова увидела перед собой этот зальчик, очередь, ее рука на моем плече, открывается дверь, в кафе заходит еще один человек, сейчас она оттолкнет меня — ив этот момент я совершенно отчетливо разглядела вокруг вошедшего мерцающее светлое облако. Аура. Кадры замелькали с утроенной частотой — рука падает с моего плеча, толчок, отворот, но все это было уже совершенно неважно.
Потому что в этот раз я успела — нет, не увидеть, а разглядеть и понять — то главное, из-за чего и произошла эта сцена. Она не предавала и не отталкивала меня. То есть да, отталкивала, но не потому, что стеснялась или стыдилась меня. Она спасала. Спасала нас обеих, и это было единственное в тот момент возможное действие, потому что если бы этот светлый увидел нас с ней, стоящих вот так, в обнимку, в очереди у стойки…
Мама! Сколького же я не знала и не понимала о ней. Ведь ей, наверное, пришлось в свое время пройти через все то же самое, потому что я была таким же неудобным, невозможным ребенком, ошибкой природы, позором и пятном. А она растила меня, и прятала, и учила… Выходит, именно поэтому она должна была всегда сидеть дома, не выходя никуда, где кто-то из облеченных мог увидеть нас вместе и догадаться… А я еще так злилась на нее, дура. И сама от нее отреклась, возведя в принцип тот единственный ее поступок… И вот теперь, получается, я снова должна повторить этот акт отречения, теперь уже от собственного ребенка, только в этот раз они меня не заставят, я сумею, я обману их, я…
Но я опоздала. Противник, играющий на другой стороне, был слишком хитер и опытен, чтобы я, да еще вот такая, лишенная своего главного оружия, могла его обмануть. Наверное, он прочитал мои мысли, а может быть, просто решил, что время, отведенное мне на раздумья, вышло, а может быть… Впрочем, все это уже не имело никакого значения. Не глядя на меня, он вздохнул, передернул плечами, бросил: «Не хочешь, как хочешь», и снова поднял нож правой рукой…
Отринув все сомнения и надежды, я в последний момент попыталась рвануться и схватить ребенка, но Гуру лишь поднял руку, свободную от ножа, и я застыла, будто налетев на железный столб, в каком-то странном подобии паралича.
Было ли это результатом воздействия магии Гуру, или просто силы мои после всех рывков подошли к естественному концу, но в этот момент я почувствовала, как жизнь, и так все это время вытекавшая из меня по капельке, практически иссякла. Я не могла пошевелить ни пальцем, я не могла дышать, не могла стоять, меня охватили холод, отчаяние и пустота, я снова начала растворяться в небытии, но в этот раз туннель передо мной не был таким притягательным, потому что…
Я не могла оставить им своего ребенка, я не имела права уйти вот так и бросить его, пока он был еще жив, пока была хоть капля какой-то надежды — глупой, беспочвенной надежды, потому что сама я не могла больше ничего, а помочь нам в этом мире было некому, а чудес не бывает, если ты не можешь сделать их сам, но все равно, все равно. Я не хочу — вот так! Не могу! Не уйду! МАМОЧКА!
Внезапно я почувствовала странное тепло где-то в районе пальцев левой руки. Тепло было ясно ощутимым, но не ласковым, а скорее жгучим. Не тепло, а жар. С каждым мгновением он становился сильнее, раздражал, и я, не выдержав, неосознанно подняла руку к лицу — посмотреть, что там. Как ни странно, у меня получилось это сделать, хотя только что я не могла даже пошевельнуться.
Это было мое кольцо. Оно жило, оно звало меня, оно горело у меня на пальце, и камень на нем сиял ярким золотым огнем — я никогда не видела ничего подобного. От него по всему телу расходились жгучие, но живительные волны, боль и холод отступали, еще немного, и я снова пришла бы в себя…
Гуру сделал шаг к столу, снова занес свой нож, схватился за краешек одеяла и стал подтягивать к себе малыша. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, а только желая хоть как-то остановить этот кошмар, я взмахнула в его сторону обеими руками, кольцо дернулось, соскочило…
Мелькнув в воздухе, как сверкающая звезда, оно ударило Гуру в лицо, прямо в правый глаз. Очевидно, во время полета оно раскалилось еще больше, потому что тот, выронив нож, закричал от боли и схватился за место удара.
Кольцо, отлетев в сторону, упало между ним и столом. Едва оно успело коснуться пола, как из этого места ударил вверх столб ярко-золотого пламени. Я еще успела заметить, как Гуру отшатнулся в ужасе и как тетки, стоящие у стены, завопили дурными голосами. Пламя ширилось, столб расходился по кругу в огненную стену, и эта стена отделяла меня и стол, где лежал младенец, от всего остального. Я стояла, замерев в ужасе, и даже не пыталась соображать.
— Что ты застыла, как идиотка, — раздался у меня из-за спины спокойный, властный и, кажется, очень знакомый голос. Чья-то рука слегка толкнула меня в плечо. — Не стой столбом, хватай ребенка, давай, у нас мало времени.
