Кирилл Туровский - Каждый сам себе дурак
После ошеломительного в определенном смысле выступления Рай-кина, собственно, началось и само представление. Кроме, обезьяны, ну Рай-кина, чем-то очень сильно смахивающего на Крик-орова, только раза в два меньше, повылезали на сцену и его придворные актеры. Они активно начали раскручивать какую-то нелепую интрижку. Типа как действие, пьеса, развлекалово.
Когда, по их мнению, наступал смешной момент, Король с придворными сами же и смеяться первыми начинали, чтобы показать дурачью в зале-трюме, где зарыта кладезь сатиры. Среди шестерок я присек и Ника Фоменко, того парня, который прославился рекламой компьютеров и электронных игр. Конечно, было немного обидно за Петрония, чье замечательное произведение «Сатирикон» они к своему свинству подтянули.
Вокруг, понятно, «чужие» повсюду во мраке. Сидят, типа как наслаждаются. Им и по барабану-то, что смотреть. Наверное, себе доказать пытаются, что пунктиры в башке еще щелкают. Эх, сейчас бы сюда напалмом… Может, тогда бы они хоть что-нибудь поняли.
А меня уже по полной развезло. Я даже почувствовал себя стопроцентно спрятанным от мира в этой темноте. Ну хотя бы на два часа. А уж потом можно обозначиться опять в мире и наивно поинтересоваться, не подобрел ли он за столь короткое время? Когда пошли рапсодии Листа, я закрыл глаза. Теперь свет не зажгут никогда.
— А, все вы сволочи! — раздался юный женский голос со сцены. Я обратно в мир брякнулся, задергался спросонья. Хоть кто-то ВСЕ понял. Девушка с вызовом смотрела на соратников и зрителей. Но, блин, это была часть постановки. Я-то думал — импровизация.
Сразу после этого меня стало в стремки швырять и загрузы всякие. Это потому, что я сидел неподалеку от сцены. А так как никаких заграждений подобно зоопарковым не было, обезьяна могла, огуимпленившись до последнего предела, броситься в зал. На всякий пожарный я даже переставил одну ногу в проход, чтоб в случае такого расклада рвать когти.
Изредка чудо прерывалось жидкими аплодисментами и воплями «Бис!». Так здесь было принято. На что, бакланившиеся на сцене, кланялись и смущенно мотали бошками. Еще в зал порядком насардинилось фанов одной известной поп-группы, и они время от времени требовали выпустить их команду на сцену. «Браво! Браво!» — так они скандировали.
В зале-трюме преобладали особи мужского и женского пола попарно. Парни дружно грузанулись в объятия Морфея, а самки притворялись внимательными и вымучивали воодушевленное выражение лиц. Месиво потело и иногда кряхтело. Иногда кто-нибудь самый отчаянный кашлял. Тогда все, сплотившись в едином духовном порыве против негодяя, шипели на него, советовали в каком направлении ему лучше идти, обещали расправиться с ним после спектакля и проанализировать, какого цвета у него внутренности.
Сижу, наблюдаю, слушаю.
А тут грозное рычание раздалось на весь зал. Эге, просек я, это, видать, обезьяна со сцены издает свой звериный боевой клич. Сейчас наверняка обнажит свои клыки и когти, ринется в зал в атаку. Я переставил и вторую ногу в проход и стал как дурак просить у всепрощающего Создателя хэлпа. Даже пообещал ему мысленно, что коли выберусь из бойни живым, сожгу столько воска, сколько еще никто не сжигал. А если и этого беззаветного поступка ему будет маловато, готов сжечь в его славу хоть весь музей восковых фигур.
Но тут заметил, что грозное рычание неслось вовсе не со стороны Короля Рая. Вот так да! Это храпел мужик рядом со мной. Его спутница, смущенная таким поведением, стала что-то шептать ему в боковое отверстие головы и щипала за нижнюю лапу. Я тоже ткнул его в ребра.
— А? Что? Уже конец? — с надеждой очнулся наш приятель.
— Вы могли бы потише храпеть? — обломал я его. — Вы мешаете всем наблюдать за чудом.
Еще поражало стадное чувство особей. Стоило одному из стада забиться в аплодисментах, как остальные в момент подхватывали его хлопки и яростно выражали свое полное одобрение выходкам на сцене.
Я тоже решил порезвиться с «чужими». В самый неподходящий момент я громко забил в ладоши и торжественно закричал первый пришедший мне в голову лозунг: «Еху! Еху!». Наверное, я вспомнил четвертое путешествие Гулливера. В плане театральных лозунгов я придумал нечто новое. Разбуженные моим криком испуганно озирались. А спустя мгновение стали послушно отбивать себе ладони. Некоторые, спросонья не разобравшись, тоже принялись вопить: «Еху! Еху!».
А актеры все кланялись, кланялись.
Однако чудо закончилось. И люди, довольные, швыряли на сцену букеты, корзины с цветами и даже съестное — томаты и яйца. Одна женщина, словно в помешательстве, даже швырнула свой грязный лифон с желтыми разводами. Видимо, special for Рай-king…
А актеры все кланялись, кланялись.
— Какой прекрасный спектакль, дорогая! — вскрикнул рядом со мной тот самый мужик, который весь спектакль сквозь сон издавал грозное рычание. После этого он воспользовался предлогом и звучно поцеловал свою самку в кадык. В ответ она его тоже облизнула, и мы разбежались. Каждый в свою сторону гардероба и бреда.
Я не успел выхватить свою одежонку вперед всех, пришлось встать в очередь. Ладно, чего, я подожду.
Красивых девок в очереди было видимо-невидимо. И многие без парней, одинокие. А денежек-то у меня с собой маловато. Жалко на них раскошеливаться. Типа как видит око, да кошелек неймет. Не взял с собой побольше, дебил.
Особи спешно разбирали верхнюю одежду, попутно выражая друг другу свое глубочайшее восхищение незабываемой пластикой обезьяны и закрученной фабулой зрелища. Особенно старались не попасть впросак именно те субъекты, кто весь спектакль сквозь сон издавал рычание.
А девок действительно было много. Откуда только взялись в таком количестве… Молоденькие, совсем тиновые овечки. Конечно, было бы весьма по мазе посмотреть, как они умеют блеять. Но, блин, чтоб реализовать такие помыслы, требовалось немало шажков сделать. Ну, для окучивания тинэйджера. Говорить всякую ересь, в клуб вести тратиться, если совсем свихнуться, можно ему, тинэйджеру, глупому-юному, цветочков каких впарить. Говорят, так скорей на психику действует. И все для того, чтобы продемонстрировать овце, какой ты славный и распрекрасный, как уверенно и гордо ты гарцуешь в своем жизненном трипе. И все для чего? Все лишь для того, чтоб поближе рассмотреть, как она умеет блеять. Чепухень!
Я даже хотел подойти к какой-нибудь симпатичной овце и сказать ей, что неохота мне шажки эти делать и кэшировать, чтоб ей понравиться. Не хочу, мол, иллюзии лепить и предлагаю просто перепихнуться на быстрячках с такой расчудесной синьорой. Как кого зовут — без разницы, можно даже вообще не разговаривать, а поехать в волшебное сказочное путешествие ко мне домой. И там мы лихо и плотно схлестнемся в чудном животном порыве да и разбежимся поутру в разные стороны.
Вот так я размышлял, пока стоял в очереди за одежонкой. Затем подошла моя очередь, я последний раз глянул на потенциальных кандидаток, которые могли поблеять. Да лень, как всегда, обуяла. Да и стоила ли овчинка выделки?
Я выбрался из трюма под синее небо, в котором все так же блестели разбитые кусочки стекла. Как всегда, ничего не изменилось. Мы выплескивались из трюма и разбегались каждый в себя, в свою собственную выдуманную фантазию. Под гудки машин и гул Большого Города, под шелест полумертвых деревьев и плакатов. Мы «чужие», особи, одиночки, бабочки.
Но когда-нибудь небо скажет обо всех.
14
Все-таки после Академии Философии из-за гребаной Могилы у меня осталась какая-то сумбурная тяга к получению и анализу информации. От скуки я снова погрузился в исследование творчества знакового греческого общественного деятеля Герострата. Как мало первоисточников! Немного у греков, еще меньше у римлян. Первое упоминание — древнегреческий историк Феолен, четвертый век до нашей эры.
И это о том человеке, который раньше всех все понял и попытался все объяснить. Но, опять же мучился я, почему он, ликвидировав храм Артемиды в Эфесе, не разобрался со всеми остальными чудесами света? Надо отметить, что наглядная и практичная философия Герострата очень органично подходила к моей статье «Шоковое столкновение «Я» и «чужих» — единственно возможный путь продолжения существования».
В середине двадцатого века французы выдвинули свою концепцию относительно этого известного деятеля. Сразу надо отметить, весьма сомнительную. Хотя один из экзистенциалистов, отдавая должное гению, называл его «черным алмазом прошлого». Но и в древних веках имя у него было весьма приличное. Герострат — Герой Стратосферы. Или же его имя было неким образом связано с тяжелыми наркотиками…
Если по разуму раскинуть, то получается, Герострат и был самым наипервейшим радикалом, задолго до всех облагороженных робеспьеров, рылеевых, кропоткиных и савинковых. Кроме всего прочего, Герострат, видимо, был еще и техническим гением. Благо про поджог храма — это все лабудень для быдла всякого, он уже тогда наверняка сек за пластит и все такое. Был бы он сейчас жив, мигом бы подъегорил Петра на Корабле, или Храм-Чернильницу, или пещеры на Манежной площади, или особей в театре каком. Сейчас бы он точно не растерялся.
