Николай Дежнев - Дорога на Мачу-Пикчу
Другой на его месте, да я бы и сам, смотрел на меня, как на врага народа, как на обузу, которую, несмотря на усталость, придется везти на другой берег. В словах же лодочника сквозила симпатия. На его обветренных губах плавала легкая улыбочка:
— А хочешь, полезай в лодку, устраивайся, пока она пустая. Тебе там будет удобно…
— Ты что, Хароша, с дуба свалился? — осадил его не отличавшийся изысканностью манер крокодил. — Не видишь, что ли, парень не созрел!
— Тогда извини, — улыбка перевозчика стала шире, — торопить не хотел! Помаши с мое веслом, — повернулся он к аллигатору, — и у тебя в глазах потемнеет! А ты, древняя калоша, вижу, принялся за старое, опять с живыми якшаешься, — покачал он лысой головой. — Мало, видно, тебе старик досаждал, снова за свое!
Дядюшка Кро недовольно завозился, но ничего на это не ответил. Как тут же выяснилось, в его квадратной черепной коробке бродила иная мысль:
— Ты что, Глеб, не русский, что ли? — произнес он, глядя на меня со значением. — Видишь, человек устал, ему расслабиться надо! Народ по берегу Леты подобрался терпеливый, могут и подождать, а мы сядем ладком, поговорим по-человечески…
И весьма недвусмысленно мотнул мощной головой в сторону сарайчика. Мне ничего не оставалось, как бежать за бутылкой, да я, впрочем, не очень-то и сопротивлялся. С хорошими людьми грех не выпить, даже если некоторые из них не то чтобы люди. Да и страху за последнее время я натерпелся такого, что снять стресс можно было только стаканом. Вернувшись, сорвал с горлышка фольгу и протянул коньяк Харону. Лодочник вытащил узловатыми пальцами пробку и сделал несколько больших глотков. Дядюшка Кро ждал своей очереди, распахнув, словно крышку чемодана, пасть. Я тоже приложился, после чего угостил ребят сигаретами. Заговорили, как водится, за жизнь, в сложившихся обстоятельствах эта тема для меня была особенно актуальной.
— Вот что, мужики, я вам скажу, — произнес Харон с горькой усмешкой, — нет в мире справедливости! Взять того же Сизифа, в сравнении со мной он работает вполсилы. Я гребу что на тот берег Леты, что обратно, а этот лентяй тащит пресловутый камень только в гору, а вниз идет порожняком. Но зато в качестве компенсации у меня есть моральное удовлетворение! Мало того, что работаю на свежем воздухе, так еще и с людьми, приношу им пользу. А это очень важно для самосознания человека!..
— Да, Хароша, работенке твоей можно только позавидовать! — поддакнул ему дядюшка Кро и посмотрел на меня все с тем же значением, которое я предпочел не понять. Не хватало мне в добавок к собственным проблемам иметь на руках пьяного в лоскуты аллигатора.
— А с другой стороны, — продолжал Харон, — никак не возьму в толк, что в мире происходит. Возишь усопших возишь, а меньше их не становится! И кажется мне, что люди садятся в лодку одни и те же… — сделал он большие глаза. — Кто бы умный объяснил, как это получается!
Поскольку лодочник повернулся с этими словами к Кро, тот просиял. Его зубастая пасть расплылась в довольной улыбке, аллигатор буквально купался в лучах обрушившегося на него признания:
— Видишь ли, Харон, объяснений подмеченному тобой феномену может быть два! Если взглянуть на вещи философски, то логично предположить, что люди имеют свойство возвращаться в жизнь. Ты их доставляешь к вратам ада, а они неведомыми нам с тобой путями просачиваются обратно. Отсюда можно вывести закон сохранения количества человеческих душ в кругообороте природы…
Дядюшка Кро посмотрел по профессорски строго на слушателей:
— Второе объяснение в корне противоречит первому, не говоря уже о том, что оно много печальнее! Знакомство с глубинной сущностью человека, коллеги, всегда вызывает грусть, но мы обязаны отложить наши чувства в сторону. Считая, что человечество движется к совершенству, высокие умы заблуждались. Слава Богу, ни Кампанелла, ни Сен-Симон не дотянули до наших дней, иначе их ждало бы большое разочарование…
— А Барков, который поэт? — перебил крокодила лодочник. — Вот кто истинный философ — экзистенциалист! Тут разочарованием и не пахнет! Пока вез его через Лету, он такого надекламировал, что живым людям можно только позавидовать. Проникновенно пишет, а отдельные места так даже вышибают слезу…
— Кто любит попа, а кто попадью, — поставил его на место дядюшка Кро, наградив в придачу холодным взглядом, — не о том я! В седые времена, на Земле жили несколько сотен тысяч человек, а теперь трутся друг о друга животами шесть миллиардов! Где на всех взять душ?.. Вот в ход и идут оставшиеся от вымерших в процессе эволюции зверей и, особенно, насекомых. Поэтому, друзья мои, человечество и мельчает! Представляете, живет себе человек и не знает, что несколько миллионов лет назад он был преуспевающим кровососущим, хотя об этом можно догадаться по его повадкам… -
Лодочник пожевал в задумчивости губами и поднялся с бревна:
— Об этом надо будет хорошенько подумать…
Дядюшка Кро его остановил:
— Не спеши, Харон, нужен твой совет! У Дорофейло, — кивок в мою сторону, — не от большого ума, — кислое выражение морды, — возникли проблемы. Заскочив к нам по незнанию, вернуться обратно у него не получается…
— Ах вот оно как! — заметил перевозчик, нисколько, впрочем, этому не удивившись. — Такие вещи случаются, помнишь тех ребят с гонором, что требовали спецрейс в преисподнюю?..
— Помню, помню, — отмахнулся дядюшка Кро, — в том-то все и дело! Ты ведь сам говоришь, что много общаешься с людьми, так может кто из них упоминал в разговоре про лазейку на тот свет? Тот — в том смысле, что не этот…
Харон нахмурил высокий лоб и в задумчивости оперся на весло:
— Да нет, вроде бы никто!.. Контингент у меня не тот, знали бы лазейку, не сидели бы в моей посудине! Мысли у моих клиентов лишь об одном… — бросил он взгляд в сторону дальнего берега Леты. — Ты вот что, поговори-ка об этом с Цербером! Он хоть и собака, зато о трех головах и, что немаловажно, приставлен к вратам ада, значит кое-что мог и слышать. Если верить авторам детективов — сколько я их доставил по назначению! — самый осведомленный человек в конторе это швейцар… — Вскинул на костистое плечо весло. — Ладно, ребята, засиделся я с вами, а меня ждут…
Однако, не успев сделать и нескольких шагов, как вернулся:
— Вот еще что! С собакой поаккуратнее и особенно не удивляйтесь, он последнюю пару тысяч лет какой-то странный стал! Вергилий пса обидел, написал, что, усыпив его, Эней пробрался в преисподнюю, а тот воспринял это как личное оскорбление. Подстерег поэта, когда тому пришло время входить во врата ада, и потребовал моральной компенсации: чтобы научил его стихосложению. С той поры изъясняется исключительно гекзаметром, а в остальном, хоть и стар стал, но еще вменяем…
Произнеся эти слова, Харон повернулся и зашагал к воде. Я слышал, как, орудуя на корме веслом, он с большим чувством напевал: «я убью тебя, лодочник…».
Когда клубившееся над водами забвения марево проглотило лодку, дядюшка Кро подполз ко мне и тоном, не терпящим возражения, потребовал:
— Ну, а теперь, Дорофейло, скажи правду: что тебя сюда привело!
Вопрос был хорош, по существу, его задавал мне еще Колька. Если честно на него отвечать, то глупость и неосмотрительность. Чем еще объяснить ту беспечность, с которой я ринулся знакомиться с дядиным наследством? Ну а что заставило меня спешить, делать из этого тайну не было никакой необходимости. Пока мой рассказ касался бизнеса и сложных отношений со стариком, дядюшка Кро слушал вполуха, но стоило мне заикнуться о приглашении на обед, как аллигатор изогнулся всем телом, словно пружина, и рявкнул:
— Имя аристократа не перепутал?
Я повторил сказанное и, как ни в чем не бывало, продолжал описывать выпавшие на мою долю злоключения, но теперь с каждым словом Кро становился все мрачнее. Огромные, способные крушить кости мамонтов, скулы налились свинцовой тяжестью, в судорожных движениях мощного хвоста чувствовалось испытываемое им напряжение. Взгляд крокодила стал неподвижным и угрюмым. Я давно уже закончил говорить, а он все лежал мрачной глыбой и, казалось, этого не заметил.
Наконец тяжело вздохнул и произнес:
— Угораздило же тебя!
— А что такое? В чем, собственно, дело? — забеспокоился я не на шутку, плохо понимая чем вызвано сумрачное, если не сказать сумеречное, состояние моего друга.
— Да не в чем! — отмахнулся дядюшка Кро лишь для того, чтобы тут же добавить: — Де Барбаро — самый крупный из всех известных мне негодяев, а я повидал их на своем веку предостаточно…
И, все так же хмурясь, рассказал мне одну историю:
История, рассказанная дядюшкой Кро
на берегу вод забвения.
Прежде чем говорить как и откуда появился на земле род де Барбаро, — начал издали дядюшка Кро свое повествование, — следует вглядеться в глубину веков и поискать, не найдется ли там среди деяний человека чего — нибудь осмысленного. Если так вот по-простому рассуждать, не мог Создатель отправить его в жизнь, не дав элементарного знания о мире. Проблема эта интересовала меня всегда, поэтому я не скупился и щедро тратил время, чтобы собрать воедино отблески тех крупиц великого, что еще мерцают кое — где в шелухе человеческих будней. Люди, как ты сам убедился, и после смерти остаются людьми, им страсть как хочется поговорить о себе, а через это и о мире, в котором им выпала горькая участь жить. Среди моих собеседников попадались выдающиеся личности, но и разговор с обыкновенными прожигателями жизни оказывался, зачастую, весьма полезным для понимания устройства мироздания. В том и состоит прелесть общения, что оно дает пищу не только для ума, у кого он есть, но и для воображения, которого многим катастрофически не хватает. Все богатство и разнообразие Вселенной, как в капле воды, отражается в каждом человеке, надо только преодолеть брезгливость и хорошенько божью козявку рассмотреть. Подводя же итоги моим титаническим усилиям, было бы справедливо отметить, что на сегодня я остался единственным, кто владеет полнотой знания о тех немногих, кто выдержал отчаянную борьбу и сохранил для человечества искру божественного огня.
