Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 4, 2002
Предоставлять хорошие возможности жителям городов, которые не всегда легко отыскать на карте, — кажется, такая задача не может быть по силам образованию в сегодняшней России? Но в число наших «образовательных столиц» входят, часто не уступая Москве и Санкт-Петербургу, Белорецк, Иваново, Казань, Вятка, Кострома, Рыбинск, Челябинск… И никого не удивляет, когда поставщиком сильных школьников оказывается такой город, как Снежинск или Петровск-Забайкальский. Развитость таких городов не наследственна для нашего образования, она — явление новой России. Прежде наиболее сильных школьников свозили в Москву, Ленинград и Новосибирск и обучали в университетских школах-интернатах. Эти интернаты были нацелены исключительно на провинцию, долгое время они не имели права принимать школьников даже из областных университетских городов: с этими детьми могли работать и по месту их проживания. Школы-интернаты существуют и сегодня, но роль их уже далеко не та, что лет двадцать назад. Зато возникли новые обстоятельства. В нашей богатейшей стране и в маленьком городе нередко появляются серьезные предприниматели, бизнесмены; а готового ответа на простой вопрос «Где я буду учить своих детей?» в таком городе нет. Ответ появляется, когда традиционный для наших широт фактор (наличие талантливых учителей) сочетается с весьма нетрадиционным (наличие богатого мецената). Российское образование живет, развивается; оно модернизируется, реализует себя в новых исторических условиях. Пока — это так.
Надвигающуюся реформу обычно называют непродуманной. Но главная беда не в уникальной халтурности предлагаемых нам решений, учебников и разработок: реформа глубоко продумана в главном существе своем. Говоря точнее, она базируется на идеологических принципах, хотя исторически и новых, но уже тщательно разработанных, нашедших свое выражение в солидных теоретических трудах. Речь идет не о заговоре против России, все гораздо проще. «Мы живем хорошо и правильно; а то, что хорошо для нас, тем более великолепно для всего остального мира» — этот трогательный евро-американский принцип неопровержим. «Мы обустраиваем мир по своему образу и подобию; мы даем им много денег, чтобы они жили хорошо, то есть — были похожи на нас. Мы делаем доброе дело. Но от него лучше и нам самим: когда все будут такими, как мы, весь мир станет наконец безоблачным и счастливым»…
Нехорошие люди полагают, что реформаторы просто отрабатывают щедрые гранты, выделенные в рамках этой идеологии на «улучшение образования в России». Мы же, напротив, убеждены: чиновники начитались Фукуямы, они действуют абсолютно бескорыстно и глубоко идейно. А ежели грант дают, так ведь не откажешься: неловко добрых людей обижать.
Превосходство российского образования над западным с наивной точки зрения объяснить невозможно. Рассмотрим такую модель: сидят за партами два школьника, обоим дают задачи, книги. Говорят, что читать и думать хорошо, а не делать этого дурно (ведь, наверное, так? ведь образование просто не может строиться по-другому?). И вот успехи одного оказываются неизмеримо выше, чем другого, — в зависимости от его места жительства.
Картина, конечно, бредовая: так быть не может. Но где ошибка в нашей модели, что в ней — не так?
Вот один случай. Наши учителя были в нескольких западных странах по обмену. Они присутствовали там на уроках, и везде на полчаса давалось задание, с которым любой ученик справлялся за двадцать минут. Дети смотрели в потолок, все они смертельно скучали. Кажется, почему не дать новое задание тем, кто зевает вот уже десять минут? Один из наших не выдержал, так и спросил: «Скажите, а у вас может кто-нибудь решить лучше других, выделиться?» Ответ поразил приезжих своею гордостью: «Выделиться? Никогда!»
А может, все такие истории — анекдоты, отдельные случаи: мало ли в любой стране не идеально умных людей? Но вот недавно американский психолог А. Эриксон и английские Д. Слобода и М. Хау сделали сенсационное открытие: понятие таланта — выдумка, вздор. Все люди одинаковы, вложите свои силы в «deliberate practice», и весь мир ваш: побивайте спортивные рекорды, музицируйте, делайте великие открытия — не хуже других! Такая вот политкорректная современная теория…
А в итоге западным школьникам и студентам трудно отказать в прирожденной гениальности: если уж они при такой обработке хоть о чем-то думают, хоть что-то читают…
Протестантская этика сейчас у нас в моде, суть этой моды проста: «Настройтесь, как они, работайте, как они — и будете жить, как они». И в обманчивой этой ясности происходит смешение разных понятий, разных эпох. Героически настроенные «они» жили отнюдь не комфортабельно: осваивали пустынные земли, воевали, строили примитивные поселки — с фундамента, с нуля. «Мой Бог, моя нравственность, мой труд!» — это выглядело величественно. Но ориентировано было все это на земную жизнь, на земной успех, а для этого успеха Бог лишь временно необходим. Вот успех достигнут, и потомок первопроходца расслабленно выбирает, какую новую марку авто, телевизора, компьютера ему предпочесть. Что нужно для счастья его сыну — биться, рваться, мучительно над чем-то размышлять? Но от всего этого лишь вред здоровью, а нужно другое: чтобы никто не был лучше, чем он. Ну да, есть яйцеголовые в своих университетах, но глаза они каждый день не мозолят, да и сколько долларов стоит каждый из них? А чтобы очкарик в классе решал задачи лучше, чем мой сын?!
Интересно бывает поговорить с апологетами западного образования. «Они реализуют себя по-другому» — такой ответ всегда слышишь на вопрос о судьбе фундаментальных знаний в европейской школе. Воистину по-другому. В этом вопросе у нас с реформаторами разногласий нет.
Наша школа всегда держалась на преподавании литературы, русского языка, математики, физики. «Первым делом — понижается уровень образования, наук и талантов», — как формулировал базовые принципы реформатор Шигалев. Но резкое уменьшение объема математики и физики в таком виде, как оно задумано, будет означать на практике полное уничтожение их (а реформу преподавания русского языка следует, быть может, считать уже осуществленной). Намечены же на место фундаментального образования — экономика, право, английский, компьютеры, так записано в «Стратегии модернизации…». Ясно, что при такой «модернизации» речь в действительности идет о полном сломе: на место школы базовых знаний ставится «школа жизни».
Но ставится ли в самом деле? Обучение компьютерам при одновременном выбивании из-под обучаемого логико-математической базы — это труд, превращающий человека в обезьяну. И такая обезьяна даже не сможет заработать на свежий банан, она никому в мире не нужна. Наши программисты далеко не всегда так уж хорошо «обучены компьютерам», а высоко ценятся они в мире за хорошо тренированную голову и прочное знание фундаментальных основ.
Экономика, право? Но какие учебники могут воспитать основы правосознания или экономическую культуру? Такие учебники полезны как шлифовка, если фундаментальные правовые и экономические знания дает окружающая жизнь. Если она воспитывает уважение к закону как таковому, то остается лишь узнать, в чем состоят конкретные законы. Если ты вписан в стабильную экономическую реальность, учебник даст тебе сформулированное, рациональное представление о ней. Ясно, что у нас такого завершающего значения эти предметы иметь не могут: нечего завершать. Чему прежде учить в обществе, убежденном в своем моральном праве не платить налоги, — экономике или праву?
Замена же в числе приоритетов русского языка английским не только неприлична, она прежде всего бессмысленна: к возможностям выучить примитивный «прикладной» английский, имеющимся сегодня, школа ничего добавить не может. К иностранным языкам в школе всегда относились серьезно, но желающие их знать все равно учили их дополнительно. Сейчас такие возможности резко возросли, а никаких шансов на улучшение преподавания в школе реформа не дает. Кроме лозунга «Даешь английский!».
В активе реформы — два-три новых полезных предмета, никакого гармоничного целого в российской школе они образовать не могут. В пассиве — полное уничтожение уникального фундаментального образования. Не дороговато ли?
Все сказанное нами вовсе не является спором с реформаторами. Ибо для спора нужна общая основа, общая база. А ее нет: глубинные принципы, на которых основана идеология реформы, нашему традиционному подходу к образованию чужды. И, если называть вещи своими именами, — глубоко враждебны.
Но именно эта враждебность подчас психологически и провоцирует… защиту реформы. Принять или отвергнуть эту реформу? Принять или отвергнуть сегодняшнюю западную парадигму? Это, по существу, один и тот же вопрос. «Но… как же так? Все, что есть на Западе, нам подходит: свободы, демократия, либеральная экономика. А значит, и их система образования нам просто не может не подойти. Или мы опять на какой-то свой „особый путь“ лезем?» Такой пафос слышится во многих письмах в газеты, простодушная тревога: но ведь вестернизация не может быть столь плоха?
