Андрис Пуриньш - Не спрашивайте меня ни о чем
Я стоял и слушал. Я мог только слушать. Она с упреком сказала:
— Зачем ты все-таки пришел, Инт?..
— Когда-то надо же с этим покончить.
— Но только не сегодня. Я все сделаю сама.
— У тебя это слишком затянулось… Можно пригласить тебя на следующий танец?
— Нет, — сказала она. — Нет. Я же сказала, что я с Иво.
— Ну вот!
— Не могу я сразу… сказать ему…
— Тогда я скажу сам.
— Нет!
— Ты пойми. С этим давно нора было покончить! Таге лучше и для него и для нас… Чего ты мальчишке зря голову морочишь?
— Не злись, Инт, — с мольбой в голосе сказала она. — Ну не могу я так с бухты-барахты…
— Какого дьявола! Мне надоело, что ты с ним церемонишься, как…
— Тебе не понять. Ты не знаешь, что это значит…
— Пока не поздно, пора ему втолковать, что жизнь не табличка умножения на обложке школьной тетради.
— Инт…
— Диана… Мы хорошо знаем друг друга. Я знаю, что было в твоей жизни, ты знаешь, что было в моей. Нам незачем упрекать друг друга. Свое прошлое мы перечеркнули. Но внушает сомнение настоящее: действительно ли проведена черта. В конце концов нам уже не по двадцать. Если, конечно, ты думаешь об этом всерьез.
Она придвинулась к мужчине плечом, точно так же, как до этого придвигалась ко мне, когда хотела в чем-то убедить, и что-то сказала, но я не слышал что.
Мое сердце остановилось.
Расслышал еще несколько отрывочных фраз, произнесенных мужчиной.
— …мне очень неприятно… скажу Иво сам… именно между тобой и Иво… надо трезво смотреть на жизнь… не розовая плантация…
Взревела музыка. Мужчина оглянулся и увидел меня, что-то сказал Диане, она взяла его за локоть, но он осторожно освободился.
Мужчина помахал мне и что-то произнес. Я не расслышал, хоть и стоял совсем близко.
Я смотрел на Диану, и она смотрела на меня, но глаза наши никак не встречались.
Мужчина протиснулся ко мне и с улыбочкой сказал:
— Приветствую, молодой человек!
— Чао… — сказал я.
— Заложил крепко? — панибратски спросил он. — Видик у тебя бледный.
Я что-то ответил, тоже попробовал улыбнуться, но он сказал, что нам надо поговорить.
Меня прошиб пот, и я почувствовал, как лицо мое онемело, будто от укола новокаина.
Мы вышли из зала во двор, там было прохладно, и я более или менее пришел в себя. Пошли к скамейке, стоявшей в кустах. Вернее сказать, мужчина шел впереди, а я плелся за ним. С каждым шагом мои силы прибывали. Очевидно, там, в зале, на меня напал какой-то стресс или что-то еще, что теперь постепенно отступало.
— Ты сам заложил, — сказал я.
— Нет, — возразил он.
— Я не пил ни капли.
— Верю.
Он уселся на скамью.
Я продолжал стоять.
— Садись, — сказал он.
— Не хочу.
— Как угодно.
Он заложил ногу на ногу, вынул сигареты и предложил мне.
Я не взял.
Он закурил.
Небо было темным. По небу плыли обрывки туч. Поднялся ветер. Кое-где в темноте ночи поблескивали звезды.
— Иво! — начал он.
— Что?
— Иво, мне очень неприятно, но…
— Не лезь к ней! Я прошу тебя, не лезь к ней!
— Я тебе должен сказать…
— Не лезь к ней!
— Будь благоразумен. Ты должен понять, что вы оба…
— Убирайся к черту!
— Тебе семнадцать, а ей…
— Восемнадцать мне уже, — вытолкнул я.
— Ну хорошо. Восемнадцать.
— Ты ее не любишь!
— Не говори глупости. Потом сам поймешь, что так было лучше всего. Тебе она…
— Не лезь к ней… — долбил я в одну точку. — Не лезь к ней!
Сигарета у него погасла. Он достал зажигалку, но ветер несколько раз гасил огонек, прежде чем ему удалось закурить. Он глубоко затягивался. Я стоял и смотрел. Потом он сказал:
— Если ты хочешь знать, то я скажу тебе. Мы с Дианой женимся. Забыв обо всем, что было раньше.
— Ты врешь!
Красный огонек въедался в его сигарету. Сжигал ее безжалостно. Позади оставалось пепелище.
— Ты скотина! — проговорил я с дрожью в голосе. — Ты с ней поиграешь и бросишь. Заделаешь ребенка и бросишь ее. Даже алименты платить не станешь. Наделаешь детей и в один прекрасный день бросишь ее. Ты такой! А она не такая, как другие, это тебе говорю я, черт тебя знает, что у тебя за имя, и еще скажу, что ты негодяй! Она сейчас, может быть, любит тебя, потому что ты запудрил ей мозги и она не знает, какой ты есть на самом деле, но ты ее любить никогда не будешь. Оставь ее, пожалуйста, прошу… ну, прошу… оставь ее…
— Чушь ты порешь, вот что. Мы с Дианой познакомились, когда она была в твоем возрасте. Теперь, хоть и поздновато, мы поняли, что любили друг друга… Не знаю, для чего я тебе все это говорю, в конце концов, эго не твое дело! Единственно, может, для того, чтобы все, что было, оставило в тебе меньше боли… Мы с Дианой пережили больше, чем ты, знаем, что почем в этой жизни… Я понимаю, тебе больно… Но со временем пройдет, и ты позабудешь, что когда-то любил некую Диану.
— Ты свинья, свинья, ты вонючая свинья при вонючем галстуке, — от злости я чуть не плакал. — Чтоб ты сдох, пес проклятый!
Он встал, и я врезал ему. Наверно, он этого не ожидал. Он был явно сильнее меня. Но ненависть и отчаяние придали моей руке силы, и в следующий миг он повалился на скамью.
Месяц харкнул светом на крапчатую дрянь.
Он наклонился и провел ладонью по рту. Из разбитой губы сочилась кровь.
— Зря ты так, Иво, — проговорил он странным голосом.
Я ударил еще раз, но в глазах моих потемнело, и я погрузился в непроглядную черноту, в которой не светили ни звезды, ни месяц. Потом я очнулся. Преющие листья у моего лица. Выплюнул что-то соленое и кое-как сел.
Мужчина сидел на скамье.
— Глянь-ка! У волчонка растут зубы. Я считал, что ты лучше воспитан, не говоря уже о том, что ты мне тут нагородил, — сказал мужчина и икнул. Закурил новую сигарету. — И насчет Дианы. Ты ее должен забыть. Забыть навсегда. Так, будто ее никогда и не было. Никогда. Забудешь на все времена. Понятно? И тогда мы останемся друзьями и выкинем из памяти этот поганый вечер. Договорились?
— Друзья… Какие друзья…
Я не понял, что он хотел сказать.
Он криво усмехнулся.
— Ты, что же, дурень, не соображаешь? То, что между вами было, в наши дни… Допускаю, что ты думаешь совсем по-другому. Возможно, ты воспринимаешь все иначе. Я и сам когда-то был таким дурошлепом, по это ничего не меняет.
— Не лезь к ней, ты слышишь?
— Заладил одно и то же. Как тебе не надоест? Очевидно, ты не способен мыслить логически.
— Собака ты, крапчатая собака, — сказал я. — Чтоб ты сдох, пес паршивый!
Мужчина забросил сигарету и встал. Шагнул вперед. Я мгновенно вскочил и отпрыгнул назад. Он бросился на меня и ударил изо всей силы. Я увернулся, но тут же последовал второй удар. Я наклонился, развернулся для удара, но нога зацепилась за корень, и я упал навзничь.
Мужчина нагнулся, и я врезал ему кулаком в рожу.
Он пнул меня в бок, но, когда занес ногу, чтобы пнуть еще раз, мне удалось ее ухватить, и он повалился на меня. Сцепившись, мы катались по дорожке, хрипя от злобы, и в дикой ярости колошматили друг друга.
Потом я пришел в себя.
Я лежал на дорожке.
Луна и яркие звезды лили свет на перепачканную одежду, прикрывавшую мой труп.
Все во мне болело. Этот гад излупил меня отменно. Но и сам получил будь здоров.
Я поднялся на ноги и рухнул на скамейку.
Потом поплелся назад. Шел, словно в кошмарном сне.
Какие-то лица в светлом помещении. Промелькнула Паула с Янкой из параллельного класса. «Что с тобой случилось? Что с тобой случилось?» Теперь я вспомнил все, не только драку, и единственное, что я мог сделать, — это достать номерок и дать его Пауле. Ловил любопытные взгляды — лица на мне, наверное, уже не было, была расквашенная рожа. Янка утянул меня в угол. «Это кто же тебя так? — приставал он с расспросами. — Кто такие, покажи, ты только покажи!» У него тут целая шайка своих ребят, они сделают все как надо, обработают первый сорт. «Эдис, брат, — пролепетал я распухшими губами и прижался лбом к его плечу, — Эд, этим не поможешь, разве только что убить его, но, наверное, и это не поможет. Да, Эдис, я знаю, что за все надо расплачиваться, и все равно этим не поможешь, потому что всего не купишь. Так уж человек устроен, что есть вещи, которые нельзя купить, Эдис, и все идиотство в том, что эти самые драгоценные вещи на свете — они достаются задаром, и если судьба их тебе не преподносит, то и купить их ты не можешь, и ничем не поможешь, ничем не поможешь, ничем не поможешь, но то, о чем я тебе рассказываю, тебе это, брат, уже известно». — «Надевай куртку, Иво, проводить тебя?» — «Нет, В я дойду, сам дойду, я ведь не пьяный…»
Забрел в какой-то двор с водоразборной колонкой.
