Леонид Сергеев - До встречи на небесах
Как многие талантливые люди с физическими недостатками, Постников долгое время вел замкнутый образ жизни: жил с матерью и сестрой, много читал и сам писал «смешные приключения» для детей — писал о том, чего ему не хватало в жизни; выдумывал загадки, головоломки, лабиринты — все то, что скрашивает досуг, вносит в жизнь элементы игры.
В середине пятидесятых годов художник карикатурист Иван Семенов создал журнал «Веселые картинки» и пригласил Постникова быть литредактором. Постников согласился и быстро из отшельника превратился в чрезмерно общительного деятеля, даже стал метить на должность художественного редактора журнала, что выглядело слишком самоуверенно; не зря художники шутили:
— Если Постников станет худредом, мы пойдем в сборную страны по футболу.
Окончательно освоившись в «Картинках», Постников написал серию приключений известных героев журнала (с начала шестидесятых я начал сотрудничать в журнале и кое-что иллюстрировал из этой серии; в дни совместной работы и завязалась наша дружба). В своих книжках Постников задействовал весь «Клуб веселых человечков», но ярче других выглядели Карандаш, которого придумал И. Семенов, и Самоделкин — детище художника А. Сазонова. Ребята сразу полюбили предводителя «Клуба» виртуозного рисовальщика с носом-карандашом и смекалистого железного человечка. Да и как их было не полюбить, ведь они вызывали у ребенка желание и самому что-то сделать. Кстати, печататься Постников начал под псевдонимом Дружков, взяв эту фамилию у подружки, с которой тогда встречался.
После смерти матери Постников в память о ней написал роман «Прости!» (он и до него накатал кирпич какой-то унылой прозы). Роман был слабым, в нем не хватало остроты, а также крепкости, жесткости, прочности и многих других мощностей, но было целое ведро воды (рукопись проталкивал Аким), и в издательстве роман сократили. Понятно, такие истории авторам не нравятся, и получив верстку, самолюбивый упрямец Постников восстановил текст — не без труда проник в типографию и самовольно перелопатил верстку (если ему что-то втемяшивалось в голову, он не отступал). Позднее этот трюк я тоже использовал, когда сам Постников отредактировал мои опусы. Как-то он сподвиг меня на интереснейшее дело — почесывая затылок, сонно проговорил:
— Напиши-ка в наш журнал сказку (первый и единственный случай, когда мне предложили что-то написать для журнала). Думаю, у тебя получится.
Пришлось попотеть, но все же я написал сказку про краски, где одними и теми же красками художники рисуют совершенно разное. Так один красной краской рисует маки, розы, гвоздики… Другой — мухоморы, пожары…
Мои «художники» Постникову понравились, но он, как настоящий литературный хулиган, без моего ведома, ввернул «дополнительную окраску»: первому художнику добавил политический мотив — «и знамена на праздниках, и пионерские галстуки», а второму вампирский — «и кровь»… Тоже мне преобразователь! Ясно, все мы должны опекать тех, кто нам доверился, но Постников не опекал, а навязывал свое. Больше того, поскольку я был начинающим литератором, он, стервец, посчитал не обязательным показывать мне правку, и напечатал со своими добавлениями. Я немного расстроился и сказал ему:
— Как хочешь, но если когда-нибудь сказка выйдет отдельной книжкой, восстановлю свой вариант (что и сделал спустя двадцать лет). Ты в романе целые страницы восстановил, а я что, несколько слов не могу?
— Можешь, конечно, — миролюбиво кивнул Постников. — Но я сделал лучше, нашел элегантный выход из тупиковой ситуации. Теперь в каждой фразе чувствуется рука мастера. Оценить мое благородство может только благородный человек, ты на него не тянешь (такой был самоуверенный писака, первостепенный хвальбун!).
Спустя пару месяцев после выхода романа «Прости!..», Постников протянул мне письмо какой-то старушенции с Урала, где она на все лады расхваливала его писания. Письмецо было чересчур литературным, и я, грешным делом, подумал — уж не накатал ли его сам Постников, тем более что постоянно таскал его в кармане, всем показывал и радовался, как мальчишка, что было бы простительно начинающему автору, но никак не опытному литературному зубру. Но вскоре выяснилось, что старушенция существует на самом деле и откликается на все книжные новинки.
Кстати, позднее так же, как Постников, вел себя завсегдатай ЦДЛ Глеб Поздняков, который всем представлялся сценаристом (заодно, как бы мимоходом, сообщал, что является профессиональным шофером и работал таксистом), при этом называл известные фильмы, где был, по его словам, «вторым автором текста» (пойди проверь!). Но однажды этот Поздняков напечатал маленькую юмореску в газете и носился с ней, словно курица с яйцом: всем совал под нос и преподносил, как огромное достижение; он так радовался крохотной публикации, что многие усомнились — сценарист ли он вообще (кое-кто выдвигал предположение, что он просто купил рассказец у какого-то юмориста, но я поверил, поскольку мой друг сценарист Рудольф Тюрин был «рабом» у Кончаловского — писал диалоги в сценариях, за что получал неплохие деньги, но в титрах не упоминался).
Позднякова разоблачили довольно быстро — оказалось, он такой же автор фильмов, как мы танцоры Большого театра. К чести Позднякова отмечу — он прекрасно чувствует прозу, и недавно написал хороший роман «Моцарт Иванов» и полностью реабилитировал себя. Ну, а какой он таксист, я убедился, когда он подвез меня на своей машине до метро — «профессионал» тянул только на любителя с небольшим стажем. Зато, будучи всего лишь любителем в бизнесе до «перестройки», сейчас преуспел — стал настоящим профессионалом — владеет (с кем-то на паях) модным кафе.
Что касается моей персоны, то я за всю жизнь только два раза сталкивался с незнакомыми благодарными читателями. Первый раз мне позвонил какой-то мужчина со старческим голосом; назвав свою фамилию, он представился писателем (я такого не знал) и похвалил мои «Утренние трамваи»; затем спросил, где находится местность, которую я описал, и добавил: «Мне все это близко… наверно, мы с вами одного возраста», но узнав, что я на десять лет моложе, разочарованно вздохнул и попрощался. Второй раз я получил письмо из Сибири, и опять от какого-то старикана. Письмо было сухим: «Давно слежу за вашим творчеством… собираю ваши книги… хотел бы иметь и другие… с автографом». Я подивился такому дотошному читателю, и уже собрался было послать пару книжек, как писатель Леонид Яхнин, узнав в чем дело, поднял меня на смех:
— Сергеев, ну ты что, совсем дурак?! Да я сто раз получал такие письма. Это пройдохи, которые по списку рассылают письма, получают книги с автографами, потом их загоняют по двойной цене. Пора бы уж тебе, старому дураку, это знать, хе-хе!
Но я отвлекся. Так вот, Постников благодушно взирал на мои литературные потуги и всегда выдавал спокойные золотые фразы высоким, мальчишеским голосом. Нельзя сказать, что его язык был для меня божественным откровением, тем не менее рядом с ним почему-то и я выражался приличней — можно сказать, облагораживался.
Забегая вперед, скажу: даже когда я стал зрелым литератором (и, хочется думать, немного продвинулся вперед, поближе к своим друзьям, профессиональным писателям), редакторы не церемонились с моими рассказами, кромсали их как колбасу, как им вздумается. С. Баймухаметов в «Современнике» безжалостно прошелся по моей повести и, «чтобы прошла цензуру», написал какую-то «шапку», в том смысле, что это частный случай, без всяких обобщений. А. Калина в своем журнале «Предприниматель» сократил мой рассказ и заменил концовку, наляпав совершенно не свойственные мне словечки, но главное, об этом варварстве не поставил меня в известность. Точно так же поступил Шашин, добавив отсебятины в мою статью о Егорове. Поэт Дагуров, работая в газете «Московский железнодорожник», часто печатал мои рассказы (за что ему мое горячее спасибо), но он, тупая башка, выбрасывал из них целые абзацы и всем рассказам давал новые названия — разумеется, не ставя меня в известность. Я от этого не веселился, но и не огорчался, считая такую бесцеремонность издержками литературной работы, и думал — если будет книжка, напечатаю свой вариант. За меня вступился Тарловский:
— Как он может такое проделывать, ведь сам литератор?!
Опять, черт возьми, переключился на себя — воспоминания о друге все больше превращаются в мою автобиографию — да простит меня Постников! Ладно, пойду дальше. В «Картинках» ежедневно было скопище творческих личностей, и Постников познакомил меня со многими художниками и писателями (за это ему громадная благодарность).
Не раз прямо из журнала мы набивались в «Победу» Постникова, как сельди в бочке, и катили на выступления перед детьми, а потом в какое-нибудь кафе отметить встречу. То было золотое времечко. «Картинки» имели невероятную популярность, тираж доходил до фантастической цифры — девяти с половиной миллионов, в журнале сотрудничали лучшие детские писатели и художники (в том числе и «левые», которых не печатали в других местах). Я с теплотой вспоминаю наши «темные» сборища, доброжелательную атмосферу, которая царила при обсуждении тем и, конечно, походы всей ватагой в «Арагви». У нас было крепкое мужское братство, и если кто и завидовал кому, то по-хорошему, с уважением к мастерству товарища, что особый случай в творческом логове.
