Дмитрий Липскеров - Осени не будет никогда
Вова принял, сетуя, что посуда единственная, есть, правда, другая — фужер хрустальный, но он с трещиной, а это — плохая примета.
— Пей, любезный, — подбодрила Зинка. — Я уж после…
— Ну, хорошо тогда… Я поехал…
Он держал наполненный до краев стакан двумя пальцами, и Зюкина удивлялась, как тот не выскользнет, так как остальные части Вовиного тела потрясывало заметно.
— Ух!.. — утерся художник рукавом.
— Угощайся, родной!
Зюкина подвинула ближе к Вове упаковочную бумажку, на которой имелись и селедочка, и колбаска, и кусок вафельного торта…
Пока творец закусывал, она по-мужски плеснула себе, коротко выдохнула носом и выпила стакан в два глотка.
— О! — только и выговорил Вова.
— А ты как думал! — хмыкнула Зинка, чей желудок омыло горячим приливом. В глазах бабы заблестело, она взяла с бумажки торт и громко хрустнула вафлями. — А чего у тебя окно открыто? — поинтересовалась, слизывая с губ вместе с красной помадой шоколад.
— Да так, — застеснялся Рыбаков, вспоминая непристойные жесты.
— На звезды смотрел? — криво улыбнулась Зюкина, наливая Вове опять до краев.
— Ага…
Он кивнул и вновь взялся за стекло двумя перстами… Водка маленьким водопадиком, весело журча, прокатилась по кишочкам и стекла в одно озерцо, которое быстро всасывалось в кровь… Куснул от селедки хвост вместе с костями. Заулыбался от прилива настроения и от того, что благодетельница Зинка вдруг щипнула его за ягодицу. Было стеснительно, но вместе с тем возникло некое старое и забытое ощущение. Так плоть вспоминает вместо ударов плетью поглаживание нежной руки.
Вова хихикнул и даже отодвинулся, совсем не желая вспоминать. Плеть для него была привычнее, а потому, чтобы сгладить свое волнение, он теперь сам глотнул «Московской» прямо из горла и так широко улыбнулся Зюкиной, что та подивилась зубам гения, будто на выставку чудес стамоталогии попала. У этого бомжары были все зубы на месте. Мало того, белизна их, крупных, с зубчиками на кончиках, как у детишек, просто слепила. Зинка от удивления открыла свой рот и заблестела в ответ золотом.
— Покажи мне звезды! — жарко попросила она. — Где Венера?
— Я не знаю звезд, — испугался Вова.
— Тогда я тебе покажу!
Зюкина подтащила Рыбакова к окну и стала тыкать пальцем в небо наугад.
— Это — Большая медведица! — она клонила пьяненького художника к подоконнику. — Это — Млечная дорога, это — просто Луна!.. Видишь?
— Нет, — признался Вова, не в силах распрямиться под тяжестью Зинкиной руки.
— Не видишь? — вскричала она.
— Нет… — подтвердил он.
— Тогда давай, вали в небо! Там разглядишь!
Зюкина взяла одной рукой Вову за шиворот, другой за ягодицы в растянутых трениках, раскачала его на счет раз-два-три и выкинула гения из окна в небо.
Не дожидаясь звука упавшего тела, продавщица кинулась к стене и ножом стала снимать обои с ангелом. Фактура отваливалась легко, как во всех новостройках обои клеили на слюну, но Зинка чувствовала, что времени хватит только на одного крылатого, выбрала, конечно, мужика, на хрена ей баба, и работала, работала, капая потом на пол…
Конечно, она не видела, как прозрачная сущность второго, или второй, отделилась от стены, вылетела в ночное окно, быстро нагнала падающего Вову, подхватила своего создателя на руки и медленно опустила пьяное тело в траву неповрежденным. Потом сущность вернулась в рукотворный образ и почти до самого утра наблюдала за тем, как Зюкина сантиметр за сантиметром ворует ангела…
* * *Вова, светлая душа, проснулся с утреца в росистой травке, подумал, что в детстве его душа находится, и принялся ползать на карачках, пытаясь отыскать волшебный мешок.
Его, конечно, погнала дворничиха, но не слишком грубо, а так, слегка метлой по заду, чтобы очухался. Знала Вову не по имени, а по безобидному нраву, потому и милицию не привлекла.
Он вернулся домой в грузовом лифте и долго стоял возле стены, раззявя рот, глядя на след от исчезнувшего ангела.
Улетел, подумал, почувствовав легкий ветерок из открытого окна.
Второй же был на месте и улыбался по-прежнему с нежностью, с каким-то состраданием даже. Он тоже улыбнулся своему намалеванному, потом поглядел на подсохшую еду на бумаге, вспомнил Зюкину и свой полет на Венеру.
Просто подумал, что не долетел, и переключился на кленовый лист.
Будто молотком по сердцу ударили.
Половину его съела бумага, оформляя зеленую плоть в простой прямоугольник.
Опять побежал на улицу и нашел все деревья украшенными точно такими же листьями. И на всех написано одинаковое, по-иностранному и с цифрами.
И тогда он понял.
Возвращался домой и понял. Лег на пол грудью, щекой ощущая прохладу щербатого паркета.
Это все старик, думал. Талант забрать не смог, осень забрал…
В это время Зинка Зюкина влезала в частный самолет «Фокер» в аэропорту «Внуково-3», заплатив за багаж таможеннику Выхину, которого когда-то на это место и устроила за тридцаточку баксов. В ожидании вылета выхлебала граммов шестьсот вискаря, а когда взлетели, перекрестилась и пожелала Вовчику мягкой, как пух, земли.
Он лежал, вжавшись в пол, и понимал:
Осени не будет…
Осени не будет никогда!
17
Полковник Журов с самого утра грустил. Чего-то ему сегодня все опостылело. Гаркнул в селектор, чтобы ничьего на его этаже духа не было, заперся в кабинете и откупорил бутылочку коньяка. Достал сигарку, обмакнул ее кончик в благородную жидкость и пустил струю пахучего дыма.
Он проанализировал такое свое необычное состояние и нашел много составляющих, которые и определили сегодняшнюю мрачность его души.
Во-первых, конечно, самое главное — это грузинец, полкаш фээсбэешный. Ясно, что его, Журова, в этой ситуации ничего хорошего не ждет! А в министерство опять захотелось. Можно было бы и в спецназ, но уже форма не та, да и квалификация утеряна… Второе — это покалеченный сотрудник Пожидаев. Хоть и сам виноват, но там разбираться долго не станут, просто погладят Журова против шерстки и награду к юбилею не дадут.
Да еще лысый этот уж сколько сидит без санкции. Хорошо, что — идиот и жаловаться не пойдет, а так он своей черепушкой всю его репутацию «коммандос» похерил. Все ботинки об него попортил Журов, а толку ноль. Подчиненные глаза воротят…
Журов выпил двадцать граммов, и задал сакраментальный, но очень важный вопрос. Задал его вслух, обратившись к бюсту Президента России.
— А кто виноват?.. Кто во всем виноват?
Выпил еще двадцать, затянулся кубаной и принялся мыслить логически.
Все началось с наряда Хренина и Душко…
Здесь Журов хохотнул, представив, как из задницы рядового выезжает железнодорожный состав. Представил на себе, понял, что больно…
Это они вызвали «скорую», приехавшую с этой карлицей Бове. А к кому вызвали? К лысому. Правильно. Потом запросили подкрепление, и выехал на бульвар Пожидаев. Там лысый завладел табельным оружием Хренина и выстрелил в Душко… Бедный парень, пожалел полковник. Досталось же ему!.. И нога, и ж… Стоп!!! Кто в кого выстрелил?!!
— Да что же это я! — загасил сигару в пепельнице Журов. — Это же наша версия! Коллегиальная!… Липовая! Не лысый стрелял в Душко, а Хренин… Как же я забыл!.. А чего он стрелял?.. Да какая разница! Пусть разбирательство, пусть весь отдел премии лишают!.. Кто виноват?.. Хренин! Хренин — сучий потрох!!! Бове, лишь ниточка, потянувшаяся за выстрелом, Пожидаев веревочка, прикрепившаяся к ниточке, а уж грузин — канат!
Полковник порадовался, что голова его еще не отказывает, почесал в благодарность затылок и подумал, что теперь знает виновного, а если он знает такового, то что надо делать? Правильно. Принимать меры…
Он сел за стол и нежно ткнул пальчиком кнопку селектора.
— Хренина ко мне!
— Ушел в гастроном на обед!
Журов рассказал селектору весь матерный словарь за одну минуту. Причем он не просто выдавал слово за словом, а выстраивал их в смысловую очередность, которая при переводе на язык обыкновенный означала:
— Я всех ваших мам любовником буду! Всех поставлю, как собачек женского пола, на четвереньки и каждому засуну в природное отверстие по гранате! И т. д.
— Сбегать, что ли, за Хрениным, товарищ полковник? — поинтересовались из селектора.
— Ага.
— Понятно. А то вы как-то замысловато!..
Журов разбил очередной бюст…
Прошло время, и в селекторе закряхтело:
— Товарищ полковник, вас можно?
— Меня никогда нельзя! — рявкнул Журов в ответ. — Это я могу любого и когда захочу!
— Здесь девушка к вам давешняя прибыла, — не обращал внимание на раздражение начальства селектор. — Говорит, по очень важному делу.
— Какая девушка? — с недовольством поинтересовался начальник отдела, хотя уже понимал, какая, и кривил физиономию, как будто лимон разжевал.
— Бове — фамилия. Которая старшине моргала выколола.
Журов поправил на брюках ремень, в брюках хозяйство и распорядился пускать.
