Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник
Марсиаль вернулся к себе, снедаемый любопытством. Что же это за служебная тайна, на которую намекнул Юбер? В телефонном разговоре он упомянул о «документах»… Может быть, речь идет о похищении секретных документов? Уж не новое ли дело об «утечке информации»? В конце концов, Юбер правительственный чиновник. Правда, шпионы вопросами культуры не интересуются, но кто его знает, может, ведомство Юбера как-то связано (посредством компьютеров) с министерством национальной обороны или с Комиссией по атомной энергии. Что, если вдруг разразится грандиозный скандал и имя Юбера Лашома замелькает на первых страницах газет? Эта мысль так подбодрила Марсиаля, что на некоторое время он даже позабыл о бессмертии души.
Но прошло несколько дней, а скандал не разразился и газеты не разоблачили Юбера Лашома как агента советской разведки. Марсиаль, пожалуй, не без некоторого разочарования вернулся к вопросам теологии. Он стал читать запоем все, что попадало под руку. Ох, уж эти философы, теологи, отцы церкви — они знай себе темнят, ходят вокруг да около, забивают тебе голову заумной терминологией и уклоняются от главных вопросов. Ты ощупью пытаешься продраться сквозь густой туман ученых словес, смысл которых тебе не мешало бы выяснить, а это невозможно, потому что у каждого автора свой собственный словарь, свои неологизмы, своя произвольная система отсчета. Марсиаль споткнулся на слове «ноосфера». Он позвонил свояку.
— Что он, собственно, под этим подразумевает? Я что-то не понял. Может, это общая сумма знаний, приобретенных человечеством с начала его существования? А может, некий духовный элемент, который обволакивает нас и который мы вдыхаем, как кислород? Или это образ, метафора, которая означает, что человек эволюционирует в сторону все большей духовности? Согласись, что это не совсем ясно.
Юбер, припертый к стенке своим неумолимым родственником, вынужден был согласиться.
Марсиалю очень понравились классические доводы, опровергающие существование бога. Существо совершенное не может создать столь несовершенный мир. Существо совершенной доброты не может сотворить существа, про которых ему заранее известно, что в большинстве своем они обречены грешить, страдать и делать зло. Божественное предопределение несовместимо с человеческой свободой. Если я предопределен богом, стало быть, я не свободен, и стало быть, не подлежу суду, пусть даже божьему. А если я свободен и грешен, стало быть, я обрекаю бога на вечные муки, отрекаясь от его любви. Но бог, страдающий оттого, что ему чего-то недостает, уже не бог, ибо совершенная полнота есть один из атрибутов божества. Правда, теологи пытаются обойти этот камень преткновения, утверждая, что Deus non est passibilis, то есть что бог не есть существо чувствующее и его не может огорчить наше отречение. Но Марсиаль был возмущен. Что за холодное равнодушие, что за деспотические прихоти? Выходит, мы несчастливы на земле и, может быть, прокляты на небе, а богу хоть бы что?
Нет, этого быть не может, ведь для того он и послал нам своего сына, чтобы нас спасти.
— Надо все-таки разобраться, — заявил Марсиаль по телефону Юберу. — Нам говорят: Deus non est passibilis. Но ведь он страдал, да еще как, его оскорбляли, и умер он на кресте…
— Но ведь сын добровольно обрек себя на участь человеческую! — Юбер был в ярости. Безобразие — беспокоить людей, чтобы выяснить, способен бог испытывать чувства или нет!
— Выходит, в природе бога-сына и бога-отца заложено противоречие? Но как же это бог может так раздваиваться? Сначала был Иегова, мстительный, жестокий бог. Потом в какой-то исторический момент откуда ни возьмись явился Сын божий и установил новый закон, непохожий на тот, что его отец предписал прежде. Да тут же концы с концами не сходятся!
Однако аргументы, отстаивающие существование бога, тоже никак нельзя было назвать нелепыми. Марсиалю, большому любителю логических выкладок, показалась очень убедительной мысль о первопричине движения. Допустим, что в поисках начала жизни мы дошли от человека до простейшей амебы, от амебы до химических превращений в глубинах океана. Допустим также, что Земля была вначале туманностью. Хорошо. Но откуда взялась эта туманность? И что же первопричина всего, если не Вечное Творящее Существо?
Вас смущает божественное предвидение? Но оно противоречит только лишь нашему представлению о мире, связанному с понятием времени. Для бога понятия времени не существует, для него нет вчера и сегодня, для него существует только вечное Настоящее. Бог есть «от начала сущий». Он не предрешает заранее, кем мы станем и что мы будем делать. Наша свобода остается неприкосновенной.
Бог, вечное Настоящее… Но тогда — тогда выходит, туманность вообще могла не иметь начала? Может быть, она единосущна богу? А может, она и есть бог? Mens agitat molem — дух движет материей. Такова была религия древних: все сущее причастно божеству. Бог присутствует всюду — в голове мудреца и в придорожном камне. Какое величавое и поэтическое мировоззрение! Марсиаль начал было склоняться к пантеизму. В конце концов, вся загвоздка в том, что мы представляем бога как личность, как существо. Стоит отрешиться от такого антрономорфического представления о божестве, и ничто не мешает нам назвать богом вечную энергию, в которой мы все растворимся после смерти, как капли в океане. Правда, если дело обстоит так, надо оставить надежду на осознанное воскресение к загробной жизни и примириться с тем, что тебя не будет, что ты исчезнешь.
Теперь Марсиаль почти все вечера проводил за книгами. Его домашние диву давались — откуда взялась эта неистовая жажда знания. Дельфина не могла нарадоваться. По вечерам они чувствовали себя очень уютно — каждый на своей кровати, со своей книгой, у своей лампы. Час покоя. Иногда Марсиаль издавал негромкое восклицание.
— В чем дело? — спрашивала Дельфина.
— Ну, силен этот тип! — отвечал Марсиаль. — Ты только послушай. — И он читал ей поразивший его отрывок. И они вдвоем обсуждали его, как во времена молодости.
Среди книг сына Марсиаль нашел популярное изложение философии экзистенциализма, в частности его французской разновидности. Он с жадностью проглотил книгу за несколько вечеров. Поначалу от него часто ускользал смысл, но под конец он все-таки разобрался в темных для него понятиях Случайности и Необходимости, Имманентности и Трансцендентности, Для себя бытия и Бытия в Себе. Эта книга стала для него откровением. Он захватил ее с собой в Сот-ан-Лабур, где по обыкновению проводил свои рождественские каникулы у мадам Сарла. На досуге он перечитал ее, гордясь, что разобрался в тексте, который вначале был таким недоступным и сложным. Он почувствовал, как в нем возрождается интерес и склонность к философствованию — то же самое он испытывал с некоторыми перебоями между пятнадцатью и двадцатью пятью годами. И он в который раз укорил себя, что не поддерживал в себе это живительное пламя: вернейшее средство оставаться молодым — это сохранить молодость духа.
Когда Марсиаль добрался до страниц, посвященных атеизму, он почувствовал, что наконец-то получил ответ, и, хотя его огорчило, что ответ оказался отрицательным, он был вознагражден горькой радостью сознания, что все-таки докопался до истины. Философия экзистенциализма не оставляла ни тени надежды, но зато она была мужественной: Человек — сам мерило всех ценностей, он сам себе судья. и ему неоткуда ждать хвалы или порицания, кроме как от себе подобных. За пределами мира, в котором мы действуем, нет ничего. Марсиаль почувствовал искушение позвонить Юберу и поделиться с ним своим открытием. Но конечно, это было немыслимо. Он сразу же представил себе их разговор:
«— Алло! Это ты? Говорит Марсиаль. Я звоню из Сот. Как дела? Что ж, тем лучше. Спасибо, все здоровы. Нет-нет, ничего серьезного. Я позвонил просто, чтобы сказать тебе следующее: идея бога противоречива, и мы мучаемся зря.
— Что?
— Человек — это бесплодная страсть.
— Марсиаль, ты что, рехнулся?
— Между Бытием в себе и Для себя бытием полного совпадения быть не может. Бытие в себе не может избежать влияния случайности.
— Громче, не слышу.
— Я говорю: Бытие в себе не может избежать влияния случайности. Мадемуазель, не разъединяйте, пожалуйста! Стало быть, абсолютное существо — это абсурд».
Он посмеялся, представив себе ошалелую физиономию Юбера. Телефон — не слишком подходящее средство для философских дискуссий, в особенности когда собеседники находятся на расстоянии семисот километров друг от друга. Лучше повидаться со свояком по возвращении в Париж. Впрочем, Марсиаль заранее предвидел все, что ему скажет Юбер: «Экзистенциализм, как и всякая другая философия, сам диктует себе правила игры и, следовательно, ничуть не более убедителен, чем любая другая система взглядов».
![BlackSpiralDancer - Unwritten [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
