Эли Визель - Ночь. Рассвет. Несчастный случай
— Конечно, я очень рад.
— Ты пришел издалека, — сказала она.
— Да, издалека.
— Ты не очень-то разговорчив.
— Не очень.
Я обнаружил, что у больного есть одна привилегия: можно молчать и не извиняться.
— После завтрака я приду и побрею тебя, — сказала сиделка.
— Это не обязательно, — ответил я.
Она явно не поверила мне: в больнице не делают ничего необязательного!
— Правда, необязательно. Я хочу отрастить бороду.
На миг она уставилась на меня, потом вынесла приговор.
— Нет, тебе нужно побриться. Так ты выглядишь слишком больным.
— Но я же болен.
— Разумеется, но после бритья тебе станет лучше.
Не давая мне времени ответить, она продолжала: «Почувствуешь себя, как новенький».
Она была молодая, смуглая, настойчивая. Высокая, в белом халате, застегнутом на все пуговицы, она возвышалась надо мной, и не потому, что стояла.
— Ладно, — сказал я, чтобы положить конец дискуссии.
— Раз так, я согласен.
— Отлично! Вот это парень!
Она радовалась своей победе, ее рот широко раскрылся, обнажив белые зубы. Смеясь, она стала рассказывать всякие истории, которые все сводились к одному: смерть боится нападать на тех, кто приводит себя в порядок по утрам. Похоже, секрет бессмертия заключается в правильном выборе крема для бритья.
Она помогла мне умыться, потом принесла завтрак.
— Я буду тебя кормить как младенца. Ты не стесняешься быть младенцем? В твоем возрасте?
Она вышла и тут же вернулась с электробритвой.
— Мы хотим, чтобы ты хорошо выглядел. Я хочу, чтобы моя детка была красивой!
Бритва ужасно дребезжала. Сиделка продолжала болтать. Я не слушал ее. Я думал о том вечере, когда произошел несчастный случай. Такси мчалось быстро. Я представить себе не мог, что попаду из-за него в больницу.
— Ну вот, — сказала сиделка сияя. — Теперь ты просто прелесть.
— Точно, — сказал я, — как новорожденный младенец!
— Погоди, я принесу тебе зеркало!
У нее были очень большие глаза с черными зрачками, а белок вокруг них был очень белым.
— Я не хочу зеркало, — сказал я.
— Я принесу, ты только посмотри.
— Послушай, — сказал я угрожающе, — если ты дашь мне зеркало, я разобью его. Разбитое зеркало приносит семь лет несчастья! Ты этого хочешь? Семь лет несчастья!
На секунду глаза ее застыли — она раздумывала, не шучу ли я.
— Правда, правда. Тебе любой скажет: никогда нельзя разбивать зеркало.
Она все еще смеялась, но теперь ее голос звучал тревожнее, чем раньше. Она вытерла руки о свой белый халат.
— Плохой мальчик, — сказала она, — ты мне не нравишься.
— Жаль, — ответил я, — я тебя обожаю!
Она что-то пробормотала себе под нос и вышла из палаты.
Я лежал лицом к окну и мог видеть со своей постели Ист-Ривер. Мимо проплывало суденышко — сероватое пятнышко на синем фоне. Мираж.
Кто-то постучал в дверь.
— Войдите!
Доктор Пол Рассел, держа руки в карманах, вернулся продолжить прерванный разговор.
— Тебе лучше сегодня утром?
— Да, доктор, гораздо легче.
— Температуры больше нет. Враг побежден.
— Побежденный враг — это опасно, — заметил я. — Он будет думать только о мщении.
Лицо врача стало серьезнее. Он вынул сигарету и предложил мне. Я отказался. Он закурил сам.
— Тебе все еще больно?
— Да.
— Это продлится еще несколько недель. Ты не боишься?
— Чего?
— Страдания.
— Нет, я не боюсь страдания.
Он посмотрел мне прямо в глаза. «Чего же ты все-таки боишься?»
Снова у меня возникло впечатление, будто он что-то от меня скрывает. Может, он действительно знает? Неужели я проговорился во сне, во время операции?
— Я не боюсь ничего, — ответил я, не опуская взгляд.
Наступило молчание.
Он подошел к окну и постоял там немного. «Вот оно, — подумал я, — человеческая спина: и река больше не существует. Рай — это когда ничего не возникает между глазом и деревом».
— У тебя здесь прекрасный вид, — сказал он, не оборачиваясь.
— Замечательный. Река похожа на меня — еле движется.
— Чистая иллюзия! Она спокойна только на поверхности. Опустись ниже, и ты увидишь, какая она неугомонная… — Он внезапно обернулся: «Между прочим, совсем, как ты».
«Что же он все-таки знает, — размышлял и, слегка обеспокоенный. — Он говорит так, будто ему что-то известно. Быть может, я выдал себя?»
— Каждый человек подобен реке, — сказал я, чтобы увести разговор в область отклоненных понятий. — Река течет к морю, которое никогда не наполняется. Смерть поглощает людей, но никогда не насыщается.
Он почти разочарованно махнул рукой: ладно, не хочешь говорить, юлишь, не важно — я подожду.
Он медленно двинулся к двери, потом остановился.
— Катлин просила тебе кое-что передать. Она придет навестить тебя во второй половине дня.
— Вы ее видели?
— Да, она приходила каждый день. Исключительно приятная девушка.
— Ис-клю-чи-тель-но.
Он стоял в дверном проеме. Его голос казался совсем близким. Видимо, дверь находилась почти рядом с моей постелью.
— Она любит тебя, — сказал он. Его голос стал твердым, настойчивым. — А ты? Ты любишь ее?
Он сделал ударение на «ты». Мое дыхание участилось. «Что же ему известно?» — мучительно спрашивал я себя.
— Конечно, — сказал я, стараясь выглядеть спокойным. — Конечно, я люблю ее.
Все замерло. Наступила полная тишина. В холле хриплый громкоговоритель объявил: «Доктор Браунштейн, к телефону… доктор Браунштейн, вас к телефону…» Отзвук другого мира. В комнате царило глубокое молчание.
— Ладно, — сказал доктор Рассел, — мне нужно идти. Увидимся вечером или завтра.
Другой кораблик скользил вдоль окна. Снаружи был воздух — острый, живой. Я подумал, что в этот самый миг люди ходят по улицам без галстуков, в рубашках с закатанными рукавами. Они читают, спорят, едят, пьют, останавливаются, чтобы пропустить машину, полюбоваться женщиной, поглазеть на витрины. Снаружи, в этот самый миг, люди ходят.
Незадолго до полудня явились несколько моих коллег. Они пришли все вместе, веселые, и старались, чтобы мне тоже было весело.
Они рассказали мне всякие сплетни: кто что делает, кто что говорит, кто кому изменил. Последнее слово, последнюю глупость, последний анекдот.
Потом разговор вернулся к несчастному случаю.
— Согласись, тебе повезло: ты мог погибнуть, — сказал один из них.
— Или лишиться ноги, — добавил другой.
— Или даже рассудка.
— Теперь ты разбогатеешь, — сказал Шандор, венгр, — меня самого однажды сбила машина. Я получил тысячу долларов от страховой компании. Тебе повезло, что это было такси. Такси всегда застрахованы на кучу денег. Увидишь, станешь богачом, счастливчик, мать твою…!
На мне живого места не было. Я не мог шевельнуться. Я был почти парализован. Но мне повезло, я буду богат. Я смогу путешествовать, посещать ночные клубы, содержать любовниц, буду блаженствовать: какая удача! Еще немного, и они скажут, что завидуют мне.
— Мне всегда говорили, что в Америке доллары валяются на дороге, — сказал я. — И вправду так: надо только хорошенько шмякнуться и собирать.
Они развеселились еще больше, и я хохотал вместе с ними. Раз или два заходила сиделка, приносила мне что-нибудь попить и тоже смеялась.
— А знаете, сегодня утром он даже бриться не хотел! — сообщила она им.
— Он богатый, — сказал Шандор. — Богачи могут себе позволить не бриться.
— Ой, шутник! — воскликнула сиделка, всплеснув руками.
— А про зеркало он вам не рассказывал?
— Нет! — закричали они хором — Расскажи нам про зеркало!
Она рассказала им, как я сегодня утром отказался посмотреться в зеркало.
— Богачи боятся зеркал, — сказал я. — Зеркалам не хватает уважения к тому, что блестит. Они слишком привыкли к блеску.
В комнате было жарко, даже жарче, чем в гипсе. Мои друзья взмокли. Сиделка утирала лоб тыльной стороной руки. Когда она вышла, Шандор подмигнул мне.
— Недурна, а?
— Да, вот это штучка! — добавил другой.
— Ну, ты здесь не соскучишься, можешь быть уверен!
— Да, я не соскучусь, — сказал я.
Они посидели со мной еще некоторое время, потом Шандор вспомнил, что на четыре часа назначена пресс-конференция.
— Правильно, мы и забыли.
Они ушли, спеша, унося свой смех в холл, на улицу, и, в конце концов, туда, где говорят, творится история — в здание ООН.
Было уже почти семь, когда появилась Катлин. Она выглядела бледнее, чем обычно, но казалась веселой и более многословной. Можно было подумать, что она переживает счастливейшие минуты своей жизни. Какой прекрасный вид! Гляди, река! И какая приятная палата! Такая большая, такая чистая! Ты выглядишь отлично!
