Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник) - Минаев Сергей Сергеевич

Пока Вербицкий рассказывает, мы сидим и занимаемся обычными для такой ситуации делами: Вадим рассматривает собственные ногти, а я – стены кабинета. Вербицкий не обращает на нас никакого внимания. Как всякий человек, испытывающий страсть к ораторству, но оратором не ставший, Аркадий Яковлевич использует любую возможность превратить свой кабинет в трибуну. Малочисленность аудитории его не смущает. Вероятно, в эти моменты он представляет себе, что вместо нас двоих перед ним сидит несколько сотен слушателей, замерших в благоговейном трепете. Глядя, как ораторствует Вербицкий, я спрашиваю себя, тренируется ли он в одиночестве? Мне представилось, как он подходит к картине, занимающей всё свободное пространство между книжным шкафом и окном, встаёт перед ней и долго вещает, попеременно всматриваясь в каждой лицо. Лиц было шесть штук – три в верхней части полотна, три в нижней.

Когда я увидел картину впервые, я подумал, что это подлинник Уорхолла. Действительно, лики Джона Леннона в типичных круглых очках, написанные розовой, голубой и оранжевой краской, смотрелись аутентично. Но присмотревшись внимательнее, я понял, что изображения на картине чередуются: одни действительно являются лицами Леннона, а другие – лишь ловко стилизованными под Леннона лицами Михаила Ходорковского. Также в круглых очках. В углу полотна чётким типографским шрифтом было написано:

Понятно, что данный шедевр не имел к Уорхоллу никакого отношения и являлся лишь имитацией его стиля. Равно как надпись, представляющая собой вычурную пародию на песню БГ «Рок-н-ролл мёртв».

Что-то мистически притягивающее было в этой картине. То ли техника исполнения вкупе со слоганом, то ли смесь духа хиппи 60-х с русским лагерным шансоном. В любом случае, если Вербицкий и тренировался в собственном кабинете, то только перед ней. Слишком уж мощная у неё энергетика.

Вторым арт-объектом был плакат, стоявший в шкафу, – чёрно-белый Чубайс, смотрящий куда-то вдаль и прикрывающий глаза от солнца ладонью, словно козырьком, и надпись:

У этого плаката был элегантный kick, сразу приводящий тебя в чувство. Смотря на него, я возвращался к мысли, что всё-таки нужно помнить о том, что ты занимаешься бизнесом. На столе Вербицкого зазвонил телефон.

– Алло! Да, Ольга. Хорошо. Спасибо. – Он положил трубку. – Вадим, возьми пульт, включи Первый, там про этот ваш финансовый кризис говорят.

«Сегодня в 13.00 пресс-секретарь банка „Зевс“ Василий Головенко сделал заявление для СМИ, в котором говорилось, цитирую: «Наш банк испытывает некоторые трудности, но они, вопреки слухам, не связаны с действиями государственных органов, – говорила ведущая, с каким-то особенно просветлённым лицом. – Мы работаем практически в круглосуточном режиме и уверяем всех наших вкладчиков, что к концу недели все проблемы, связанные с их счетами, будут решены», – конец цитаты. Головенко, в частности, заметил, что «нездоровая истерия в СМИ вокруг банка инспирирована криминальными структурами».

– Ух, как интересно события разворачиваются! – говорит Вербицкий.

– Вот и всё. Это конец «Зевса». – Вадим повернулся ко мне и захлопал в ладоши.

– Пресс-секретарь их ещё, идиот, сделал акцент на том, что проблемы с госпроверкой не связаны. Фактически расписался в обратном. Интересно, кто их учит? – Я качаю головой. – Сам себе в ногу выстрелил.

Новости закончились, и пошла реклама. Первым шёл ролик «Альфа-банка», в котором Герой Советского Союза космонавт Леонов говорил что-то вроде: «Если вы не верите в свой банк – забирайте вклады, а я своему банку верю».

– Смотри-ка, – Вербицкий ткнул ручкой в сторону Леонова, – правильный ход сделали. Антон, ты как считаешь, «Альфа» устоит?

– Как сила инерции пойдёт. Я думаю, после того как «Зевс» грохнулся, все более или менее успокоится. Хотя статья в «Коммерсанте» фактически анонсирует общий кризис. Народ испуган.

– А дальше что?

– Дальше будем держать тренд в СМИ недели три. Народ окончательно озвереет, а там, глядишь, ещё какой-нибудь из банков грохнется. Многим из них просто первый толчок нужно дать.

– А толчков будет больше чем достаточно, – соглашается со мной Вадим, – на теме кризиса сейчас мечтает отоспаться вся журналистская тусовка.

– Да, ребята, молодцы! – говорит Вербицкий, выключив телевизор. – Зайцевым и бомжами вы аудиторию напугали, финансовым кризисом вы её раздели, остаётся только, хе-хе, убить. Шутка.

– Убить мы её, Аркадий Яковлевич, можем только постоянной демонстрацией шокирующих новостей. Может, нам телеканал открыть? Хоррор-ТВ. Позволят нам такие бюджеты? – спрашивает Вадим. – Что-то типа «Дискавери».

– Бюджеты-то нам позволят, федералы не позволят. Все частоты под государственным контролем, – мрачно замечаю я.

– Насчёт «Хоррора», – обращается ко мне Вербицкий, смеясь. – А как вы умудрились прапора без ноги снять в первый раз?

– Да просто, – пожимаю плечами я. – Одеялом накрыли, ногу подогнули, а на месте сгиба сделали пятно, типа кровь.

– А как федералы потом его в эфире заставляли прыгать на одной ноге! – Вербицкий закрывает ладонью рот и практически всхлипывает. – Я чуть не умер, когда на это смотрел.

– Самое смешное было, когда они его с постели стаскивали, – говорит Вадим, – как он упирался и кричал: «Позовите мне адвоката!».

Мы все дружно хохочем, и тут, как бы невзначай, я говорю Вербицкому:

– А знаете, Аркадий Яковлевич, это хорошая мысль, про убийство аудитории.

– Ну, это метафора, – улыбается он.

– И «Хоррор ТВ» опять же в тему, – продолжаю вслух рассуждать я, глядя куда-то поверх их голов.

– В смысле? – переспрашивает Вадим.

Я встаю, подхожу к телевизору и, опираясь на него, начинаю рассуждать:

– Давайте подумаем, что движет аудиторией? Что заставляет её принимать нужное нам решение?

– В основном телевизор, – Вадим, будто отличник, отвечает первым и косит глазом в сторону Вербицкого.

– Это средство передачи информации. А я говорю о самом информационном посыле. Какое чувство быстрее всего вовлекает аудиторию в процесс? Что делает из телезрителя участника?

– Любопытство? – предполагает Вербицкий.

– Слабо, что ещё?

– Сопереживание? – включается Вадим.

– Так, ещё?

Похоже, игра увлекла обоих. Вербицкий задумывается, постукивая пальцами по столу, и выдаёт:

– Любовь?

– Сильнее.

– Ненависть! – почти кричит Вадим.

– Тепло, но не то.

С минуту мы сидим молча, затем Вербицкий, видимо вспомнив, с чего начинался мой спич, встаёт и тихо говорит:

– Ужас. Вот что влияет сильнее всего. Я правильно тебя понял, Антон?

– Именно. Ужас. А если быть более точным – страх. Мы уже достаточно поиграли со страхами аудитории. Страх надвигающейся диктатуры, страх отдавать детей в армию, страх потерять сбережения. Мы не использовали самого главного. Страха…

– …смерти… Антон, это опасная материя, ты хорошо понимаешь, с чем мы будем играть и что нам нужно для этого?

– Нам нужно событие, безупречное с эстетической точки зрения и безотказное по силе своего воздействия на людей, Аркадий Яковлевич.

– А в чём эстетика-то, Антон?

– Эстетика смерти и опасности, которая рядом с тобой, здесь и сейчас. Например, видео падающих башен 11 сентября останется самым сильным визуальным рядом ближайших ста лет. Если, конечно, какие-нибудь хитроумные медийщики не уговорят властные структуры обрушить более высокое здание в качестве старта предвыборной или другой агитационной кампании. Парням, которые это придумали, перед арестом и заключением, нужно дать по «Оскару» – за спецэффекты и введение в информационное поле новой картинки-ассоциатора. Изображение Микки Мауса ассоциируется с мультфильмами, «Биг Мака» – с едой, а изображение «Близнецов» теперь ассоциируется со смертью. Я думаю, в компьютерных играх смерть скоро будет изображаться пиктограммой с башнями. Вот это эстетика.