Валентин Черных - Свои
Директор-режиссер дал мне понять: если между мною и оператором возникнет конфликт, он будет на стороне оператора.
Он почти сказал, что хороший оператор снимет картину и без режиссера.
В РОЛИ РЕЖИССЕРА
Я спал всего два часа. Большую часть ночи мы с редактором писали роль для бывшего полицейского следователя. Адия утром отвезла новые тексты директору студии.
За мною присылали машину, актеры молча смотрели, как я сажусь в директорскую «Волгу», им, по-видимому, сообщили о моем возвышении.
Снимали в павильоне, в котором был выстроен кабинет начальника ташкентской милиции. Я сидел в комнате режиссера, оттягивая время своего появления в павильоне. Я не знал, с какого кадра надо начинать снимать совсем новую сцену. Адия дважды заглядывала ко мне, показывая на часы, я кивал и тянул. Наконец она не выдержала и сказала:
— Пошли. Когда-нибудь все равно придется начинать.
Мы вошли в павильон. Я громко сказал заранее заготовленную фразу:
— Здравствуйте. Начинаем снимать.
И наступила полная тишина. Все смотрели почему-то не на меня, а на оператора.
— А вы, собственно, кто? — спросил оператор.
— С сегодняшнего дня я приказом директора студии назначен режиссером-постановщиком.
Я просил директора студии утром издать приказ и оповестить съемочную группу и актеров о моем назначении.
— Первый раз слышу, — сказал оператор.
— Дайте мне приказ, — сказал я второму режиссеру. — Я лично прочту его для вас.
— У меня нет приказа, — ответил второй режиссер. — Мне что-то говорили, но я не поверил. А почему вы должны снимать? И у меня, и у оператора-постановщика для этого больше оснований, чем у вас.
Значит, они договорились. Мне вдруг захотелось пойти в угол павильона, лечь на сложенный брезент и уснуть. Мне всегда хотелось спать, когда я не знал, что делать дальше.
— Вы можете пойти к директору студии, высказать свои возражения и предложить свои кандидатуры в режиссеры-постановщики. Я думаю, директор отошлет вас обратно и предложит приступить к работе.
— Вы в этом уверены? — спросил оператор.
— Абсолютно, потому что, чтобы вы доказали, что я не могу снимать, я хотя бы должен начать снимать. Поэтому не будем терять время и начнем работу. Репетируем.
Актеры сели за стол заседаний. Я рассказал об изменениях в сценарии. Начальник ташкентской милиции, чтобы не подчеркивать, что он старший и по званию, и по должности, сидел вместе со всеми, а его кресло во главе стола оставалось свободным. В кабинет вошел бывший полицейский следователь. Он должен был сесть за стол заседаний, но ассистент по реквизиту забыл поставить для него стул. Актер, увидев, что для него нет места за столом, сел в кресло начальника уголовного розыска, понял, что совершил ошибку, и отодвинул кресло в сторону.
— Очень хорошо, — сказал я. — Стул забыл поставить ассистент, но могли забыть и милиционеры. Во время съемок вы проделаете то, что сделали сейчас, но сядете за спинами инспекторов: вы ведь не штатный сотрудник, вас пригласили как консультанта. Начали.
— Я не буду снимать этот кадр, — сказал оператор. — Он безграмотный. Инспекторы должны будут оглядываться на него. Это же неудобно.
— Да, — подтвердил я. — Неудобно. Но смешно. Если у вас есть другое решение, я готов выслушать.
Оператор задумался.
— Пусть вынесут стул, и он сядет со всеми, — наконец предложил оператор.
— Скучное и стандартное решение, — прокомментировал я. — Но, уважая вас как профессионала, мы можем снять два варианта, а я выберу лучший.
— А кто будет платить за перерасход пленки? — спросил оператор.
— Я и вы, разумеется, как это принято.
— Ну уж нет. Я платить за чужую дурость не буду.
— Мне тоже не хочется, но из уважения к вам я готов платить. Начинаем снимать!
В эту смену сняли меньше, чем могли бы, на второй вариант не хватило времени, наверное, я слишком долго и подробно объяснял актерам.
Я был убежден, что следующий скандал будет спланирован более тщательно. После смены я продиктовал второму режиссеру, что мне необходимо для съемок на завтра. Список был большим и подробным. Я знал, что если не половины, то трети реквизита завтра в павильоне не будет: забудут, не найдут, не достанут.
Следующий день на съемках я начал с проверки реквизита. Я разыграл и возмущение, и ярость.
— Как? И этого нет тоже?! — закричал я наконец, обхватил голову руками, посидел несколько секунд в этой позе отчаяния и сказал второму режиссеру: — Уходите из павильона. Вы свободны.
— Как свободен? — не понял второй режиссер.
— Вы уволены.
— Я буду жаловаться.
— Вот и начинайте прямо сейчас. Все! Обязанности второго режиссера с сегодняшнего дня исполняет Адия.
— Актеры, в кадр, — сказала Адия. — Черновой прогон сцены.
Оператор дважды за эту смену не соглашался со мной, возможно надеясь, что я продолжу скандал. Но предложения оператора были более интересны, чем мои, я благодарил и соглашался.
Вечером он зашел ко мне в номер с бутылкой коньяку.
— Выпьем и потолкуем, — предложил он.
— Выпьем, — согласился я, хотя пить не хотел.
Я уже понимал, что без помощи оператора фильм не сниму. Мне помогала Адия, она уже четыре года была ассистентом по актерам и давно хотела перейти во вторые режиссеры. В перерыве между съемками она отвела меня в угол павильона и прошептала:
— Спасибо тебе. Я буду очень стараться.
— Прости второго режиссера, — сказал оператор. — Это я его завел. Возьми его обратно.
Я бы простил, цель ведь достигнута, я если не подавил, то приглушил намечающийся бунт, но место второго режиссера заняла Адия. Оператор ждал.
— Я сразу не могу. Надо какое-то время, мне надо выдержать характер.
— Сколько тебе нужно времени на выдерживание характера?
— Несколько дней.
— Ладно, он подождет. Те изменения, что ты внес в сценарий, улучшают фильм, но не намного, шедевра не получится. Наивно все, за хвост притянуто…
— Я постарался сделать все возможное, — заверил я оператора.
— Постарайся уж, — усмехнулся оператор. Выпитый коньяк нас не сблизил, но и не рассорил. Через несколько дней оператор спросил, выдержал ли я характер.
— Еще два-три дня, — пообещал я. Через три дня директор студии обещал второго режиссера пристроить в другую съемочную группу. Через три дня второй режиссер подошел ко мне на студии и сказал:
— Директор предложил мне другую картину.
— Идите.
— Но вы же обещали!
