Вера Колочкова - Исповедь свекрови, или Урок Парацельса
— Сходил бы ты лучше завтра в супермаркет, юморист несчастный, продуктов купил! И мяса, и овощей, в доме ни одной картошинки нет! И вкусненького чего-нибудь, и сладкого! В выходной же Гришенька у нас гостить будет! Надеюсь, ты в выходной по своим нахальным делам не слиняешь?
— Обижаешь, мам…
— Ага, обидишь тебя, как же. И не забудь, нам еще на Птичий рынок с Гришенькой ехать! Собаку же ему обещали!
— Мам, а ты хорошо подумала — относительно собаки? Тебе ведь с ней в основном возиться придется. Ну, допустим, утром я смогу с ней погулять… А вечером? Я ж не всегда смогу вечером…
— Да это понятно, кто бы сомневался насчет вечера. Не беспокойся, погуляю. Если ребенок просит собаку, значит, будет ему собака. Даже странно, что Арина ему не разрешает…
— Она говорит, что у Глеба на собачью шерсть аллергия.
— А, понятно… Что ж, это причина. Аллергия — это да, это серьезное препятствие. Тем более аллергия у Глеба.
— Мам, не надо…
— А я что? Я ничего. Слава богу, у нас с тобой аллергии нет. А это значит, в выходной едем покупать собаку! Готовься!
Собаку они в следующий выходной выбирали долго, и все никак не могли выбрать, расходились в пристрастиях. Лева с презрением смотрел на всякую мелюзгу, над которой они с Гришенькой начинали сюсюкать, приценивался к щенкам с признаками хотя бы мало-мальской породы, даже одного сенбернара нашел и одного мастифа. А Саша его все время одергивала — мол, не сбивай с толку! Мы сюда не за породой пришли, а чтобы Гришенька сам себе друга выбрал. Пусть и без признаков, зато от души. И потом, какие на Птичьем рынке сенбернары с мастифами? Еще неизвестно, что из него попрет потом, какой пролетарский собачий ген вылезет…
Купили, наконец. Самую маленькую, самую жалкую из всех собачатинку. Именно ее Гришенька выбрал, прижал к себе, и она заскулила благодарно, выглядывая влажным вишневым глазом из-под нависшей челки. А когда в машину садились, эта самая маленькая и самая жалкая умудрилась-таки ее за палец тяпнуть! Еще и рычала потом злобно — р-р-р, нга-нга-нга…
— Гришенька, давай ее Мушкой назовем! Это ж чистая Мушка из рассказа Антон Палыча «Учитель словесности», ни дать ни взять! И рычит так же!
— Мам, не морочь голову ребенку… — сердито проговорил Лева, выруливая с парковки, — ты еще про шпица Анны Сергеевны из «Дамы с собачкой» ему расскажи! Лучше уж Каштанкой назовите, понятнее будет.
— Ну какая же она Каштанка… Нет, она не Каштанка, она именно Мушка…
— Ладно, ба, пусть будет Мушка! А что, пап, прикольно же — Мушка! Можно еще Мухой звать!
— Ну уж… Представляю, как я подзываю к себе это чудовище на улице — Муха, Муха! Никакой эстетики, право слово. А впрочем, делайте что хотите…
— Р-р-р, нга-нга-нга… — выразила свое отношение к словам Левы собака, с доброго соизволения Гришеньки теперь уже законная Мушка.
Дома она первым делом описала ковер в гостиной, сделав большие глаза, Гриша посмотрел на бабушку с отцом и проговорил со слезой в голосе:
— Она же маленькая, не ругайтесь на нее…
— А кто ругается, Гришук? — пожал плечами Лева, улыбнувшись. — Все в полном порядке, Муха имеет на ковер полное право, как член семьи! Ну, ладно, вы тут разбирайтесь пока, а я пойду машину на стоянку отгоню…
Когда Лева ушел, Гришенька спросил вдруг тихо:
— Ба… А Мушка правда член семьи или папа пошутил?
— Правда. Отчего ж нет?
— А значит, у нас семья? Ты, папа, Мушка и я — это семья?
— Ну да… А почему ты спрашиваешь?
— А вот скажи тогда, ба… Мама, дядя Глеб и я — тоже семья?
— Ну… Да…
— А это хорошо или плохо, когда у одного ребенка и столько семьев? Разве так бывает?
— Бывает, Гришенька. Еще как бывает.
— Ага, понятно. А новые бабушка с дедушкой тоже говорят, что я теперь их семья…
— Что ж, и это хорошо, Гришенька. Наверное, чем больше семей, тем лучше. Потому что везде тебя любят, ведь так?
— Ага! А мы скоро с новой бабушкой и новым дедушкой на самолете полетим, к морю! Дедушка сказал, что плавать меня научит!
— А мама и дядя Глеб? Они с вами полетят?
— Нет, они дома останутся, у них работы много. А давай лучше ты с нами полетишь! И папа!
— Нет, Гришенька, так нельзя, к сожалению…
— Жалко. А то бы новый дедушка тебя тоже плавать научил!
— М-м-м…
— Нет, правда, жалко же, ба. Как бы хорошо было вместе!
— Ничего, Гришенька, не огорчайся. Зато, когда ты прилетишь, мы к тете Кате и дяде Коле на дачу поедем! И в лес за грибами пойдем! И на лодке по реке тебя дядя Коля прокатит!
— Ага, здорово! А только знаешь, ба… Мама говорит, что мы скоро в Америку жить уедем…
— Что?! Нет, погоди… Что за глупости, Гришенька? Какая Америка, что ты?
— Не знаю. Так мама говорит. Потому что новому дедушке и дяде Глебу там работать надо. Не сердись, ба. У тебя лицо красное стало. И тряпку зачем-то в шкаф положила! Ты же этой тряпкой Мушкину лужу на ковре только что вытирала!
— А… Да, конечно, раззява бабушка… Хорошо, Гришенька. Пойдем руки мыть, обедать пора…
Саша едва вытерпела потом и обед, и обязательную сказку Гришеньке после обеда. А когда он уснул, вышла на цыпочках в гостиную, где Лева тоже прилег на диване, собираясь вздремнуть.
— Лева, что еще за Америка, а? — просвистела Саша у сына над ухом испуганным шепотом. — Мне Гришенька сейчас сказал. Они что, и впрямь туда собираются?
— Да, был такой разговор… Ой, да не паникуй ты раньше времени, мам! Еще вилами на воде все писано!
— Но намерения такие есть, да?
— Ну, есть… Вроде отец Глеба приглашения какого-то ждет, лекции читать… То ли из университета, то ли по гранту какому, и Глеба хотят с собой взять. Я в суть вопроса не вникал.
— То есть как — не вникал? У тебя сына могут увезти, а ты не вникал?
— Мам, ну объясняю же тебе — вилами на воде…
— Я уже слышала про вилы! Это сейчас — вилы, а как до дела дойдет? Что тогда? Лева, прошу тебя, не давай разрешения на выезд Гришеньки! Ты отец, ты имеешь право! Пожалуйста, Лева, отдай себе отчет, он же твой сын! И мой единственный внук! Не лишай меня внука, пожалуйста! Ты пойми, это же навсегда, Лева…
Лева сел на диване, уставился на Сашу в упор. Она вдруг увидела, какая печаль плавает в его синих глазах, обрамленных черными стрельчатыми ресницами. Синяя мужская печаль, на миг открывшаяся, острая, как бритва. И в тихом голосе тоже — печаль…
— Мам… Прекрати истерить, а? Я не вправе ломать Арине судьбу. И все, не будем больше об этом! И вообще… Это же не сейчас, не сегодня… Давай будем жить сегодня, мам. Не будем рвать наши души, чтоб уж совсем в клочки…. Ну, пожалуйста…
