Маша Трауб - Пьяная стерлядь (сборник)
Из экспедиции Сережа вернулся в Москву вместе с Надей. Регина Владимировна открыла дверь и увидела рядом с сыном эту бледную моль в перчаточках, коротких сапожках на квадратных каблучках и в пальтишке, сшитом «в талию», на сборочке. На голове у Нади был аккуратненький беретик. Она стояла на своих каблучках и пошатывалась от усталости и волнения, как былинка. Нет, не такую невестку хотела иметь Регина Владимировна. Не такую женщину представляла рядом со своим сыном. Не эту бледную немочь с высокими скулами — явную полукровку.
Самые худшие ожидания Регины Владимировны оправдались. К быту Надя была совершенно не приспособлена. Она не могла ни картошку пожарить, ни полы помыть. Не говоря уже о том, чтобы сходить в овощной и выбить у Зинки не полусгнившую, а нормальную картошку. Чуть что Надя покрывалась пятнами, наливалась слезами и уходила в комнату страдать и плакать. Сережа крутился вокруг своей молодой жены и боялся на нее даже дышать.
Но картошка и полы были не самым главным. Главным Регина Владимировна считала то, что Надя была совершенно другой по духу — настолько чужой, что даже поговорить с ней не о чем. Надины попытки рассказать свекрови про работу в музее Регина Владимировна считала выпендрежем и пустым базаром. Пристрастие невестки к стихам, которые та читала, шевеля губами, как ребенок, только что научившийся читать, Регину Владимировну доводило до белого каления. Вместо того чтобы постирать мужу рубашки, та стишки читает. Бесконечные Надины недомогания — с полуобмороками, анемией и вечным ознобом — она считала капризами и избалованностью.
Был один случай, когда у Регины Владимировны чуть падучая не случилась. Она хотела, чтобы Надя сходила в магазин за хлебом и сыром, и зашла в комнату к невестке. Та лежала в кровати, и было видно, что вставать не собирается. Рядом на тумбочке стоял чай и лежала книжка.
— Ты заболела? — спросила Регина Владимировна, внутренне злясь на то, что теперь ей придется идти в магазин и стоять в очереди.
— Ничего страшного, — ответила Надя, — у меня по-женски.
— В смысле? — не поняла Регина Владимировна.
— Критические дни, — вздохнув и повернувшись на бок, как тяжелобольная, сказала Надя.
— И чё? — опять не поняла Регина Владимировна. — Месячные, что ли? Ты поэтому не встала и лежишь?
— Конечно, — ответила Надя, — у меня всегда так тяжело. С болями и слабостью. Я еще посплю. — Надя повернулась на бок и слабой рукой потянулась за книжкой.
Регина Владимировна так обалдела от новости о том, что критические дни не позволяют ее невестке сходить в магазин и требуют постельного режима, что даже не нашлась, что ответить. Она была не просто в ярости, а в истерике. Ну надо же, какая краля нашлась! Тоже мне! Да что ж это такое?!
Через некоторое время Надя перестала страдать отсутствием аппетита и к столу выходила регулярно — три раза в день. А иногда даже четыре раза в день хлопала дверцей холодильника. Регина Владимировна не понимала, как в такое тщедушное тельце влезает столько продуктов? Ведь жрет без конца. И если жрет, то точно не больна! Вот она, Регина, почти ничего не ест, а толстеет. Даже не ест, только смотрит и толстеет. А эта жрет и жрет, хлопает дверцей и хлопает, и хоть бы хны. И ладно бы ела по-человечески, на кухне, так нет — тащит в комнату тарелки, ест в постели. Что за придурь еще такая?
Регина Владимировна терпела полгода, долгих, очень долгих шесть месяцев, и только после этого устроила сыну скандал. Она перечисляла все то, что не умеет делать ее невестка и что за нее должна делать Регина Владимировна. Сережа выслушал мать и сказал, что он уезжает в экспедицию и ему пора собираться. Регина Владимировна онемела, Надя в соседней комнате заплакала.
Сережа уехал, и Регина Владимировна осталась с невесткой. Но это было не самым страшным. Выяснилось, что Надя беременна. Этим и объяснялись столь частые набеги на холодильник. Сережа, уезжая, просил маму приглядеть за Надей. Регина Владимировна кивнула. А что еще она могла сделать? Только согласиться.
В тот день они поругались. Регина Владимировна пришла с работы домой и увидела, что в коридоре лежит слой песка. Надя так и не удосужилась помыть полы. В раковине лежала немытая тарелка. На плите стояла грязная сковородка. Регина Владимировна схватила сковороду и пошла в комнату к Наде. Та собиралась на прогулку. На пальто она расставила пуговицы и теперь с трудом их застегивала.
— Что ж ты, б…, делаешь? — шваркнула сковородкой об пол Регина Владимировна. — Что ж ты свинарник из квартиры делаешь, сука скуластая? Сколько ж ты мое терпение испытывать будешь? За что ж ты на мою голову свалилась?
Надя натянула перчатки и в слезах выскочила из квартиры. Потом Регина Владимировна узнала, что Надя оступилась, убегая от подъезда на своих квадратных каблучках, и упала. Прохожие вызвали «Скорую», и Надю отправили в роддом с угрозой преждевременных родов.
Надя лежала на сохранении. Звонила из автомата Регине Владимировне и спрашивала, не прислал ли Сережа письмо. Сережа письма присылал регулярно — для матери и для жены. Регина Владимировна бережно хранила свои письма, а письма для невестки сжигала в большой хрустальной пепельнице.
Ее мутило от одного Надиного голоса.
— Здравствуйте, Регина Владимировна. От Сережи нет известий? — спрашивала Надя, как автомат, который говорит время, если набрать 100.
И однажды Регина Владимировна не выдержала:
— Есть известия. Он написал, что у него другая женщина.
— Не может быть, — тихо ответила невестка.
— Очень даже может! — радостно подтвердила свекровь. — Зачем ему такая, как ты, сдалась? Мужику здоровая баба нужна!
В тот же вечер Надя аккуратно взяла с тумбочки бритву, раскрутила ее и достала лезвие. В душевой она помылась, надела чистую ночную рубашку, села на пол и полоснула себе по венам.
Надю нашли очень быстро. Девушка из соседней палаты начала рожать, и ее отправили на клизму. Санитарка зашла в душевую и увидела Надю. Ее спасли. Пока спасали, у Нади начались схватки. Врачи спасли и ребенка, девочку, которая родилась семимесячной. Чудом, но спасли.
Девочку положили в кювезик, а Надю через пять дней перевезли в психиатрическую больницу из-за попытки суицида. Такой порядок, такое правило, хоть Надя и рассказывала всем, что вены пошла резать не просто так, а по очень уважительной причине — муж изменил. Но никто ее не понимал! Врач смотрела на нее и никак не могла взять в голову — зачем вены-то резать? Подумаешь, проблема — мужик на сторону ушел. Надя, как ни пыталась, так и не смогла доказать, что измена — очень даже причина для самоубийства. А что еще оставалось делать?
