Марина Аромштам - Когда отдыхают ангелы
— Покиньте, пожалуйста, класс, сейчас же! — Марсём говорила холодно и отчетливо, не допускающим возражения тоном. И, не дожидаясь исполнения своей команды, повернулась к мамам спиной. — Кравчик, пройди на место. На счет «три» открываем тетради по русскому языку. Раз-два-три. Диктант.
— Маргарита Семеновна…
— До административной работы осталось меньше недели. Все разборки — после уроков. Вороне где-то Бог послал кусочек сыра… Вера, я уже диктую.
Мамы взяли сумочки и неловко вышли.
— Вороне где-то Бог послал кусочек сыра… Бог мой! Так это ты написал? — голос Марсём вдруг разом изменился. Сейчас в нем звучало неподдельное отчаянье.
Кравчик отрицательно замотал головой.
— Леша?!
— Не писал я.
— Леша!
— Это Егор написал!
— Что? Кто это сказал?
— Это Егор написал! — Ромик поднялся с места. В наступившей тишине его тоненький голосок казался оглушительным. — Он мне сам сказал. Он сказал, я Верке записку написал.
Сейчас посмеемся. И бросил в ящик. Я сам видел.
Все разом обернулись. Егор сидел на последней парте, насупившись и ни на кого не глядя.
— Это написал Егор? — зачем-то переспросила Марсём, хотя Егор и не думал отнекиваться.
— Он сначала думал признаться, — попробовал заступиться за друга Ромик. — Но потом на Кравчика подумали. И он… Он не стал признаваться.
— Не стал признаваться? Ну, да. Конечно. Хорошо. То есть — нехорошо. Но мы должны работать. У нас ведь скоро контрольная. На чем мы остановились? — Марсём зачем-то подошла к окну и ткнула пальцем в горшок с цветком. — Да, а цветы давно поливали? Надо полить цветы. Прямо сейчас. А то земля совсем сухая. Хотя — лучше потом. Сейчас надо писать. На чем мы остановились? На какой вороне?.. Нет, не могу. Я не могу!..
Марсём тяжело опустилась на стул и некоторое время смотрела перед собой. Мы боялись шелохнуться.
— Дети, извините! Я правда не могу. Не могу вести урок. Я пойду скажу, вам пришлют кого-нибудь. Да, другого.
Она поднялась и потянула к себе шубу, которая так и осталась лежать на парте Кравчика. Шуба, как непослушный зверек, зацепилась застежкой закрай стола. Кравчик протянул руку и выпустил шубу на свободу. Марсём вяло кивнула, взяла вещи и вышла. И больше не вернулась.
Дневник Марсём
С чего они взяли, что Корчак по дороге в Треблинку рассказывал детям сказки? С чего они это взяли? Ведь никого не осталось в живых. Никого, кто мог бы свидетельствовать.
Другая записьКакое говно — внутри и снаружи. Плевать на потомков.
29
Было как в первый день каникул. Только совсем безрадостно. Нам ничего не задали и после третьего урока распустили по домам. Так рано дедушка не мог приехать в школу, и мы с Наташкой решили идти пешком. Далеко, конечно. Но у нас было много времени. Очень много ненужного времени.
Наташка шла, загребая снег носками ботинок, и жевала булку. Я отказалась жевать вместе с ней, поэтому она решила делиться с птицами: то и дело останавливалась и выкидывала в сторону от дорожки пригоршню крошек. Ей хотелось угостить воробьев, но налетали голуби. Они появлялись быстро и в большом количестве, толкались, жадно склевывали, теряли крошки, перехватывали друг у друга добычу. Воробьи же пушистыми комочками оседали на каком-нибудь невысоком кустике поблизости и зачарованно на все это смотрели.
— Кшш! — взмахивала Наташка руками. — Дайте маленьким место! Не люблю голубей. Паразиты городские, — объясняла она свою жестокость.
Оклеветанные голуби неохотно взлетали, часто и громко хлопая крыльями, но скоро возвращались и снова принимались суетливо толкаться.
— Вот ведь настырные. Вас что — привязали? — возмущалась Наташка, и мы отправлялись дальше.
— Как ты думаешь, наши ангелы, они сейчас где? — спросила я, глядя на голубей.
— Ой, ты знаешь, я должна тебе что-то рассказать…
Я почувствовала в Наташке опасное вдохновение. Так случалось, когда она решала бороться с неправильностями мира своими средствами.
— Один ангел застрял. На шкафу в классе.
Шкаф стоял прямо за партой Егора.
— С чего ты взяла?
— Когда Ромик все рассказал, я повернулась посмотреть на Егора. И нечаянно посмотрела на шкаф. А там суккулент такой большой стоит.
С момента приобщения к лягушачьей теме Наташка то и дело употребляла неизвестные простым смертным словечки.
— Суккулент — это что? Из книжки про лягушек?
Наташка фыркнула.
— Это растение такое, навроде кактуса. У него еще цветочки бывают красные.
— Декабрист, что ли?
Наташка кивнула.
— А при чем здесь ангел?
— Понимаешь, раньше у этого суккулента веточки вверх торчали. А когда я на него посмотрела, они все наклоненные были. Как будто их сверху придавило. Я думаю, это ангел. Егора. Точно-точно! Он, наверное, взлетал, когда Ромик рассказывать начал. А как услышал, так и завис в воздухе. И приземлился на этот декабрист. В самую середину веточек. И еще, знаешь что? Этот ангел был потный.
— Ну, что ты придумываешь?
— Ничего я не придумываю. Я потом подошла ближе, и на меня капля упала. Скажи, откуда там взялась капля? Может, у нас в классе по потолку тучи ходят?
— Какая же ты врушка!
— Врушка? Я, между прочим, в «Занимательной анатомии» читала, что люди от волнения вспотеть могут. Или когда переживают очень. У меня знаешь какие ладони потные были, когда я профессору отвечала? Платком вытирать пришлось. Носовым. И он весь промок.
— Эта «Анатомия» про людей, а не про ангелов. Может, у ангелов другая анатомия. Может, у них вообще никакой анатомии нет.
— А ты чего взбесилась? Что ангел вспотел? Да на его месте любой бы вспотел. От расстройства. Ему, может, срочно лететь надо было. Самолет спасать или корабль. А тут — такое! «Верка! Я хочу тебя трахнуть!» — противным голосом процитировала Наташка.
В горле образовалась тяжесть. Словно кто-то сидел внутри и давил. Даже шея устала. Я с трудом сглотнула: еще немного — и заплачу. Разревусь.
Прямо на всю улицу. Некоторое время мы тащились молча. Наконец я решилась:
— Как ты думаешь, почему он ей написал, а? Он что — влюбился?
— А хоть бы и влюбился? Тебе-то что? Может, ты хотела, чтобы он тебе такое написал?
Я промолчала. Наташка остановилась, удивленно на меня взглянула и вдруг заорала:
— Ты что — совсем дура? Ты что, в этого дурацкого Егора втрескалась? В труса этого?
— Он не трус, не трус, — я чувствовала, что скажу сейчас глупость, страшную глупость. Но получилось как-то само собой: — Он же Дрэгона победил.
