Дин Кунц - Эшли Белл
Однако быть наполовину убежденным в чем-то – этого еще недостаточно. Сердце до сих пор часто-часто билось в ее груди. Девушка подняла сумочку, которую уронила, когда столкнулась с гадалкой, и забросила ее себе за плечо. Зажав в правой руке свой лэптоп, Биби направилась к автостоянке.
Предмет, лежащий в свете фонарей, затененный опахалом пальмовых листьев, привлек ее внимание. Девушка подняла книгу небольшого формата в твердой обложке. Она, должно быть, выпала из чемоданчика Калиды, когда раскрылось отделение с принадлежностями профессии гадалки. Книга была обернута высококачественной материей желтовато-коричневого цвета. Обложку украшали две вставки в стиле арт-деко из затейливо украшенной, тисненой, тонко вырезанной кожи. На одной стороне виднелась запечатленная в профиль пантера, прыгающая к корешку, на другой – газель, несущаяся направо. Больше на обложке не было ничего – ни названия, ни имени автора.
Неподалеку послышался пронзительный, чуть хрипловатый, несмотря на трубные нотки, крик большой голубой цапли. Биби вздрогнула. Она взглянула на небо, уверенная в том, что не слышала хлопанья крыльев низко летящей над землей птицы. За исключением жужжащего вдалеке полицейского вертолета ничто не тревожило прохладной свежести ночного неба. Птицу размером с большую голубую цаплю, чей рост составляет четыре фута, а размах крыльев – шесть, нельзя не заметить, когда она летит по небу. Но крик повторился, на этот раз громче и длительнее, и теперь показался Биби не простым выражением сил природы, а раздавшимся из пространства вне времени мистическим сигналом тревоги, призванным вывести девушку из ее нерешительности. Надеясь успеть ускользнуть прежде, чем появятся плохие люди, Биби выбежала из дворика на автостоянку.
43. Три дня в запертой комнатеШестью годами ранееИстория, которую Мэрфи поведал доктору Санджаю Чандре, кончалась на том, что после кремации Олафа Биби заперлась на три дня в своей спальне вместе с урной, в которой покоился прах пса. Это было вполне естественным окончанием для рассказа, хотя имелась еще одна сцена – о ней никто, помимо Биби, не знал. Возможно, называть случившееся полноценной сценой было бы излишне, однако эпилогом, по крайней мере, вполне прилично. Вот только одна лишь Биби знала о всей сложности и напряженности этого самого эпилога.
В любой другой семье шестнадцатилетняя девушка-подросток не смогла бы три дня сидеть, запершись в своей спальне, питаясь заначками из яблок, крекеров с сырно-арахисовой начинкой и обжаренным миндалем. Когда ее родители спали, Биби выходила за бутылками с водой и газировкой, которые извлекала из холодильника. Она отказывалась отвечать на вопросы, задаваемые ей родителями через дверь, так что спустя некоторое время Мэрфи и Нэнси оставили ее в покое.
Родители всегда очень сильно, беззаветно любили свою дочь, желали ей всего самого хорошего, но при этом никогда не пытались вести ее по жизни, ограничивая свое воспитание элементарнейшими нормами поведения. Никогда они не навязывали ей свои стремления и желания, не заявляли, что знают лучше, как поступать и чего хотеть достичь. Их политика в отношении дочери, если вообще можно говорить о таких вещах, используя подобные термины, была сугубо либертарианской[39]. Любовь к Биби взрастала у них в саду либертарианства. Если их взгляды по поводу чего-то расходились, семья превращалась в поле бесконечного противостояния и споров, так как даже в шестилетнем возрасте Биби иногда выражала свои убеждения, несколько отличающиеся от воззрений ее родителей.
В детстве родня и просто знакомые часто говорили Мэрфи и Нэнси о том, что девочка у них – тихоня, к тому же очень сдержанная в своих поступках. Этим они хотели сказать, что, по их мнению, Биби застенчивая, а то, возможно, даже хуже – замкнутая в себе и недружелюбная. Они считали, что ребенок необычайно самоуверен и независим для своего возраста. Утверждая это, они всего лишь хотели выразить собственную настороженность, вызванную своеобразностью личности Биби. Из самых лучших побуждений они часто говорили о том, что девочка воспринимает все излишне серьезно. Их беспокоило, почему ребенок с таким энтузиазмом и старанием принимается за любое дело, будь это новая книга, серфинг, участие в соревновании по скейтбордингу или обучение игре на кларнете. Эти доброжелатели хотели высказать свое опасение, что у девочки может быть склонность к синдрому навязчивых состояний. А еще они, с трудом скрывая беспокойство за маской похвалы, заявляли, что в Биби, возможно, теплится искра гениальности, по крайней мере, она очень одаренный ребенок. Нэнси и Мэрфи понимали – в одном с ними доме поселился чужой, существо из иного мира, вполне безобидное, но не знакомое со многими основополагающими доктринами их бытия, например, знаменитой философией «чему быть, того не миновать». Как бы там ни было, они радовались тому, что имеют.
И вот, поставив урну с прахом Олафа на расстоянии не дальше вытянутой руки, Биби просидела три дня в затворничестве, но отнюдь не в одиночестве. Что-что, а скучно ей не было. Сидя у себя на кровати или за письменным столом в углу спальни, девушка часами рыдала от горя и писала. Иногда она делала записи в своем перекидном блокноте-дневнике, иногда писала прозу на больших желтых страницах в записной книжке. При этом ее красивый, правильный почерк оставался таким же красивым, сколько бы она ни продолжала писать.
В прошлом Биби часто могла писать до двух часов без остановки, когда все ее внимание полностью поглощали мысли, язык и сюжет повествования. В такие периоды у нее не возникало ни малейшего желания оторваться от страницы. Теперь же, поставив урну с прахом возле себя, девушка черпала вдохновение у горя, которое порождало сильнейшее отчаяние. Ничего подобного этому прежде Биби не испытывала. Ее первичной мотивацией на протяжении всех трех дней было отговорить саму себя от кое-каких плохих идей, особенно от одной, по сравнению с которой самоубийство казалось предпочтительнее.
Биби надрывалась за своей писаниной, доводя себя до такого состояния, чтобы, сломавшись, уже не иметь сил что-либо себе воображать и проваливаться в сон без сновидений. Вот только сны все равно роились в ее голове, полные приключений, угроз и тайн. Биби часто, но далеко не всегда снились высокие, похожие на монахов фигуры, появляющиеся в разных местах и разыгрывающие перед ней разные сценарии. Когда эти зловещие фантомы обращали к ней свои лица, девушка всякий раз просыпалась посреди ночного кошмара, вполне серьезно уверенная в том, что умрет во сне, если увидит больше, чем освещенные бледным лунным светом контуры страшных лиц.
