Алексей Иванов - Общага-на-Крови
— Ну, я ведь не держу тебя… — Отличник пожал плечами.
— Ладно-ладно, — примирительно прошептала Леля, прижимаясь к нему большой, мягкой грудью и поглаживая по щеке. — В последнее время все так изменилось… Нам ведь раньше вместе было хорошо?
— Очень, — согласился Отличник.
— А пойдем ко мне, — предложила Леля. — Там у Стрельченко еще винище осталось, мы его выпьем, и нам опять будет хорошо.
— Ты же знаешь, что я не пойду. — Отличник усмехнулся. — А почему ты у Стрельченко живешь? Ты ведь жила у Лены Медведевой.
— Там Ванечка набедокурил, я и ушла. Стыдно.
— Тебе, Леля, все на свете стыдно, — печально сказал Отличник.
— Дура я, — согласилась Леля.
— Ну почему же дура? Нет, ты хорошая.
— А надо быть плохой, — убежденно сказала Леля.
— Почему? — удивился Отличник.
— Эх ты, почемучка… — Леля поцеловала его снова, и Отличник почувствовал прикосновение ее легких, как крылья бабочки, ресниц. — Я всегда думала: почему мне стыдно? Потому что ничего понять не могу, потому что я маленькая и гадкая? Так ведь понять все никто не может, разве что гений какой… А я ведь не гений, но за его работу хваталась. Вот и стыдно, что не на свое место лезла. Ведь на самом деле я просто лягушка и мне там быть положено, куда меня загоняют. А я считала, что это слишком низко, не по рангу… Поэтому я так устала, Отличничек, поэтому меня никто не любит.
— Ванька тебя любит…
— Он бутылку да себя любимого любит, а на остальное плюет.
— Зачем так жестоко?
— Ну а что он мне даст? Разве он сделает меня лучше?
— Кто ж тебя сделает, кроме тебя самой?
— Ты-ы… — пропела Леля.
— Ну-у, Леля, это опять старые песни.
— Ты меня не любишь, — быстро сказала Леля.
— Я же говорил, что люблю.
— Это не так говорят. Наверное, это вообще не говорят. Без слов бывает видно… Вот ты бы смог простить меня за все-все?
— Наверное, да, — подумав, сказал Отличник. — Да. Я тебя за душу твою люблю, а поступки ведь не только от нее зависят. А даже если только от нее, не всегда добро получается.
— Но как же жить тогда?
— Прощать. — Отличник пожал плечами. — А что еще можно придумать? Если не прощать, так надо выставить в окно пулемет и строчить без разбору. Или с крыши спрыгнуть.
— Нет, — Леля покачала головой, — я не спрыгну. Для этого я слишком люблю шоколадные конфеты. Ну а если я сделаю что-нибудь очень-очень гадкое, ты сможешь меня простить?
— Мне, честно говоря, не верится, что ты можешь сделать что-нибудь в этом роде, — улыбнулся Отличник. — Но я бы попытался простить. Быть может, у меня и не получилось бы, но я бы попытался.
— Ну, тогда пойдем к Стрельченко в комнату.
— Зачем?
— Переспим.
— А я не хочу, Леля, — помолчав, тяжело сказал Отличник.
— А я хочу. Сделай это ради меня.
— Но ведь от этого ни тепло, ни холодно. Что тебе это даст? В наших отношениях это ничего не изменит.
— Я знаю, что не изменит. Но это нужно для меня, понимаешь, лично для меня. Вовсе не для тебя.
— Прости, Лелечка, но я все-таки тебя не понимаю…
— Ну и что. Ты поверь, что мне это надо. Если ты не можешь поверить, то как же ты сможешь простить?
— Но зачем это тебе?..
— Я не хочу быть маленькой и гадкой.
— Я даже не знаю, что делать… — Отличник совсем растерялся. — Ты все это серьезно, Лелечка?
— А разве с крыши в шутку прыгают?
Отличник долго молчал, размышляя. Леля сильно растревожила его. Он испугался за свою любовь к Серафиме — вынесет ли она такое испытание? Сможет ли он промолчать? Сможет ли рассказать Серафиме все? Сможет ли жить дальше с таким грузом на совести? И сможет ли Серафима простить его?
Но с другой стороны, Отличник боялся и за Лелю. Что у нее на уме? Что с ней происходит? Если она и вправду любит его, то ему, наверное, нужно выполнить ее просьбу. Он сейчас не судья. Он ничего не понимает в этих делах. Он полюбил по-настоящему в первый раз и вообще еще ни разу не спал с женщиной — черт их разберет, что с ними после этого делается?
— Только ты мне не ври, Леля, — с болью и даже с ненавистью сказал он. — Я тебе верю. Если тебе очень это надо, то пусть будет.
Леля сидела молча и неподвижно, потом опустила голову и беззвучно заплакала. Отличник смотрел на нее, но не утешал, даже не прикасался к ней. Леля плакала, но не навзрыд, как тогда, после самоубийства, не облегчая душу, а, наоборот, словно сдерживая ее для чего-то, словно в предчувствии.
— Ты меня прости, — утираясь обеими руками, вдруг глухо и решительно сказала она. — Я поняла, что ты сможешь простить меня… И еще я поняла, что я и вправду тварь.
Она вскочила и почти побежала к выходу. Отличник остолбенел. Только через минуту он понял, почему Леля так неожиданно сбежала, ничего не объяснив: в окошко читалки со смехом и криками полезла компания Вадика Стрельченко, которую Леля заметила издалека.
Серафима сдала какой-то экзамен и на ночь уехала к подружке. Прознав об этом, Игорь напросился к Отличнику ночевать. Отличник был рад и ждал его до темноты, но Игорь не явился. Тогда Отличник плюнул и лег спать, но едва он заснул, Игорь пришел. Несмотря на все усилия, поднять Отличника он не смог и с горя сам полез в постель. Он долго ворочался и все же заговорил:
— Как, Отличник, непривычно спать в той кроватке?
— Я всегда сплю в этой кроватке, — сонно ответил Отличник.
— А, значит, Фимочка к тебе приходит?
— Не приходит. Ты же мне так и не дал урока…
— Мой юный друг, нельзя же во всем полагаться на старших! Ведь впоследствии ты можешь начать страдать от укусов на локтях.
— Ну и что, — односложно отвечал дремлющий Отличник.
— А почему, собственно, будь так любезен меня просветить, ты держишь себя в такой изуверской строгости?
— Нету у меня твоей хватки в этом деле, вот и держу…
— Кажется, в твоей реплике содержится упрек?
— Ничего в ней не содержится…
— Тогда я искренне сожалею о тебе. Секс с красивой и любимой девушкой — это божественно!
— Возможно… Только я не обожествляю секс.
— Напрасно, мой юный друг. В последние дни я часто погружался в размышления над этим предметом и заключил, что я, оказывается, действительно обожествляю его.
— Мне все равно не понять…
— Отчего же не понять? Я ведь имею в виду не технику и оттенки наслаждения, а, так сказать, философию.
— Ну и в чем она?
— Я, как человек, в душе стремящийся к добру и свободе, но не имеющий достаточной мудрости, чтобы обрести их внутри себя и тем удовлетвориться, а также обремененный гедонистическим сложением своей натуры, склонен считать секс единственным верным способом достижения людьми вышеупомянутых добра и свободы, то есть так называемого счастья. Секс ясен как божий день и не отягощен побочными эффектами. Пользуясь им, счастья может добиться каждый, не причиняя вреда окружающим.
