Мордехай Рихлер - Кто твой враг
Прежде чем Норман зашевелился, Вивиан — зажавшись, в разброде чувств — какое-то время пролежала рядом с ним на узкой кровати. Он обнял ее, скорее всего, бессознательно, почти инстинктивно, но постепенно ласки его стали нежнее — он ее узнал. Вивиан обняла его со страстью, накопившейся за долгие годы, по правде говоря, с той самой итальянской поездки, и тут, только тут, поняла, что он заснул непробудным сном. Она откинулась на подушку, под одеялом их руки-ноги переплелись: ждала — сначала, когда сгустится темнота, затем, когда рассветет, — ни минуты, не закрывая увлажнившихся глаз.
Норман храпел.
Когда Норман ворвался в кухню, она готовила завтрак.
— Вивиан, я вспомнил. Я могу назвать свой адрес, имя, все-все. Я вспомнил. Я — Норман, — кричал он во все горло. — Норман Прайс. Меня зовут Норман Прайс. Что вы на это скажете? — Он обнял ее, закружил. — Меня зовут Норман Прайс. Ей-ей.
За завтраком они были весело возбуждены, но к тому времени, когда они умылись, оделись и сели по обе стороны журнального столика, в обоих произошла перемена. Норман саркастически поглядывал на лежащую на столике литературу. Старые выпуски «Вога» и «Спектейтора», последний роман мистера Болчина, купленный в «Бутс», альбом карикутур Рональда Сиэрла[139].
— Вам, наверное, не терпится повидать вашу семью, — сказала Вивиан.
Он рассыпался в благодарностях, но от этого стол, разделяющий их, казалось, стал еще шире.
— Я работаю в журнале мод, — сказала она.
— Очень интересно.
— А чем вы занимаетесь?
— Тем-сем.
Что, если, подумала она, он и впрямь летчик? А вполне может быть и рабочим. Руки у него загрубелые.
— Увы, я пишу триллеры. Ну и сценарии. В Штатах я был доцентом. Вообще-то я — канадец.
Вивиан пришла в восторг. Бинки пытался писать, и у него ничего не вышло. Роджер Нэш спит и видит прорваться в кино. И в приподнятом настроении разлила чай.
— Я вас не задерживаю? — спросила она.
— Нет, нет. А может быть, я вас задерживаю?
— Нет.
Он нервически схватил «Спектейтор», отложил в сторону, начал листать «Вог».
— Моя родственница — манекенщица, — сказала она. — Эту квартиру мы снимаем вместе.
— Налить вам еще чаю?
— Да, да. Конечно.
Чай был еле теплый.
— Вам, наверное, нужно позвонить семье?
— Я не женат.
Вивиан покраснела.
— Извините, — сказала она. — Я не из любопытства спросила. — Она сложила вчетверо «Дейли телеграф»[140], попыталась прикрыть «Астролог», к которому пристрастилась Кейт. Часы тикали невыносимо громко. — Как вы думаете, Айк будет избираться еще на один срок?
— Разве это имеет значение?
— Мне почему-то казалось, было б лучше, если б президентом стал Стивенсон[141]. — Голос у нее упал. — Впрочем, я не очень-то разбираюсь в политике.
Норман прокашлялся.
Он был профессором, думала она. Наверное, он из тех, у кого отобрали пятую поправку[142], Роджер вечно о них талдычит. Может статься, он — коммунист.
— Какой ужас эта охота за ведьмами, правда? Я что имею в виду, — она нащупывала почву, — ведь многие люди пострадали.
Перед глазами Нормана вмиг возникли Винкельман и компания, Хортон.
— Так им и надо, — брякнул он и тут же пожалел о своих словах.
— Разумеется, — сказала она, — ведь некоторые из них и в самом деле коммунисты и…
— А вам не кажется, что коммунисты имеют такое же право на свои взгляды, как и все прочие?
— Конечно, — пискнула она. — То есть ну как же…
Норман отметил и ее толстые ноги, и плосковатую грудь, и запекшиеся, тонкие губы.
— Извините, я был резок, — сказал он.
— Вовсе нет.
Норман встал.
— Я вам очень благодарен, — сказал он, — но, раз память вернулась, мне надо кое-кого повидать.
— Ну разумеется…
Однако в дверях Вивиан все же не совладала с собой и спросила о том, о чем дала зарок не спрашивать. Слова давались ей с болью, чуть ли не физической.
— Я вас еще увижу?
Норман отметил — и запрезирал себя за это, — что на пальце у нее нет кольца.
— Как же, как же, несомненно.
Когда он уже шел к двери, она сказала:
— В таком случае вам, наверное, стоило бы записать мой адрес?
Он записал и адрес, и телефон.
— Послушайте, — голос ее стал ненатурально высоким, — я бы помогла кому угодно. Так что не думайте, будто вы мне чем-то обязаны.
— Понимаю.
Они поцеловались — Норман несмело, Вивиан скованно, отчужденно, — и он ушел.
Вивиан подтащилась к телефону.
— Кейт. Приходи. Скорей. Я вела себя, как последняя дура. — Положила трубку и засмеялась. Рывками. Засмеется, смолкнет и опять засмеется.
XIIПостучать в дверь Карп не потрудился. Вошел и рухнул в кресло.
— Скажу без околичностей, — начал он. — Только что звонил Норман. К нему вернулась память. Он едет сюда. — Выглядел Карп хуже некуда, рубашка на нем была загвазданная. — Хочет видеть Эрнста.
— Что он еще сказал? — спросила Салли.
— Ничего. — Карп вынул из кармана плотно набитый конверт. — Здесь двести фунтов. Берите деньги и уходите, не мешкая. Норман звонил из Челси. Он будет здесь минут через десять, не раньше.
— Ничего не понимаю, — сказал Эрнст.
— Я тоже.
— И не пытайтесь понять, — сказал Карп. — Берите деньги.
— Вы хотите, чтобы мы сбежали?
— Да.
— Но это же вы рассказали Норману про Эрнста, — сказала Салли. — Если б не вы…
— Времени в обрез. — Глаза у Карпа были отчаянные. — Да, я ему рассказал. Но у человека… Берите деньги. Уходите.
— Почему вы хотите нам помочь? — спросил Эрнст.
И тут, похоже, впервые тучность Карпа выявилась как страшное бремя. Он прерывисто дышал, глаза у него помутились — он был на пределе сил.
— Мы с тобой, — обратился он к Эрнсту. — Мы оба выжили.
— Салли, — попросил Эрнст, — напои мистера Карпа чаем, пожалуйста.
Салли поставила чайник на газ.
— Норману, — сказал Карп, — не дано понять таких людей, как мы. В тот вечер перед… перед тем как Норман потерял память, он набросился на меня за то… А да ладно. С этим, так сказать, покончено. Берите деньги.
Двести фунтов, подумал Эрнст. Было б неплохо для начала.
Карп рассказал им про ту девчушку.
— Тысячи, — говорил он, — ежедневно тысячи расстреливали, сжигали, травили газом, и за все это время из газовой камеры вышла живой всего одна девчушка. — Он потряс перед лицом Эрнста коротеньким белым пальцем. — Ты, ты тоже воскрес из мертвых. И я не хочу, чтобы тебя убили во второй раз, как… Заставьте его уйти, — обратился он к Салли.
— Он больше меня не слушает.
— Эрнст. Нöг zu, Ernst. Norman wird Dich…[143]
— Нет, — сказала Салли. — Не сдаст.
— Он не донесет на меня, — сказал Эрнст. — Er ist nicht die Туре[144].
Карп встал, подошел к Эрнсту чуть не вплотную — лицо красное, опухшее, глаза только что не выскакивают из орбит.
— Я — немец, — выкрикнул он, — такой же немец, как ты! — Силы его покинули, он попятился, упал в кресло, обхватил голову руками, раскачивался из стороны в сторону. — Если любишь ее, — сказал он, — забирай ее и беги. Прочь из моего дома.
Эрнст ласково погладил старика по плечу.
— Ладно, — сказал он, — я возьму ваши деньги.
На улице хлопнула дверь такси. Салли метнулась к окну.
— Это Норман, — сказала она. — Он приехал.
Карп поднял голову.
— Не волнуйтесь, — сказал он, — я его задержу, — вышел из комнаты и засеменил вниз дробными, быстрыми, злыми, как укусы, шажками.
— Надо поторопиться, — сказала Салли.
— Никуда мы не уйдем.
— Тогда зачем ты взял его деньги?
— Затем, что он хочет быть немцем, — сказал Эрнст, — как я. — И шваркнул конверт о стену. — Немцем. Выжившим. — У него вырвался короткий смешок. — Я спущусь вниз, — сказал он, — к Норману. Жди меня здесь.
XIII— Ну вот, — сказал Эрнст, — наконец.
Норман закурил.
— Мы тревожились за вас, — сказал Эрнст.
— Временами со мной такое бывает.
— Помочь ничем нельзя?
— Это не органика. Я не справляюсь с реальностью — вот в чем загвоздка, как говорят врачи. — Норман удрученно улыбнулся. — Дольше трех недель беспамятство ни разу не длилось. Наверное, надо бы попробовать психотерапию, но эти ребята не вызывают у меня доверия. Лексикон их меня смущает. — Норман ощущал, как его рубашка мокнет от пота. Он налил виски себе и Эрнсту. — Я познакомился со славной девушкой. Она все это время меня опекала.
— Рад за вас.
— Да нет, это не то, что вы думаете. Но она и вправду славная.
— Вы хотели бы жениться?
— Разумеется, хотел бы. Хочу детей.
— Надеюсь, у вас все получится.
— Почему вы не сбежали? — спросил Норман.
