Каталин Флореску - Якоб решает любить
— Такой важный посланник и путешествует пешком?
— Я иду пешком лишь потому, что несколько дней назад какие-то цыгане украли моего коня. Надеялся в деревне купить другого.
— Тогда расскажите-ка, что у вас за весть.
Фредерик отложил оружие и сел к столу, не спуская глаз со странного гостя. Тот поднял один башмак и просунул несколько пальцев через дыру в подошве. Собравшись с духом, он выпрямился, надел такие же дырявые чулки и начал рассказывать.
Вот уже много лет люди под покровительством императрицы и Венской придворной палаты отправляются на восток империи. Они едут в края, о которых Фредерик никогда прежде не слышал, где в распоряжении короны очень много земли, но не хватает людей. На три года переселенцы освобождаются от уплаты налогов, получают землю и двор в аренду, а также определенную сумму на покупку скота и инструментов — так сказать, авансом, чтобы продержаться первое время. Посланник сделал паузу и посмотрел на Фредерика.
Нужно быть глупцом или полным неумехой, чтобы уже в скором времени не разбогатеть там. Или, по крайней мере, не иметь гораздо больше, чем здесь, в таком Богом забытом месте, как село Фредерика, названия которого посланник даже не знал. Там всем рады: ремесленникам, бывшим солдатам, крестьянам, главное — быть католиком.
Фредерик впервые услышал и о реке Дунай, ведь жалкий Сей был вообще единственной речкой, которую он видел в своей жизни.
— Дунай, — рассказывал толстяк, допивая прокисшее молоко и доедая последнюю черствую краюху хлеба, — это великая река, в некоторых местах шириной как от этого дома до дороги, а в других — узкая, но быстрая и опасная.
По этой реке люди и отправляются от города Ульма в ту многообещающую область империи под названием Банат. Если повезет, то путь по реке на плотах занимает две недели, самое большее — четыре. Такая дальняя дорога, конечно, не лишена риска, но игра стоит свеч, учитывая, что ждет по прибытии. Тем более в Лотарингии все равно уже давно нельзя жить нормально. Поэтому и посланнику приходится быть осторожным, появляясь в деревнях, ведь желающих переселиться много, а французские чиновники уж точно недовольны таким кровопусканием.
— Как часто король в последнее время повышает налоги? — спросил посланник, подняв палец, что придало ему еще большую театральность.
— Часто, — задумчиво ответил Фредерик.
— А как часто случаются неурожаи?
— Еще чаще.
— Ну вот, уже две причины попытать счастья в других краях, — закончил свою речь агитатор и растянулся на постели Фредерика, но вскоре перевернул свое расплывшееся тело на бок.
— Вы, надеюсь, не против, что я сегодня посплю на вашей кровати. У меня ужасно болят кости.
Наверное, Фредерик возразил бы наглецу и выгнал бы его, если б не был так впечатлен его рассказом. У него закружилась голова от множества мыслей, которые занимали его всю ночь. Он лег на пол и пролежал так до рассвета. Прежде чем гость с трудом натянул его старые башмаки и скрылся по направлению к Дьёзу, Фредерик принял решение.
* * *Как Фредерик добрался до Ульма, мне неизвестно, дед не уделял внимания сему обстоятельству и перескакивал эту часть рассказа. Может быть, Фредерик продал своих овец, свинью и даже дом, прежде чем двинулся в сторону Сарребурга, чтобы потом пересечь Вогезские горы.
Однако куда вероятнее, что он просто исчез под покровом ночи, чтобы избежать давления со стороны французских властей. Он присоединился к людям, идущим в том же направлении из Меца, Нанси и деревень, о которых он никогда не слыхал. Фредерик переправился через Рейн, вскоре поток переселенцев увеличился, в него влились трирцы, баденцы и люди из Пфальца, все они тоже направлялись на восток.
Многие путники шли босиком или в худых башмаках, шагали рядом с телегами, на которых изредка находилось место беременным женщинам, старикам и малым детям. Но даже если перед отправлением обувь была как следует залатана, к концу пути от нее все равно мало что оставалось. Тогда по дорогам шагало множество ног. Множество исхудавших тел.
Как бы то ни было, по словам деда, примерно через полгода Фредерик оказался в Ульме, неподалеку от крепостной стены, там, где река Блау впадает в Дунай. Перочинным ножиком он ковырял какую-то деревяшку и растерянно глазел на воду.
По прибытии в Ульм он первым делом разыскал корабельщиков, которые каждый вечер собирались в рыбацком квартале, и справился, как продолжить путь по Дунаю. Один из них только что вернулся из Вены, где продал свое судно, так как не мог плыть на нем обратно, против течения. Корабельщики ждали новых пассажиров, желающих отправиться в Банат. Таких хватало с избытком, ведь каждый день в Ульм прибывало по сорок-пятьдесят переселенцев — гораздо больше, чем могли уплыть. Но поскольку в реке уже поднялась вода, да еще плоты не поспевали строить, а многие из построенных разбивались о скалы или тонули в стремнинах, корабельщики тоже осторожничали. В таких условиях отплытия приходилось ждать неделями.
Лишь немногие переселенцы могли позволить себе платить за постой, поэтому улицы города были забиты спящими или дремлющими людьми, они сидели рядом со своими припасами и пожитками, которые подчас умещались в одном узелке.
У Фредерика были и другие заботы, ведь посланник не сообщил ему, что переселенец должен быть женат. Начиная с Регенсбурга, самое позднее — с Энгельхартсцеля[22], в Австрийскую монархию пропускали только женатых людей. Но где за столь короткий срок найти женщину, готовую выйти за него замуж, если уж за столько лет ни одна не пошла? Да к тому же не любую незамужнюю, а такую, чтоб согласилась ради их счастья на востоке закрыть не один, а оба глаза. Фредерик боялся, что его путешествие закончится, так и не успев как следует начаться.
В первые дни в Ульме он видел, как на одном непросмоленном, наскоро сколоченном плоту помещалось порой до восьмидесяти человек. В середину сгружали косы, пилы, топоры, котлы, матрасы и прочий скарб, на борт брали и клетки с курами, и овец, и свиней — животных, конечно, привязывали, но их едва ли удавалось успокоить. В последнюю очередь складывали провизию, какую могли себе позволить пассажиры, — в основном лишь немного сухарей.
Некоторые плоты доплывали до цели, другие, по слухам, тонули. И все-таки как же Фредерик хотел уплыть с ними, ведь перспектива вернуться назад и опять гоняться за жалким цыганьем была не очень-то радужной по сравнению с обещанным счастьем. Иногда, борясь с голодом, он вспоминал о проклятии той цыганки, но лишь мельком, как о пустячном случае.
Теперь он сидел на берегу реки и совершенно не знал, что делать. Во дворе красильной лавки человек окунал полотна в чан с красной краской. Под чаном пылал торфяной костер. Фредерик подошел к нему и пригляделся.
— Братец, не знаешь ли ты какую-нибудь женщину, которая собирается на восток и ищет себе мужа? — спросил Фредерик. Ему пришлось повторить вопрос несколько раз, прежде чем красильщик понял его.
— Женщину не знаю, зато знаю, у кого может найтись работенка для тебя, — ответил тот, нахохотавшись вдоволь.
Несколько месяцев Фредерик добывал торф в окрестностях Ульма. Хозяин ему не платил, но кормил и предоставлял крышу над головой. Фредерик стоял в яме под палящим солнцем, вырезал торфяные кирпичи из глинистой стены и передавал их напарнику, грузившему торф на тачку. Потом они вывозили эти кирпичи на луг и раскладывали сушиться, через какое-то время переворачивали. Затем все начиналось сначала. Работа была такая монотонная и разговаривали они так мало, что Фредерику вполне хватало времени поразмыслить о своем будущем.
Лето подходило к концу, приближалась пора дождей и туманов, зимой Дунай кое-где замерзал, и навигация прекращалась. На постоянную работу Фредерик мог рассчитывать только до начала осеннего ненастья и слякоти, надо было думать, как потом прокормить свой урчащий живот. Банат, собственный дом и земля, жизнь богатого земледельца отодвинулись в почти недостижимую даль. Часто он всю ночь лежал на соломенном ложе, не смыкая глаз, и раскаивался в своем решении. Даже его несчастный домишко и охота на цыган казались ему лучше голодной жизни здесь, среди людей, язык которых он с трудом понимал.
Два раза в неделю торф надо было отвозить в город и продавать задешево пекарям и кирпичникам. Обычно эту трудную работу они делали вдвоем, но в день, когда Фредерику суждено было встретиться с будущей женой, его напарник валялся на своем лежаке в стельку пьяный. Обертина послали в город одного.
Путь лежал мимо собора с недостроенными башнями. Фредерик нередко заходил туда помолиться перед великолепным хором с искусно вырезанными из дуба фигурами пророков, волхвов и святых. Молился, чтобы ему встретилась наконец-то подходящая женщина. Как раз в эту минуту из собора вышла пожилая чета с дочерью, и не то после молитв они были погружены в себя, не то растерялись от громкой и пестрой городской суеты, в общем, они чуть не угодили под телегу Фредерика.
