Айрис Мердок - Генри и Катон
Когда он был в шаге от нее, она повернула голову, увидела его и улыбнулась, но тут же вернулась к тому, чем была так поглощена. Генри увидел, что она склонилась над старой ямой, наполненной черной блестящей водой для полива. С одной стороны росли кувшинки, поверхность воды была красная от россыпи элодеи. Колетта опустила руку в воду и тут же ее ладонь окружила стайка маленьких золотых рыбок с серебристыми брюшками, которые мелькали и вились между ее пальцев, казавшихся коричневатыми под торфянистой водой.
— Они едят мои пальцы! — сказала Колетта, лучезарно улыбнувшись Генри.
Генри разглядывал рыбок.
— Больно щиплют?
— Да нет, просто щекотно. Это даже приятно.
— Тут никогда не было рыбок. Интересно, кто их сюда запустил?
— По-твоему, им достаточно еды?
— Думаю, да. Яма сейчас превратилась в естественный водоем.
— Это так красиво. Красная элодея очаровательна. А крохотные рыбки ужасно милы.
Она вынула руку из воды и стряхнула капли.
— Я смотрю, ты опять вторглась в чужие владения.
— Ты против?
— Пока не уверен. Я подумаю.
— Я видела, как на днях ты танцевал в аллее.
— Почему же не подошла и не присоединилась?
— Решила, что, может, это какой-то личный танец.
Генри внимательно посмотрел на Колетту. На ее каштановых волосах и лице, приобретшем после нескольких теплых весенних дней кремовый оттенок и сиявшем юностью, плясали красные и золотые блики солнца, пробивавшегося сквозь листья пассифлоры. Под довольно потертым пальто на ней было летнее платье.
— Ты здорово выросла и стала очень интересной, несмотря на тот факт, что тебе лишь десять и рот у тебя слишком велик, а зубы не сходятся посередине.
— Ты тоже не слишком уродлив, несмотря на малый рост.
— Малый?
— Да. Я выше тебя.
— Не выше!
— У тебя волосы торчат, вот и кажешься, что с меня ростом.
— А ты на высоких каблуках.
— Вовсе и нет. Давай померяемся. Становись напротив, каждый смотрит строго вперед. Увидишь, перед тобой будут мои губы, а передо мной твои брови.
Генри посмотрел прямо вперед — в смеющиеся карие глаза Колетты:
— Это все глупости. Ты тоньше меня.
— И что это мне дает?
— Тебе легче выпрямиться. И потом, у меня над глазами больше, чем у тебя.
— Это твои волосы.
— Нет, мозги, у меня больше мозговых клеток.
— Не больше, ты старше меня, а после двадцати лет клеток становится меньше на несколько тысяч в день.
— Чушь!
В другом конце оранжереи послышался неясный звук. Колетта резко развернулась и растаяла, как зверек, в чересполосице света и тени под свисавшими листьями бамбука. Генри молнией кинулся за ней, но когда он достиг двери, она уже была снаружи и неслась прыжками к подъездной дороге. Он пошел следом, и она остановилась на гравийной площадке, поджидая его.
— Что там было?
— Беллами пришел. В любом случае мне пора домой, и так опаздываю.
— Как пойдешь?
— Как и ты, через ворота, так быстрей.
Они направились мимо гаража и березовой рощи к стене высоких тисов. На отросшей повлажневшей траве лежал легкий жемчужный туман, ярко зеленели распускающиеся почки берез, сочащиеся светом. Из смутно-голу-бой глубины ракитника на опушке рощи начали вытягиваться желтые побеги. Нарциссы уже сходили, их листья теряли упругость и свисали к земле. Темные тугие зеленые бутоны говорили, что ранние тюльпаны на подходе, некоторые уже начали распускаться.
— Те тюльпаны все желтые. Мне такие не нравятся. Тюльпаны должны быть красными или белыми.
— Возьму на заметку.
— Я люблю белые цветы. Вашу тисовую изгородь пора стричь. Статуй из-за нее почти не видно.
— И это возьму на заметку.
— Кого они изображают?
— Статуи? Богинь.
— Смотрятся довольно жутко, выглядывая из-за листвы.
Они прошли ельник и оказались у ворот. Колетта одним махом взобралась наверх и занесла длинную ногу над остриями в виде наконечника копья. Потом перекинула другую ногу и спрыгнула на землю на другой стороне. Они посмотрели друг на друга.
— Надо мне снять замок с этих ворот.
— Оставь так. Перелезать интересней.
— Ты моложе, как сама сказала. Вот тебе белый цветок.
Генри вынул камелию из петлицы и протянул ей сквозь прутья ворот. Она выхватила цветок, помахала им на прощание и побежала по дороге. Генри повернул назад, улыбаясь, потом задумался о Стефани Уайтхаус.
Он вернулся по подъездной дороге, сшибая ногой сорную траву, торчащую на проезжей части. Когда впереди показался дом, он с раздражением увидел на лужайке мать, приближающуюся к нему. В отдалении, в направлении от леса, не спеша брел Люций в соломенной шляпе. Генри, поколебавшись, свернул в сторону, чтобы не встречаться с матерью, но было слишком поздно.
— Генри!
Герда сияла улыбкой. Она была в старом макинтоше и высоких резиновых сапогах, в руке плоская корзинка, в которой лежали веточки каштана с почками, такие же бука, вишни и несколько тюльпанов — все для очередного букета.
— Привет, мама!
— Я видела тебя с Колеттой Форбс.
— О!
— Как она вышла?
— Через ворота.
— Я велю Беллами отпереть их.
— Мне нравится, когда они заперты.
— Это самая короткая дорога в Пеннвуд.
— А кто ходит в Пеннвуд?
— Так тепло, настоящее лето, правда? Давай посидим на скамеечке снаружи гостиной, погреемся на солнышке, ладно?
Генри последовал за матерью на террасу, там они обошли угол и на южной стороне сели на старинную тиковую скамью у стены. Нагретая солнцем каменная стена дома источала тепло, ярко блестели осколки раковин в камне. Генри, щурясь от слепящего света, глядел на озеро.
— Я видела, ты осматривал тисовую изгородь. Пожалуй, она требует, чтобы ею занялись.
— Я смотрю, липы тоже никуда не годятся.
— Беллами крутится, как может. Сейчас не как при твоем отце. Генри…
— Да?
— Я просто хотела тебе сказать… что мне очень нравится Колетта Форбс.
— Уморительная девчонка.
— Замечательная девушка, замечательная семья.
— Вот только папаша у нее — неприятный задиристый хам.
— Нет, Генри, ты не прав! Он прекрасный, чистосердечный человек. А ее брат — твой лучший друг.
— Мой лучший друг — Расселл Фишер.
— Ну хорошо, Катон твой давний друг, а давними друзьями не бросаются, согласен?
Хмуро посмотрев на долину, Генри снова увидел вдалеке соломенную шляпу Люция, который теперь неторопливо брел к озеру.
— Такими, как он.
— Как кто?.. А, как Люций… что-то я стала плохо видеть вдаль.
— Он твой любовник?
Герда, державшая корзинку на коленях, резко поставила ее на каменный пол.
— Генри, не говори со мной подобным тоном.
— Извини за тон. Надеюсь, ты не против самого вопроса?..
— Вопрос мне тоже не нравится.
— Думаю, я имею право знать. Объясню почему.
— Мои отношения с Люцием тебя никак не касаются.
— Он живет в моем доме.
— Генри, ты очень грубый и злой.
— Прости, мама, я не хотел.
— А я думаю, ты это нарочно. Ты с самого возвращения ходишь мрачный и злой, я просто не пойму причины, мы встретили тебя с открытой душой…
— Вот этого «мы» я не выношу. Попытайся понять меня.
— Раз уж тебе так необходимо это знать, скажу: нет, конечно, Люций мне не любовник и никогда им не был!
— Что ж, я так и предполагал, просто хотел удостовериться. Всего лишь старый друг…
— Даже не это, Люций трогательно беспомощен, он не может сам позаботиться о себе, и нужен кто-то, кто пекся бы о нем; он как избалованный ребенок, не могу выразить, каким он был для меня бременем, никакого с ним покоя. Вот уж действительно — любовник!
— Спасибо, мама. Это именно то, что я хотел знать.
— Словно у меня может быть любовник в моем-то возрасте!
— Почему бы и нет, ты по-прежнему очень интересная женщина.
— Очень интересная женщина! Да, Колетта спрашивала меня на днях, говорили ли мне когда-нибудь, какая я красавица!
— Что за нахальство!
— Уверяю тебя, я далека от того, чтобы думать о себе подобное, нет ничего отвратительней пожилой женщины, которая молодится и хочет всю жизнь быть в центре внимания. И позволь тебе сказать: чем раньше я смогу отойти от дел и избавиться от обязанности вести хозяйство, тем довольней я буду.
— Рад слышать это от тебя…
— Пора тебе жениться, Генри. Когда приведешь в Холл молодую жену, я передам вам обоим бразды правления и не буду абсолютно ни во что вмешиваться. А теперь позволь мне сказать тебе откровенно: по моему мнению, Колетта Форбс была бы тебе очень хорошей женой.
— А-а… — проговорил Генри, ерзая на скамейке и по-прежнему следя за далекой фигуркой Люция, который теперь медленно шагал обратно к дому, — Теперь все понимаю. Какой же я был тупой. Так вот в чем было дело! Мне это и в голову не приходило. И поиски «Розы Маршалсонов»…
