Норман Мейлер - Нагие и мёртвые
Солдаты дрогнули и начали отступать.
Осветительная ракета погасла, и на некоторое время Крофт как бы ослеп. Стрельба с противоположного берега прекратилась. Наступила сравнительная тишина. Крофт попытался нащупать рукой еще одну ракету.
— Где она? — спросил он Галлахера шепотом.
— Что? — не понял тот.
— Иди ты…
Крофт нащупал наконец ящик с патронами. Торопливо зарядив ракетницу, он понял, что начинает видеть в темноте, и на какую-то секунду заколебался. Однако в тот же момент на реке что-то задвигалось, и он выстрелил ракету. Когда она осветила реку, в ней неподвижно застыло несколько японских солдат. Крофт навел на них пулемет и дал очередь. Один из солдат почему-то невероятно долго держался на ногах, в то время как все его товарищи упали. Его лицо ничего не выражало; он оставался в вертикальном положении некоторое время даже после того, как пулеметная очередь прошила ему всю грудь.
Теперь на реке никто не двигался. Освещаемые ракетой тела убитых казались брошенными в воду мешками с зерном. Одного солдата, лежавшего в воде лицом вниз, понесло течением. На берегу недалеко от Крофта лежал на спине еще один, по-видимому еще живой. Крофт безжалостно прошил его пулеметной очередью и испытал удовольствие, когда увидел, как тот содрогнулся в предсмертных судорогах.
С противоположного берега донесся душераздирающий стон раненого японского солдата. В синем свете ракеты вопли казались ужасными. Крофт схватил гранату.
— Этот ублюдок слишком много шумит, — сказал он, вынимая из гранаты чеку. Размахнувшись, он бросил ее на тот берег. Граната глухо ударилась о тело одного из убитых солдат. Крофт и Галлахер пригнулись в окопе. Взрыв был мощным и в то же время каким-то пустым, как взрыв, выбивающий оконные стекла. Эхо стихло через несколько секунд.
Крофт прислушался к звукам с противоположного берега. Оттуда доносилось едва уловимое шуршание шагов крадущихся людей, отступающих в джунгли.
— Открыть по ним огонь! — крикнул Крофт.
Все солдаты снова начали беспорядочно стрелять. Крофт прочесал джунгли несколькими короткими очередями. Он слышал, как то же самое сделал и Уилсон из своего пулемета.
— А неплохо мы им всыпали, — сказал Крофт Галлахеру.
Сигнальная ракета начала гаснуть. Крофт поднялся на ноги.
— Кого ранило? — спросил он.
— Толио.
— Тяжело?
— Нет, легко, — отозвался сам Толио, — пуля попала в локоть.
— До утра потерпишь?
Несколько секунд стояла тишина, затем Толио ответил слабым голосом:
— Да, потерплю.
Крофт вылез из окопа.
— Я пойду, — сказал он Галлахеру. — Прекратите огонь.
Он шел по тропинке, пока не наткнулся на Толио, около которого хлопотали Ред и Гольдстейн.
— Мы все останемся на линии огня до утра, — сказал он им. — Я не думаю, что японцы попытаются атаковать еще раз, но ручаться ни за что нельзя, поэтому спать никому не разрешаю. До рассвета остался какой-нибудь час, никто не умрет от этого.
— Я и так не пошел бы спать, — прошептал Гольдстейн. — Какой уж тут сон, если такая побудка…
— Да? Я тоже не веселился, ожидая их, — — заметил Крофт. Он почувствовал легкую дрожь от утренней прохлады и с некоторым смущением подумал, что впервые в жизни действительно испытал какой-то страх. — Проклятые япошки, — пробормотал он.
Уставшие ноги едва держали его, и Крофт медленно пошел к своему пулемету. "Ненавижу их", — подумал он про себя.
— Как-нибудь я задушу япошку собственными руками, — сказал он вслух.
На освещаемой луной реке гонимые течением неуклюже поворачивались тела убитых японских солдат…
МАШИНА ВРЕМЕНИ. СЭМ КРОФТ, ИЛИ ОХОТНИК.Это был сухопарый парень среднего роста, но держался оп всегда так прямо, что казался высоким. Его узкое треугольной формы лицо абсолютно ничего не выражало. Ничего не выражали его маленький рот, впалые щеки и короткий прямой пос. Впечатление производил лишь леденяще-холодный взгляд глубоко посаженных синих глаз… Он был хорошо подготовленным бывалым солдатом. Разговаривал обычно мало. Глубоко презирал почти всех окружающих, ненавидел слабость и практически никого и ничего не любил.
Душа его стремилась к какому-то смутному, еще не сложившемуся идеалу, а к какому, он сам толком не понимал.
А почему Крофт стал таким?
Причин много.
Он такой потому, что кругом коррупция и продажность. Потому, что дьявол превратил его в своего слугу. Потому, что он техасец. Потому, что он отверг бога.
Он такой потому, что те немногие женщины, которых он любил, обманули его. А может быть, потому, что он просто родился таким, или потому, что никак не мог приспособиться к окружающей действительности.
Отец Сэма, Джесс Крофт, бывало, говорил: "Мой Сэм злой парень; наверно, он был таким с пеленок", А потом, вспомнив о своей болезненной жене, слабой, но кроткой и ласковой женщине, он иногда добавлял: "Конечно, Сэм был вскормлен материнским молоком, но, по-моему, оно прокисало в нем прежде, чем попасть в желудок: нескисшее молоко его желудок пе принимал". После этого Джесс громко смеялся, сморкался в ладонь и вытирал ее о свои грубые рабочие штаны, стоя перед своим грязным деревянным коровником на красной иссохшей земле Западного Техаса.
"Как же, как же, помню, однажды взял я Сэма на охоту, — продолжал Джесс. — Тогда он был совсем еще малышка — и ружья-то поднять как следует не мог… Но стрелял он метко, воображал себя взрослым и храбрым с самых малых лет и, должен сказать вам, страшно не любил, если кто-нибудь вмешивался в его дела.
Помощь взрослых раздражала его, несмотря на то что сам-то он, паршивец, был с ноготок. Не переносил, если кто-нибудь в чем-то превосходил его. Отлупить его по-настоящему было невозможно.
Бывало, бил его до полусмерти, а он ни звука, и никаких слез…
Просто стоял и этак зло смотрел на меня, как будто примеряясь, как дать мне сдачи, а может быть, даже прикидывал, как бы пустить мне пулю в лоб".
Крофт выезжал на охоту рано. Зимой охота начиналась с двадцатимильной поездки в потрепанном открытом фордике по ухабистой затвердевшей дороге. Гонимая холодным ветром пыль техасской пустыни драла лицо, словно наждак. Двое на переднем сиденье почти не разговаривали; тот, кто сидел не за рулем, то и дело дышал на пальцы рук, чтобы согреть их. Когда они подъезжали к лесу, над коричнево-красным гребнем горного хребта показывался краешек восходящего солнца.
— Ну вот смотри, мальчик, на эту тропинку: по ней проходят олени. Таких проворных людей, чтобы угнаться за оленем, нет. Поэтому садись здесь и жди, пока они появятся. Сидеть нужно в таком месте, чтобы ветер дул от оленей к тебе, а не наоборот. Ждать придется долго.
Мальчик сидит в лесу, ему холодно, он дрожит.
"Что я, дурак, что ли, сидеть здесь и ждать старого оленя?
Я лучше пойду по следу", — решает он.
Он идет крадучись через лес. Ветер дует в лицо. Темно. Деревья кажутся серебристо-коричневыми, почва — густо-оливковый бархат.
"Где же этот проклятый старый олень?" Мальчик гневно наподдает ногой оказавшийся на пути прутик и тут же замирает: мимо по кустам пронесся олень-самец.
"Черт бы побрал этих старых рогачей! Быстро бегают".
В следующий раз он поступает более благоразумно. Он находит олений след, пригибается и крадется, внимательно следя за отпечатками копыт. От возбуждения его пробирает дрожь.
"Я все-таки найду этого старого рогача".
Он идет через лес уже два часа, внимательно всматриваясь в следы перед каждым новым шагом. Подняв ногу, он ставит ее сначала на пятку, потом на всю ступню и только после этого переносит вперед вес всего тела. Сухие колючие ветки цепляются за одежду; остановившись, он одну за другой бесшумно отцепляет их и делает следующий шаг.
Впереди небольшая полянка. Он видит на ней оленя и застывает как вкопанный. Легкий ветерок дует в лицо. Мальчику кажется, что он чувствует запах животного.
"Вот дьявол, — шепчет он, — какой большой".
Рогатый самец медленно поворачивает голову, смотрит куда-то вдаль, через голову мальчика. "Этот сукин сын не видит меня", — радостно думает мальчик.
Он поднимает ружье. Руки дрожат так сильно, что прицелиться невозможно. Опустив ружье, мальчик бранит себя самыми страшными ругательствами. "Как трусливая девчонка", — думает он. Снова поднимает ружье и теперь держит его уверенно. Следит за мушкой на стволе до тех пор, пока она не приходит в точку на несколько дюймов ниже мышцы передней ноги животного. "Я попаду ему прямо в сердце", — радуется мальчик.
Ба-бах!…
Выстрелил кто-то другой! Олень падает. Мальчик ринулся к нему. От досады он чуть не плачет.
— Кто застрелил его?! Это мой олень! Я убью того, кто застрелил его! — кричит он.
Джесс Крофт хохочет.
— Я же говорил тебе, сынок, надо сидеть и падать там, где я показал.
