Нина Катерли - Окно (сборник)
9
Шли неделя за неделей, и Мокшин с любопытством наблюдал, как меняется отношение к нему окружающих. Не то чтобы оно стало лучше, просто — другое, и это «другое» вполне его устраивало: исчезло панибратство и появилась та самая дистанция, какую всегда соблюдают по отношению к человеку, которого… да, да — слегка побаиваются. Подчиненные Мокшина с некоторых пор определенно побаивались своего руководителя, на удивление быстро привыкли к его беспощадной требовательности, и от этого качество чертежей и прочей техдокументации резко повысилось. С Жуковым отношения установились холодные и четкие: тот, видимо, понял, что Олег Николаевич зря задираться не будет, но мнение свое всегда отстоит. Пойдет, если надо, и к главному инженеру, и к директору. И ходил. И Жуков помалкивал да поглядывал исподлобья. И разговоры на посторонние темы между ними совсем прекратились. Только о работе.
Как-то недели через три после Начала Начал Лариса доверительно сообщила Мокшину: мол, в народе ходят упорные слухи, что его ждет крупное повышение, что он об этом знает, потому и стал такой.
— Какой же?
— Суровый.
— Да?
— Да. Хотите новость?
Выяснилось, что Лариса случайно слышала, как главный инженер говорил директору, что, похоже, они поторопились, назначив Жукова. Мокшин-то покрепче будет. А директор: «Характер у твоего Мокшина скверный. Но вообще надо подумать, вот скоро Тихомиров пойдет на пенсию, будем решать».
— За информацию с вас причитается, — сказала Лариса и подставила щеку, благо в приемной они были одни.
Мокшин деликатно коснулся этой щечки, почувствовал запах пудры и услышал:
— Этим не отделаетесь, завтра день рождения, жду с цветами.
10
Как же это? Выходит, он всегда ошибался, считая, что самого большего можно добиться от людей мягкостью и уступчивостью? Выходит, автор злодейской книжонки оказался все-таки прав? Против фактов не пойдешь, даже личная жизнь и та: выпады в Варин адрес прекратились, мать больше слова дурного о ней себе не позволяла и почти безропотно сносила его уходы и долгие отлучки, а сама Варвара сказала, что думала, будто знает его как облупленного, но только сейчас у нее по-настоящему открылись глаза. Этим закончился один малоприятный разговор, когда Мокшин объявил ей, что намерен отправиться на день рождения к сослуживице и, поскольку его пригласили в качестве кавалера и души общества, отказаться неудобно. Взять же Варвару с собой он не может. Почему? Ну… хотя бы потому, что ее никто не звал, а он не хотел бы афишировать…
— Больше объяснять ничего не буду. Не понимаешь — очень жаль.
— А если бы я была твоя жена? — тихо спросила Варя.
— Но ты ведь не жена, — ответил он.
Конечно, сперва она немного поплакала. Мокшин сидел рядом и терпеливо ждал. А что, если разобраться, он должен был делать? И тогда Варя, вытерев слезы, внезапно улыбнулась и сказала:
— Ладно. Ты прав, зачем мне туда идти? Никого не знаю, умру с тоски. Пойду лучше к Людке. А тебя уважаю: мог ведь, как раньше, сказать, что собираешься с мамой к тетке, а сказал то, что есть, и хоть я заревела, все равно так гораздо лучше. Я даже не знала, какой ты. Самый честный.
Просто поразительный народ женщины: «Как раньше, сказать, что идешь к тетке». А молчала.
…Ну, а все-таки, как быть с зельем? Мокшин все-таки иногда профилактически выпивал натощак по полчашки отвара. Да, а что? Не пропадать же вещи, в самом деле, когда столько сил было затрачено на собирание всех этих полыней, артишоков и перьев.
11
В тот день Мокшин поехал к Варваре сразу после работы. Накануне она звонила. Тихим и каким-то вялым голосом просила занести книжку. Олег обещал, а потом ругал себя за это, потому что день получился тяжелый, он устал как собака, да к тому же вспомнил, что по телевизору сегодня вечером начинается детектив-многосерийник. Посмотреть у Вари? Что вы! Оскорбится: «Мы и Так редко видимся, я хотела поговорить…» О чем говорить? В общем, глупо, визит к ней вполне можно было бы отложить, но что поделаешь обещал, да и книги взял с собой, когда выходил утром из дому. Не тащить же обратно. Поехал.
В автобусе царила невероятная давка и толкотня, так что, когда рядом с ним освободилось место, Мокшин сел с большим облегчением и удовольствием казалось, еще полминуты, и все пуговицы от плаща будут оторваны, выдраны с мясом, а только что вычищенные ботинки истоптаны. Он сел, поставил на колени грузный портфель, но моментально, откуда ни возьмись, около него возникла востролицая, отнюдь не слишком молодая, но вполне безвкусно размалеванная гражданка в отличном кожаном пальто и с сеткой, полной картошки. Без всякой радости Мокшин попытался встать, чтобы уступить ей место, но в давке сделать это сразу было не так-то просто, а женщина между тем, оберегая свое замечательное пальто, что было сил прижала сетку к коленям Мокшина, непосредственно к его новым серым брюкам.
— Отодвиньте, пожалуйста, куда-нибудь вашу картошку, вы мне пачкаете одежду, — негромко попросил Мокшин, приподнимаясь, но дамочка не пошевелилась, а еще изобразила на своем воробьином лице возмущение.
— Куда это, интересно знать, я уберу? Тут не повернуться. Вам хорошо сидеть и рассуждать.
— Стыдно, молодой человек, — тут же раздалось слева. Рыхлый старик, только что безмятежно дремавший рядом с Олегом, уже стоял. — Садитесь, садитесь, девушка, даме — место, я постою, это пусть другие сидят, которые постарше, имеют право.
Он пыхтел и негодующе сверлил Олега взглядом. «Девушка». Рыцарь. Не глядя на него, Мокшин сказал тетке:
— Зачем столько эмоций? Садитесь, ради бога. А самое правильное было бы сразу войти, как положено, и переднюю дверь и занять законное место.
— Нахал! — вскинулась дама, а стоящий рядом ветхий джентльмен тут же радостно зашамкал:
— Какая бестактность! Позор!
Не обращая на все это никакого внимания, Мокшин начал энергично протискиваться к выходу. Что, собственно, такого оскорбительного он сказал этой кожаной? Испугалась. Как все же люди боятся правды, а ведь нет ничего опаснее, чем обольщаться на собственный счет. Никакая тушь, никакие помада и белила уже, увы, неспособны сделать вас, мадам, молодой и красивой. И кожаное пальто не спасет. И комплименты. Вся эта неравная борьба со старостью только отнимает последние силы и в результате, естественно, сердцебиения, и стоять в автобусе с полной сеткой — тяжело. А внуки небось растут хулиганами.
— Принес книгу? — сразу спросила Варя, когда, отперев дверь своим ключом, Мокшин вошел к ней в квартиру.
— И не одну, — сказал он, выкладывая на стол из портфеля три тома Пруста, словарь иностранных слов и сборник английских новелл.
— Ну-у… Я же не это просила. Я — «Силу духа».
— Незачем тебе читать всякую макулатуру, только головенку забивать и время тратить. Приличные вещи надо читать, а не барахло. Помнишь, я в январе уезжал в Бакуриани, дал тебе «Бойню номер пять»? Ты ведь так и не удосужилась. Вот, почитай Пруста.
— А без Пруста тебе со мной скучно?
Вот, пожалуйста, и тут те же игры. Давайте будем делать вид, что все не так, как есть на самом деле, а как нам хочется. Будем красить ресницы и надевать кожаное пальто, и тогда нас в наши пятьдесят восемь лет в автобусе станут называть девушкой. Будем капризно надувать губки — и нашей невежественности как не бывало: «Ну, что ты, моя девочка, конечно, мне с тобой совсем не скучно, ты вообще у нас профессор, просто это мой любимый писатель, и я хочу знать твое мнение о его творчестве».
— Если говорить начистоту, — спокойно произнес Мокшин, — то в последнее время иногда бывает — да, скучно. Про старшую медсестру Мусю я ведь уже все как будто бы слышал, про Людкиных женихов — тоже, что дежурить сутки тяжело — усвоил. Ничего обидного в том, что я принес тебе книги, по-моему, нет. Вуз ты уже не кончишь, а так…
— У тебя что-то случилось? На работе? Нет? С мамой?
— Ну зачем ты так сразу начинаешь хлопать крыльями? Что могло случиться, глупенькая? Сказал, что думал, пора бы уже привыкнуть.
— Я никогда не… я не знала, что тебе скучно, — проговорила она каким-то жалким голосом, — зачем же ты со мной встречаешься, раз скучно?
Некоторое время Мокшин молча смотрел на Варю. Интересно, чего она хочет сейчас? Чтобы он сказал, что пошутил, чтобы вообще этого разговора _как бы_ не было? Вот этими дрожащими губами, слезами на глазах она выпрашивает, чтобы он сейчас отказался от своих слов. Чтобы соврал.
— Не хочешь ты читать Пруста, ради бога, не читай, — сказал Мокшин с раздражением, — я хотел как лучше, но вообще-то можно и без умных разговоров. В конце концов, я не для них к тебе прихожу, а как женщина ты меня вполне устраиваешь. Да что ты так смотришь?! Я же тебе говорю — ты хорошая, добрая, милая.
— Как женщина… устраиваю? — странным голосом спросила Варя.
