Феликс Кандель - Шёл старый еврей по Новому Арбату...
– Что еще?
– Вскрываю конверты, переписываю послания, отправляю по случайным адресатам, а то и вытряхиваю в помойку всю сумку.
Добавил строго конфиденциально:
– В минуты редкого просветления отношу на проверку в нужные органы. Народу это свойственно.
Очередной пассажир не дождался вопроса. Встал во фрунт, преданно взглянул на начальство, отрапортовал – благостно глуп:
– Отставной народ. Малоумный отроду. Он же полководец, флотоводец, а также от кавалерии, артиллерии и от частей случайного назначения.
Голова – обрита наголо. На загривке – валики. На груди – регалии до ширинки.
– Чем пробавляешься, отставной народ?
– Командую старцами, которые в строю. Чтобы маршировали на плацу, строились в боевой порядок, по приказу кричали "Ура!" и разбегались по улицам. "Это вы куда?" – интересуются прохожие. "Это мы в атаку". – "Это вы на кого?" – "Это мы на всех".
– Так беги, – посоветовал петух.
– Куда? – удивился полководец.
– На врага.
– Только что оттуда.
– Разговорчики! – закричал Сиплый. – Под трибунал захотел?
– Сбегайте вы за него, – предложил Штрудель. – А он в другой раз.
– Нам не положено бегать, – объяснил Сохлый. – Мы топтуны. Побежишь – объект упустишь.
Петух выслушал их, сказал с огорчением:
– Бывает год тигра, год обезьяны, лошади, петуха… Когда же наступит год человека?
– Скоро, – пообещал Сиплый. – Управимся с задержаниями – он и наступит.
– С другой стороны, – добавил Сохлый. – Куда торопиться? Одного отработаешь – другой прорастает. Нам на приварок.
– Следующая остановка: Проспект дерзаний и озарений.
Глава четвертая
КАК ТРОГАТЕЛЬНО, КАК ЧУДЕСНО…
1
Трамвай катил по рельсам, тоненько позванивая.
Пассажиры смирно сидели на своих местах, в разговоры не вступали.
Но всполошился мужчина на скамейке, полон обаяния. Подступил к Штруделю с петухом, выговорил с обидой:
– Отчего у меня не полюбопытствовали?
– Тоже народ?
– Берите выше.
Мягкая шляпа на голове. Кокетливый шарфик на шее. Благозвучие в голосе и глаз пронырливый.
– Кто таков? Чем занимаетесь?
– Занятие мое – редчайшее. Вносить в мир душевные порывы, которых недостает. Задайте вопрос: каковы ваши творческие устремления?
– Каковы ваши творческие устремления?
– Отвечаю. Изготовил уникальный гроб из ценных пород дерева. С инкрустацией снаружи и внутри. Дабы не гнил в глубинах земли, а сохранялся на века в музее, потрясая красотой исполнения. Задайте еще вопрос: с какой такой целью?
– С какой такой целью?
– Отвечаю. Чтобы изумленные горожане восторгались, обозревая мое творение: "В будущем каждому выделят по такому..."
Спросили с подозрением:
– Тоже помешанный?
Ответил с гордостью:
– Кто же, если не я? Помешательство мое вопиет к небу.
– Что происходит? – завопил Штрудель. – Отчего все с дефектами в этом вагоне? Слабоумные-скудоумные?..
Петух разъяснил популярно:
– С безумных какой спрос? С безумных иной спрос, чем добывают себе покойное существование. В добровольной придури.
Штруделя ответ не удовлетворил:
– Имеется ли в этом городе приют для нормально мыслящих? Кого там содержат? И как долго?
Неприметный мужчина осмотрел его, словно для описи, доложил в микрофон:
– Вредные умствования. Дерзновенные измышления. Попрошу взять на заметку.
2
Штруделя осенило. Подошел к нему, ткнул пальцем:
– Уважаемый! Не вы ли тот народ, которым интересуемся?
Поерзал по сиденью, покряхтел в печали:
– Был некогда лицом народа. В юношеские свои времена.
– Поясните.
Наставил на себя портфель, сообщил четко, раздельно, чтобы не создалось затруднений у тех, кто будет расшифровывать записи:
– Потерял всякое выражение на физиономии. В борьбе с врагами отечества.
– Врет он всё! – завопил некто, загородив лицо газетой. – Вре-еет!
– Вру, – признался. – Смыл лицо в казарме. Ради старательного омовения после побудки.
– Врет! Ой, врет!..
Извертелся на сиденье, выговорил иной вариант:
– Был вызван к начальству. Оставил лицо на вешалке‚ как принято. Уходил – забыл взять.
– Заврался, дядя, – сказал петух. – Тебе по должности полагается такое лицо. Стертое и безликое. По роду деятельности.
Еще покряхтел. Признался косвенно:
– Зато жена нынче спокойна. На неприметного – разлучница не позарится. Да и прочее население знает, на кого равняться, делать лицо с кого.
Штрудель извелся от нетерпения:
– А прежнее куда девали? С которым явились на свет?
– Прежнее хранится на складе. До пенсионного возраста. Хорошее лицо, всякому бы такое.
– Врет он всё! – заблажили пассажиры, прикрывшись газетами. – Вре-еет!..
– Отвратное было лицо…
– Оболгателя и пролазника…
– Нагадить ближнему – самая его сласть…
Мужчина сунулся к петуху со Штруделем, спросил тихо, отключив записывающее устройство:
– Господа из-за угла! У вас, говорят, хирурги всё могут. Нельзя ли и мне… Лицо с выражением. Чтобы порадовало на исходе дней.
– Чего бы пожелал?
Задумался. Примерился. Изобразил нечто непотребное.
– Это что? – поинтересовался Штрудель.
– Одухотворенное выражение на физиономии. Возвышенные чувства.
Оглядели со вниманием.
– Невразумительно, – сказали. – Не лицо – блин с носом.
Вдохнул-выдохнул. Вновь примерился.
– Теперь что?
– Неистовство чувств. Судороги страстей. Напор вожделений.
– Неубедительно, – сказали. – Похоже на сковородку с сальными подтеками. Последняя попытка.
Собрал все силы, напрягся:
– Смирение с раскаянием. Превосходство добрых намерений…
Всех качнуло.
Трамвай замер, по-поросячьи завизжав колесами.
На рельсах стояла ответственная фигура, облеченная полномочиями.
Вошла. Вопросила:
– Почему запись прервали? На вверенном вам участке?
Мужчина заюлил:
– Перебои… Техника у нас, знаете, какая. Старая, изношенная…
– Врет он всё! – заверещали пассажиры, отбросив газеты. – Вре-еет!..
– Пройдемте, – приказала фигура. – Дабы другим неповадно.
И увела мужчину со смытым лицом.
Пассажиры зааплодировали, выражая шумное одобрение, а петух поник гребешком, произнес нечто эпистолярное, перевод со старо-японского:
– "И вот то, что наводит уныние. Собака, которая воет посреди белого дня. Погонщик, у которого издох бык. Комната для родов, где умер ребенок. Жаровня или очаг без огня…" А также ответственная фигура, облеченная полномочиями.
Водитель объявил:
– Следующая остановка – тюрьма. Трамвай дальше не пойдет.
– Как тюрьма? – всполошился Штрудель. – Мы едем в Народный дом! Нам туда!
– Это одно и тоже, – пояснил Сиплый.
– Без приметных отличий, – пояснил Сохлый.
3
Тут и произошло нечто. Заслуживающее упоминания в летописях-преданиях.
Петух вдруг прокашлялся, запел баритональным тенором:
– "Мы покидаем гавань, да-да, мы ее покидаем… Города скрываются из вида, земли и народы…"
Штрудель перепугался:
– Ты что? Что это?..
– Вергилий. "Энеида". Часть третья, страница семьдесят вторая.
Возгласил зычно:
– Нефролепис – птерис – хамеропсис – трахикарпус… Маршрут меняется.
Вагон подпрыгнул, словно наскочил на камень, сошел с рельсов, и они покатили по асфальту без посторонней помощи.
Пассажиры привстали от изумления.
Лица вытянулись до пуговиц на рубашках.
Испуг обуял на недозволенном пути.
А трамвай уже свернул на перекрестке. Затем на другом. Оставил позади город, прошелестел неспешно по тихим деревенским проулкам, мимо герани на подоконниках, настурций на клумбах, наливной ягоды в садах.
Выкатился в луговые просторы.
Мимо нескошенных трав, созревающих хлебов, конопли и гороха, кашки с лютиками по обочине.
Остановились.
Набрали полные пригоршни стручков.
Лущили их. Поедали сладкие горошины. Катили дальше через березовые рощи, с интересом поглядывали по сторонам, а стрелки на развилках указывали: "До Швеции не доехать", "Во Францию не попасть", "Испания – и не заикайтесь", "Канарские острова – сгинете на границе".
Провизор, который не в своем уме, поинтересовался несмело:
– Не подскажете ли, куда направляемся? И сколько доплатить за билет?..
Петух сообщил:
– В Индию. А может, на Суматру. Или в Мозамбик, напротив Мадагаскара. Проезд – бесплатно.
Забоялись:
– Поближе нельзя? Нам бы к реке, босиком, на травку…
– Можно и босиком. Нефролепис – птерис…
Трамвай встал.
