Вильхельм Муберг - Мужняя жена
Он сказал, что пощадит ее, она и впредь будет ему женой. Но сделает это вовсе не из жалости, а оттого, что ему деваться некуда. Не по своей воле щадит он ее, а принужден к тому; как ни горько ему, а приходится терпеть. Но она знает: это дорого ей обойдется. Он станет требовать от нее плату каждый божий день, для начала будет давать ей острастку целый год. Может, ей так никогда и не расплатиться с ним за то, что он пощадил ее. Он потребует свое за то, что принужден смилостивиться.
Повель станет мстить ей по малости каждый день, потребует свое мелкою монетой. Ей придется выплатить свой долг, жить у него дворовой девкою, а он станет помыкать ею. Его месть будет страшна, пострашнее любой другой. Но она не может бояться того, кто отмеряет свою месть аршинами.
Нет, Мэрит не боится Повеля.
* * *
Сальные свечи догорают в свечниках, уже далеко за полночь. Повель должен наконец лечь в постель — завтра надо рано вставать да ехать в Юдер, и так опоздал. Завтра-то уж ему ничто не помешает. Он должен быть там, когда начнут делить наследство, получить сполна, что ему причитается; может статься, они захотят сильно поубавить его долю в счет того, что он получил от отца при жизни.
— Поедешь со мной завтра! — говорит он жене.
Не скоро теперь оставит он ее одну в усадьбе. Глаз с нее не будет спускать.
Вздыхая, Повель ложится в постель. Мэрит все сидит у печки.
— Не знаешь, где тебе спать положено? — рычит он.
Пусть не думает, что он прогонит ее из супружеской постели. Ей бы в пору стелить себе постель в углу на чердаке, покуда он не простит ее, однако приходится класть ее рядом с собой из-за служанки. Да только… только пройдет немало дней, прежде чем он дотронется до нее, соблаговолит спать с ней как с женою. Он проучит ее, будет знать, как позорить мужа! Перво-наперво будет учить ее хлыстом, а лишь потом все станет, как прежде. Пусть сперва сменит шкуру. Свою прежнюю шкуру обманщицы. Ведь она позволяла другому лапать эту шкуру, так он сдерет с нее эту шкуру кнутом.
Мэрит знает свое место в постели и молча, послушно залезает под одеяло.
Повель испускает тяжкий вздох, потом другой и молча лежит с открытыми глазами дольше обычного. Наконец жена слышит, что он уснул. Мэрит лежит в темноте и слушает, как он дышит; ей знакомо, как он спит, — столько ночей она лежала, одинокая, и прислушивалась к его дыханию, тихому, ровному, спокойному. Любого, кого мучает бессонница, оно может усыпить. А ей надрывает сердце, вовсе спать не дает.
Повель лежит рядом с ней, дышит ровно — спит. Ведь он ее законный супруг. Он владел ею, они были как одно тело.
Он пришел однажды вечером к ее родителям и посватался к ней. Они с радостью согласились, да и она не противилась. Мечта всякой девушки — стать невестою. У девушки в груди столько затаенной радости, которой хочется криком вырваться наружу, но помочь в том ей может лишь муж. Повелю нужна была жена в новой усадьбе, он взял ее, не спросив, что у нее на душе, и отвел ей место в постели рядом с собой.
И она жила в его усадьбе, была ему женою больше года. Но никто не говорил ей, чем она была для Повеля, покуда он сам не сказал ей этой ночью. Он не сказал ей это напрямик, но она сама поняла. Она прежде долго гадала, а теперь точно знает. Он никогда не смотрел на нее так, как ей хотелось бы, и теперь она знает почему.
Для него она все равно что одна из его коров либо лошадей. Таково-то и было ее хорошее житье, которое она, быть может, и не ценила. Он заботился о ней, берег ее. Здоровье Мэрит касалось и его. Ведь хозяин хочет видеть свою скотину откормленной, холеной и здоровой. Он боялся, чтоб она не извелась на работе. Умный человек не хочет, чтобы его скотина надорвалась. Он холил ее и лелеял. Разумный хозяин не даст породистой скотине захиреть. Умный крестьянин знает: от здоровой, сильной и резвой скотины хозяину больше пользы, чем от хворой и хилой. Нападет на него охота, так он хлопнет ее по ляжке, как хлопает иной раз свою кобылу.
Когда же скотина показывает норов, перестает слушаться, лезет за ограду, хозяин берет кнут и учит ее хорошенько, чтоб стала смирной, ласковой и послушной.
* * *
Так кто же Повель для нее? С ним не пропадешь, с его наследством. А, кабы не то, он был бы для нее словно любой другой человек на свете. Он ей не ближе, чем люди, которых она никогда не видала. Не лежит у нее к нему сердце. Говорят: муж и жена — одно тело, но тогда ее половина тела мертвая. В ней нет для него ни живиночки. Умри он, она не стала бы убиваться, хоть и надела бы траур. Ни горевать, ни тосковать о нем она не может.
Он спит, а она лежит с открытыми глазами, словно караулит его сон и покой. Да, Повель спит. Ему надо хорошенько отдохнуть — утром рано вставать, ехать за наследством.
Что же, она так и будет всю жизнь слушать, как он дышит во сне?..
Мэрит слышит и другие звуки. Здесь только что раздавался пронзительный крик. Это она кричала из-за него…
Хокан! Где же Хокан, ведь она так боялась за его жизнь?
С Хоканом она повстречалась давно, еще прошлым летом, когда она в первый раз стирала у ручья. Он глядел на нее, но подойти тогда еще не посмел. А после пришел однажды вечером и погладил рукой ее тканье, которое она положила белить на траву. Он коснулся ее самыми кончиками пальцев, а после обнял горячо, отчего смех вырвался на волю из ее груди. Он заставил ее трепетать, испугал ее, сделал смелой, присушил. В прошлом году Повель пожелал взять жену, а в нынешнем году она пожелала взять мужа и выбрала Хокана, ведь она узнала его хорошо, поняла, каков он есть. И он дал ей большую радость, единственную, что ей дано было испытать на этой земле.
Что она для Хокана? Ради нее бросает он родную деревню и обрекает себя на жизнь трудную и опасную.
А для нее он головокружье и страх, радость и мука, огонь и прохлада, волнение и мирный покой — все, что радует и печалит, дарит утеху и ранит. Оттого-то при нем она оживает. Ожидая его, она вся горит, а уйдет он — горькая тоска по нем гложет ее. И время от встречи до расставания — один единый миг, которым-она жива.
А коли Хокана больше нет у нее…
Сердце у нее вдруг сильно защемило. Такое было с ней, когда она кричала нынче вечером, когда Повель навел на него ружье.
Он сказал: «Больше не увидимся!» И ей вдруг снова захотелось кричать от страха, что для нее его больше не будет на земле.
Ей бы уснуть, но сон далек от нее, как никогда. И что это она лежит тут и слушает, как дышит Повель? Он и без нее будет сладко спать, а ей от него ничего не надо. Что тогда ей тут делать? Лежать и прислушиваться долгими ночами всю свою жизнь? Отчего она не рядом с Хоканом — близко, так близко, что дыхания их слились бы в одно?
Хокан… Спит ли он сейчас? Но ведь ему не надо вставать спозаранку и ехать получать землю в наследство. Нет, он сам оставляет землю, которой владел прежде.
Куда он ушел? Уходя, он сказал: «Не печалься! Больше не увидишь меня!» Слова эти слетели с его уст, дошли до ее ушей. Чудные слова. Что он хотел сказать? Как может она не печалиться, если не увидит его больше? Неужто он ушел, не взяв ее с собою, не вырвав ее отсюда? Почему он не сделал этого?
Почему, почему? Чудовищно огромные вырастают в голове Мэрит вопросы. И все отчетливее и серьезнее растет тревога: слова его значили, что он ушел без нее, что для нее его больше нет на свете.
Хокан уйдет, исчезнет, ей станет казаться, будто его и не было. Дело ясное, это правда, она сама слыхала, как он это сказал. Он ушел, чтобы стать все равно что мертвым для нее. И ей снова хочется кричать, как она уже кричала нынче ночью. Но сейчас кричать ей никак нельзя. Тогда Повель проснется, а нужно, чтоб он непременно спал.
Отчего Хокан не вырвал ее отсюда, не увел с собой?
Но зачем она все еще лежит здесь? Что, она не может шевелиться? Разве она связана? Разве она заперта в темнице? Что же это такое с нею? В избе перед ее глазами лишь мрак кромешный. Она не видит сама себя, но хочет узнать, не привязана ли она.
Надо попробовать что-то сделать, подвигаться.
Мэрит поднимается в постели, ступает на пол босыми ногами. Вроде бы это сошло ей легко, без усилий. Надо еще попробовать. Она размялась немножко, подняла руки, приподняла ногу и стала медленно, медленно ступать по полу. Чудно, ничто ей не мешает. Один шаг, другой, третий — никакой помехи. Может, так она и до двери дойдет. Вон там дверь. Да, она легко дойдет до двери безо всякой помехи. А выйдет за дверь, стало быть, может идти к Хокану… И радостная догадка охватывает ее: никто ее не держит, она свободна и может идти к Хокану.
Она еще не совсем уверена в себе. Еще не может понять — во сне это или наяву. Надо еще пройти немного. Может, все это ей чудится.
И Мэрит тихо крадется по дому, входит в другие горницы, зажигает свечи, что-то ищет, собирает, раскладывает. В доме так много всякой утвари, собрано так много всего, но, как ни странно, ничто не мешает ей двигаться. Сундуки, шкафы и скамьи стоят неподвижные и слепые, им нет до нее дела. Половицы не царапают ей ноги, балки не валятся с потолка ей на голову, стены не сжимаются, чтобы запереть ее, гвозди и крюки не цепляются за нее. Ни одна из этих мертвых вещей не держит ее.
