Питер Акройд - Мильтон в Америке
Я слышал о ловушке, мистер Мильтон. Ко мне сразу явился один из нипмуков. Они со мной хорошо знакомы. Мильтон, не чувствуя ни малейшей боли, встает с соломенного тюфяка. С легкостью делает шаги. Обменивается с Элеэйзером Лашером рукопожатием. Признаю, мистер Лашер, эти туземцы — замечательные люди. У вас даже хромоты не заметно, слава Богу. Я слышал, некоторые, попав в оленью ловушку, оставались без ноги. Как вам удалось так быстро исцелиться? Не могу я расссказывать англичанину про колдунов. На меня подействовали чары, но не толковать же с вами о чародействе. Да, сэр, некоторое время нога болела, но теперь не болит. Ничуть. Слава Богу, сэр. Я все время Его славлю. Когда это будет, — сказали колокола Степни. Не знаю, сказал…
Братья, конечно, тревожатся из-за вас. Послать им записку? Нет. Нет, мистер Лашер. Я отдохну день-другой в этих местах, где меня никто не знает и не разыскивает, а потом вернусь. Но, сэр, если это возможно, вам бы следовало пожить здесь подольше. Почему же? Но, в самом деле, почему не продлить свое соседство с яркими палатками и пламенеющими горами? Через десять дней у них состоится праздник снов, и им очень хочется вам его показать. Действительно. Это карнавал, вроде нашего старого «Пира дураков»? Я о нем ничего не знаю, мистер Мильтон, кроме того, что это очень древний праздник. Столбы. Арки под океаном. Вечером пловец тонет.
Сейчас вечер, верно? Так скоро. Я недостаточно еще видел. Его отводят на речной берег. Каноэ выдолблено из соснового ствола, и они на плечах несут его к воде. Он удобно устраивается там. Я ростом ниже среднего и прекрасно подхожу, правда? Этой ясной ночью я вижу луну и все звезды. Когда спускается вечер, звезды запевают хором, и гомон всех людей на земле не помешает их пению. Бесподобно. Что это за огонь пересекает небо? Исчез. Воют волки. Мир — это индейский танец.
Каноэ несет течением. Индейский юноша встает и оглядывает реку. У того, который позади, копье и пеньковая сеть. Страж. Передний юноша держит пылающий факел из березовых сучьев. О, смотри, когда он помахивает факелом над поверхностью воды, пламя вспыхивает ярче. Волшебник. Дух огня. Свет привлекает рыб. Они следуют за ним. Танцуют и резвятся в радужном блеске. Чудесно. Охваченные экстазом, они прыгают прямо в сеть или подставляют бока копью. Рыбье племя, говорит он индейцам, играючи встречает свою гибель. Они не понимают его слов, но смеются.
Мистер Лашер, приветствую вас. Вы вернулись. Я думал, вы ушли. Вовсе нет, сэр. Вы снова владеете своими глазами, но — возьму на себя дерзость так сказать — языком пока нет. Я прибыл сегодня утром, чтобы переводить нипмукам то, что вы скажете, и таким образом помогать им с вами общаться. И что же они говорят сейчас? Они спрашивают, не пожелаете ли вы осмотреть реликвии их племени. Они народ древний и чтят своих предков. Так и подобает, мистер Лашер, так и подобает. Скажите им: почту за честь. Нет, сэр, это они почитают честью. Я уже объяснил им раньше, что вы знаток истории своей страны.
Куда мы направляемся? Вуттин. Куда? Вуттин. Мозг. Сейчем тычет себя в голову, а потом указывает на гору. Она зовется Вачусет. Группа путешественников, или пилигримов, гуськом пускается в дорогу. Тропа, утоптанная многими поколениями. Они босы, а я обут в просторные башмаки из лосиной шкуры. Мой кафтан соткан из шерсти черных волков — это защищает меня от враждебных духов. На коре деревьев рдеет мох, поблескивает паутина, натянутая между кустами. Я среди друидов, которые ищут старинные храмы. Я с тринобантами, иду дорогами Альбиона. К сумеркам они достигают предгорья. Теперь путь через лощины и расселины требует от меня больших усилий и осторожности. Но что это с землей под ногами? Она блестит. Взгляните, мистер Лашер, гора покрыта каким-то глянцевым налетом. Металлическая руда, сэр. Но я различаю еще в воздухе запах серы. Не иначе как эта гора торчит из самого ада!
Сейчем слышит их разговор и громко что-то произносит. О чем это он, мистер Лашер? Он рассказывает, что один из его племени нашел здесь дивный камень. Размером больше яйца и ночью светит так ярко, что видно, куда ступаешь. Сейчем снова говорит. Он утверждает, что где-то у нас под ногами пылает великий огонь. В самом деле? Текучая руда в земных жилах? Подобные огненные внутренности должны образовывать настоящую преисподнюю. Мы идем и идем. Они идут и идут, пока не решают приютиться на ночь в пещере. Прогулка не из легких, но я чувствую, что достаточно свеж и силен. Как после подъема на Саффрон-Хилл. Завтра, сэр, мы приступим к самой горе. Я буду достаточно бодр духом, мистер Лашер, чтобы выдержать все.
С первыми лучами рассвета карабкаемся в гору. Карабкаемся через лощину, которую оставил растаявший снег, хватаемся для поддержки за корни кустарника. По камням переходим ручьи. Два часа подъема, и мы ступаем на ровную площадку, поросшую мхом. Сейчем разводит огонь и из мха и снега варит превосходный суп. Кушанье меня подкрепляет. Они пересекают плато, приближаясь к следующему склону Вачусета. Подъем не потребует много сил, мистер Лашер: видите, как навалены вот те камни — настоящей лесенкой? Она опоясывает гору, и шесть часов они одолевают ступени. Среди льдов и снегов. Мороз превращает мое дыхание в сверкающий пар. Я шагаю в своем собственном облаке. Ага, подъем становится не таким крутым. Ровное место. Мы достигли еще одного плато и забрались так высоко, что можем окинуть взглядом всю окрестность. Горы. Озера. Густые неисчислимые леса. Бесконечные, мистер Лашер. О чем это поет сейчем?
Они шли по скованному льдами плато, индейцы тихо и жалобно вторили песне сейчем а. Размер площадки около трех акров, но что же это в центре? Мистер Мильтон видит озеро с прозрачной водой. Ледяное озеро. Они поют все громче, мистер Лашер. Объясните мне, пожалуйста. Хорошо, сэр, смотрите сами. Он приближается к краю озера и заглядывает вниз. Нет. Не может быть. На различной глубине и в разных позах, вмерзшие в лед, лежат тела туземцев; холод превратил их в статуи, над которыми не властно время. О нет! Их лица как живые. Мне видны странные отметки у них на коже. Этот улыбается. Возможно ли такое? Кто эти люди, Элеэйзер? Кто эти жуткие ледяные статуи?
Элеэйзер переводит вопрос сейчему, а Джон Мильтон созерцает открытые глаза мертвецов. Мы заключили договор со смертью, и с вечностью мы пришли к согласию. Кто верует, не должен никуда торопиться. Что он нам говорит? Эти фигуры, сэр, потеряли счет векам, их возраст исчисляется сотнями, а то и тысячами лет. Им поклоняются, как духам. О, Элеэйзер, ничего более удивительного я не встречал за всю свою жизнь. Сейчем снова говорит. Что он сказал? Они бессмертны. Но разве это подходящее обличье для бессмертия? Замерзнуть навеки, без надежды когда-либо оттаять? Не может такого быть. Конечно, дадим нашим друзьям завершить их обряды и молитвы, но потом — прочь. Холодно. Чересчур холодно. Он отходит подальше. В своих лосиных башмаках и мантии из черного меха он похож на потомка древней расы.
9
Суд над Сарой Венн Гусперо наблюдал в смятении. Уже несколько недель он знал, что его хозяин, вернувшись от индейцев, сильно переменился. Мильтон потерял спокойствие и уверенность, и в то же время сделался требовательней и агрессивней. И вот чем это кончилось. Сару должны были публично высечь свечами, а жилище ее сжечь лишь потому, что Мильтон не одобрял ее религию; не исключалось, что он самолично будет держать свечи и факел.
Дождавшись окончания процесса, Гусперо оседлал лошадь и сломя голову помчался в Мэри-Маунт. Там он отправился в дом Ралфа Кемписа, стоявший на главной улице в окружении сада. Через распахнутую дверь он увидел его за клавесином в гостиной. Жена Кемписа, индианка, тут же узнала Гусперо и расцеловала его в обе щеки.
— Можно к нему?
— Конечно.
Когда Гусперо вошел в комнату, Кемпис оборвал игру. Обернувшись, он заметил необычное выражение лица молодого человека.
— Что стряслось, Гус? Наткнулся на печального бродячего духа?
— Думаю, я сам такой дух. — Он поведал Кемпису об аресте, суде и наказании, назначенном Саре Венн.
— Так он собирается высечь женщину за ее веру? Прежде я считал его страшным человеком. Сейчас мне кажется, что он достоин презрения. Что же до свечей… — Кемписом овладела злость и, чтобы успокоиться, он снова уселся за клавесин. Но прежде чем заиграть, он встал и обошел комнату. — Знаете, Гус, я должен отправиться в Ныо-Мильтон. И немедленно.
Гусперо с тревогой представил себе скорую встречу и нервный разговор, способный подтолкнуть Мильтона к новой вспышке гнева.
— Ралф, что если вы напишете ему дружеское, добрососедское послание с призывом удержаться от крайностей?
— Разумеется нет. Я хочу взглянуть в лицо этому хитрюге-пуританину. А потом в него плюнуть.
— А как насчет гневного письма — образумьтесь, мол, и будьте терпимей?
