Юлия Миронова - Переводы с языка дельфинов
— С чего ты взяла?!
Екатерина Афанасьевна хмыкнула:
— Да здесь ума-то особого иметь не нужно, все же как на ладони! Внешне он ни на тебя, ни на Алинку твою не похож. По развитию так вообще… откуда такое только взялось… Ты у меня в полтора года уже предложениями говорил, да и курва твоя, какая б ни была, училась ведь в университете! А тут что, ни бэ ни мэ. Да и вообще… Не чувствую я к нему ничего. Как ни стараюсь, но вот нет у меня чувства кровного родства, понимаешь? Не наш это мальчик!
— Подожди, мама, как я понимаю, конкретных доказательств у тебя нет.
Семен не мог поверить в то, что говорила мать. Не мог. Да Вова просто не может быть чьим-то ребенком, они же сразу после свадьбы постоянно были вместе, Алина даже в магазин внизу ходила только с ним: «Семочка, ну пойдем, прогуляемся!» А Вова родился через девять месяцев после свадьбы. Нет, мать опять нагнетает!
— Да мне доказательств и не надо! — фыркнула мать. — Я говорю то, что вижу. Ладно, не будем толочь воду в ступе. Ты же для чего-то приехал, не просто маму навестить? Давай излагай.
Семен пожал плечами:
— Да нет, я просто. Помириться, поговорить с тобой, посоветоваться…
— Ну вот я и говорю, не просто так. Что там у вас стряслось?
Семен припоминал все, что было в эти последние месяцы, с того самого дня, как Алина произнесла вслух это страшное слово «аутизм».
— …и вот теперь мы живем каждый сам по себе. Она вся в ребенке, я их не вижу почти, но слышу, конечно, Вовка орет постоянно. Близости нет, интересов общих нет, с каждым днем все хуже и хуже. — К ужасу своему, Семен почувствовал, что сейчас может заплакать.
Мать недобро смотрела на него и, улучив удобный момент, вставила:
— Так разведись с ней! Чего проще? Я тебе сразу говорила…
— Ты не понимаешь… — Семен вздохнул. — Я люблю ее. По-прежнему люблю, даже, может, еще сильнее, ведь она недоступна теперь. Не нужна мне никакая другая, даже сто других не хочу. А она с этим идиотиком возится, — в сердцах зло сказал он, — на меня вообще внимания не обращает!
Екатерина Афанасьевна покачала головой:
— Нет, Сема, от правды не укрыться, ты и сам чувствуешь, что не твой это сын, иначе не стал бы его так называть. Ребенок же не виноват, что таким родился.
— Да брось! — твердо сказал Семен. — Дело не в этом. Вырвалось. Ты меня в детстве да и позже как только ни называла. Что ж, я не твой сын? Нет, у меня к нему есть чувства, но, признаю, не любовь это. Ну не могу я его любить! За что? Он меня ни разу папой не назвал, ни обнял никогда, на руки не залез…
— А своих детей, Сема, любят не за что-то, а вопреки всему, — со значением сказала Екатерина Афанасьевна.
— Не сворачивай на эту тему, мама. Вовке больше не от кого было родиться, мы с Алиной тогда как попугаи-неразлучники были, всегда везде вместе. Слушай, о чем я хотел поговорить с тобой… — Семен помолчал, подбирая слова. — Вот я думаю, если бы мы его в детдом отдали, в специализированный интернат, вернулись бы мы к прежней жизни? Мне кажется, что Алина просто обросла этими проблемами, затюканная стала, ничего не замечает, не видит и не слышит. Если бы Вовы просто не было у нас, то все стало бы на свои места. Что скажешь?
— Она согласна? — подняла бровь мать. — Если да, то она еще хуже, чем я думала. Не мать, а ехидна!
— Да нет же! — Семен понял, что не найдет здесь поддержки. — Она как раз не согласна. При чем тут ехидна! Но если бы можно было при помощи компетентных врачей убедить Алину, что Вове необходимо расти в специальном учреждении под квалифицированным присмотром, мы смогли бы вернуть былые отношения.
— Сема, у вас и раньше отношения были односторонние! Ты со своей любовью, а она лишь благосклонно ее принимает. Ты и раньше не видел, и сейчас не понимаешь, что ничего от нее взамен не получаешь. — Екатерина Афанасьевна раздраженно крутила в руке ложечку, звонко стуча о край блюдца, чего не позволяла делать никому. Задумчиво посмотрела на сына и произнесла:
— А что, идея с детдомом, может, и неплоха. Этот даун еще попортит вам нервы, когда вырастет, так что уж лучше сейчас спихнуть, если есть возможность. Если нет, то я могу помочь, поговорю с кем-нибудь из знакомых. — Мать положила ложечку на скатерть и подняла глаза на сына. — Ах вот зачем ты приехал! Чтобы я переговорила с кем-то?
— Мама, я приехал, потому что только ты у меня и осталась. Твоя помощь была бы бесценна, если честно.
Семен и впрямь не думал ни о чем таком, но у матери еще оставались знакомые химики-биологи, которые могли бы посодействовать, убедить Алину отдать Вовку в интернат.
— Слушай, я даже не думал, что это решается так легко! Мама, ты гений! — Семен повеселел. — Точно, давай так и сделаем! Я ее подготовлю, уговорю как-нибудь, чтобы она пошла на консультацию к кому-то из твоих знакомых. Тут уж ты позаботишься. Заберут Вовку в интернат — все у нас с Алиной и наладится, наконец-то заживем по-прежнему.
Мать подняла бровь, мол, сомневаюсь. Во всяком случае, от байстрюка не помешает избавиться. Что Алина ребенка нагуляла, Екатерина Афанасьевна с некоторых пор была уверена. Она все проанализировала: родила раньше на две недели, значит, и забеременеть могла до свадьбы. Пусть Семен ей не рассказывает, что они вместе все время были, дурное дело нехитрое, для этого много времени и не нужно! Она долго разглядывала фотографии Вовы и сравнивала их с фотографиями Семы в детстве — ничего общего! На саму Алинку тоже ни с какого боку не похож. В общем, чужой он. Но смолчала, не стала нагнетать обстановку. Ладно, пусть избавятся они от него, а там она придумает, как их с Алинкой развести. Хотя к этой дуре она уже привыкла, а другая вдруг еще хуже окажется? Но простить Алине тот день, когда родной сын выпроводил ее из квартиры, Екатерина Афанасьевна не сможет никогда.
Семен посидел у матери еще с часок, поговорил с ней о том о сем и засобирался домой. Ему хотелось начать разговор с Алиной как можно скорее. Пока ехал, придумывал веские аргументы, подбирал убедительные фразы. Он был уверен, что сможет окружить ее такой любовью и такой заботой, что она оттает и забудет про своего дурачка сыночка… «Уж прости, Вовка, но из песни слов не выкинешь», — чуть ли не вслух сказал Семен.
Дома Алина попыталась разложить события вчерашнего дня по полочкам. Психоаналитик: не увидел он Вовиного аутизма, хоть и высшей категории врач, или не захотел увидеть, неперспективные они клиенты для него. Бог ему судья. Экстрасенс: ляпнул фразу с потолка, фраза совпадала с ситуацией, а на самом деле что он может знать и скольким людям каждый день говорит одно и то же? Напишу Лили, отчитаюсь о последних днях протокола. Улучшений нет, все только хуже становится. Пусть даст четкий ответ. Хотя последние дни ребенок более-менее спокойный, а то ведь криком кричал целыми сутками.
На кухне, показалось, что-то щелкнуло. Алина прислушалась, но было тихо. Она включила ноутбук и, пока ждала загрузки, решила посмотреть, чем занят Вова. С момента, как они пришли домой, Вова сидел в детской комнате в одной позе, сгорбившись, безмолвно и пугающе спокойно. Полчаса назад Алина заглядывала к нему — он не поменял положения тела, а когда она попробовала взять его на руки, чтобы перенести на кровать, вскрикнул, вывернулся и снова затих на полу, не шевелясь и не издавая ни звука.
Алина вошла в детскую. Вовы на полу не было! Она подошла к кровати и заглянула под нее — он там часто прятался, лежал на спинке, водил пальцем по швам днища. Сейчас его под кроватью не было. В шкафу, за шторой — нигде нет. Больше в детской прятаться было негде. Алина заглянула в спальню: Вова иногда приходил сюда и часами игрался со светильником, включая и выключая его. Здесь его не было. Прежде чем на кухне вновь послышалась возня, Алина поняла, где ее сын. Наверное, проголодался и решил проявить самостоятельность: пошел искать еду. Усмехнулась и пошла по коридору, приговаривая:
— А кого я сейчас найду? А где мой мальчик? А кому кушать пора? Где мой Вовочка? Где мой сыночек? — говорила весело, но с каждым шагом в ней усиливалась тревога. И наконец, за шаг до кухонной двери, взорвалась в груди страшным, сковывающим ужасом, липким страхом, мгновенно окатившим ее всю: на кухне не заблокировано окно! Утром она забыла про мясо в духовке, оно пригорело. Уходя из дома, она открыла окно настежь, чтобы проветрить квартиру. Потом она просто прикрыла окно. Сейчас Вова один на кухне с открытым окном, до ручки которого легко дотянуться со стола.
Алина замерла, глубоко вздохнула и сказала себе: «Сейчас я войду, он сидит на полу. Или на стуле возле холодильника. Или я заблокировала окно, просто не помню». Алина сосчитала до трех и открыла дверь.
Вова сидел на подоконнике верхом, свесив левую ногу в пропасть седьмого этажа.
Быстро подойти и сдернуть его на пол? Не получится: вплотную к окну стоит стол, вес Вовы явно перенесен на ту часть, которая торчит в окне. Если он еще немного завалится влево, она просто не успеет. Подходить медленно и говорить с ним спокойным голосом? Или не говорить ничего, просто потихоньку подойти и взять за руку, а потом уже сжать покрепче и изо всех сил притянуть к себе? Алина не могла рискнуть, так как понимала, что ее слова не подействуют никак. А могут только напугать, и он тогда упадет. И не помня себя она зашептала:
