Радек Йон - Memento
— Лучше посадите ее, пан судья. Только бы от них подальше, — заявил Кларин отец.
Михал, как громом пораженный, замер на скамье подсудимых. Значит, мы хуже, чем тюрьма?
— Прошу вас, не торопитесь, давайте все по порядку, — доносится голос судьи. Михал отчаянно пытается сосредоточиться.
— Когда Клара пришла домой, она бредила, глаза у нее были выпучены, она искала двери там, где их никогда не было, принимала меня за кого-то еще, не узнавала и мать. Говорила с людьми, которых в нашем доме сроду не бывало. Посылала меня в аптеку, вроде за какой-то едой. Просила, чтобы я купил ей лекарство в аптеке где-то на Поржичи. Мол, возьми столько, сколько тебе дадут. Я заплачу, приказывала она мне. Мы с женой попытались уложить ее в постель, но она ни за что не хотела спать. И вдруг закричала, показывая на подоконник, где стояли цветы: «Змеи! Берегитесь, змеи!» И все тащила меня из комнаты. Я пробовал объяснить ей, что у нее галлюцинации, что надо выспаться, но через секунду она снова вскочила с кровати, бросилась к столу, влезла на него, в испуге оглядывала пол комнаты и вопила: «Крысы! Крысы!» Мы с женой до самого утра глаз не могли сомкнуть.
Зачем мы позволили ей уйти домой, она ведь еще летала, мысленно злился Михал. Да потому, что у нас своих проблем было по горло. Как можно скорее сварить дозу! До той поры я ведь даже толком не просек, что происходит. Я и Ева — каждый со своими ломками. Разве я заметил, когда ушла Клара? Но нам это обойдется чертовски дорого. Всякая ерундовина — вроде бы наплевать и забыть — вдруг выстраивается в цепочку и на долгие годы затаскивает человека в лагерь. Как же мы могли быть такими идиотами?
— Когда мы приходили на свидания с дочерью в психиатрическую больницу, лечащий врач предостерегала нас от контактов нашей дочери с подсудимой. Сама она не в силах была этому помешать. В больнице палаты не изолированы, молодежь ходит, куда хочет и когда захочет. Как же мы могли этому воспрепятствовать? Когда позже, на рождество, Клара сказала нам, что идет на встречу с подружкой из школы, мы ни сном ни духом не ведали, что это та самая Попелкова, которая учит мою дочь употреблять наркотики. Мы догадались об этом, только когда она вернулась домой явно не в себе.
— А я говорю, мы вовсе не принуждали Клару Коларжеву принимать наркотики, — пытается выкрутиться Ева. — Просто ей было интересно, и на самом деле это она все время клянчила у нас, хотела попробовать.
Все суета, суета, суета… звучит в голове Михала.
Снова двадцать восемь месяцев строгого режима. Изготовление и хранение наркотических веществ и ядов, тунеядство, аморальное влияние на несовершеннолетних.
Неожиданно даже в темноте Михал ощутил вокруг себя какую-то тревогу. Отдаленный вой сирены «скорой». Мельтешение сестер. Резкий свет из коридора. Громыхание лифта.
В открытых дверях мелькнула каталка. Исхудавшее тело, седая голова, морщинистое лицо с неестественно раскрытым ртом.
Очередной пациент. Звяканье инструментов в коридоре. Такая же карусель, как со мной несколько дней назад. Вечный круг. Приглушенные приказания врача.
Михал только сейчас почувствовал, как мучительно хочется пить. До спазм. Будто все в тебе ссохлось в комок. Спекшиеся губы, судорожно сжатое горло, язык, который невозможно отлепить от нёба.
Позвать сестру. Не сейчас. У них хватает других хлопот.
Достаточно посильнее качнуть рукой или пару раз приподняться в постели, пронеслось у него. Монитор, к которому его присоединили, зарегистрировал бы изменение пульса и включил звуковую и световую сигнализацию. Время, отмеренное сигналами тревоги при каждом ухудшении состояния любого из четырех пациентов этой палаты. Жизнь от тревоги до тревоги. Сколько их еще осталось у каждого из нас? Две? Три? Вдруг заработает зуммер, и дело будут решать секунды.
А сколько времени мы потеряли там, на воле, когда человек и не вспоминает ни о каких зуммерах. Сколько лет? Сколько дорог, по которым можно было попасть совсем в другое место? Ничего уже не вернуть.
Он терпеливо ждал, когда в коридоре погаснет рефлектор и седовласый человек на каталке появится в дверях палаты. И только тогда попросил у сестры чаю.
Там, на воле, сейчас, наверное, вечеринки в полном разгаре, закрываются дискотеки, парочки идут заниматься любовью, остальные просто спать, кто же станет думать о каких-то сигналах тревоги. Об этом вспоминаешь, когда уже слишком поздно. Михал лежал с открытыми глазами и наблюдал за отсветами городских огней на потолке.
Принудительное лечение суд определил еще в прошлый раз. Теперь вне очереди мне выделяют место сразу после отбытия срока.
Решетки такие же, как в тюрьме. Режим похожий. Регулярно анализ мочи, не принял ли ты ненароком какую-нибудь дрянь. А выписка — когда разрешат врачи. Через полгода, год…
Сдаю лагерное тряпье. Это нечто! Кто не был там, никогда не оценит. Только вместо свободы за воротами — марш в дуровоз. Доставка до самой психушки. Исключительно для привилегированных пассажиров.
Люди на пражских улицах. Как будто ничего не случилось.
Так ведь ничего и не случилось. Женщины в очереди за мясом и арбузами. Мужчины за полуоткрытыми дверями пивных. Девчонки и ребята в очереди у кинотеатра. «Путь наркотиков». С Фабио Тести в главной роли. Все нормально. Просто один придурковатый наркоман позволил себя заловить. Давай-ка в Богнице.
И снова зарядка, застилание коек, утренний туалет, завтрак, рапорт, трудотерапия, обед, ужин, вечерняя программа, личная гигиена, вечерняя поверка…
Михал набрался достаточно опыта, чтобы не замечать, как во время бесед врачи прощупывают его.
Решают, когда можно будет включить в группу психотерапии или при надобности позволить работать на территории больницы? Нанизывать бусинки или, паче чаяния, ковыряться в саду, что означает повышенные шансы на побег? Только некуда мне бежать. Да и ни к чему. Нет у меня сил, неужели не видите?
В палате вместе с семью алкашами. Дядьки лет пятидесяти, которым дашь все семьдесят — коричневатого оттенка морщинистая кожа выдает плохую работу печени, мозги давно уже пропиты, так что говорить абсолютно не о чем.
А ты чего хотел? Отдельную палату для токсикоманов? А может, лабораторию?.. Все равно тут у наркоманов свой король — Рихард. Встреча после долгой разлуки.
Вот уж правда, только тебя мне здесь не хватало, подумал Михал, когда впервые увидел его в коридоре больницы.
А рядом с ним кто? Толпа почитателей, ждущих, что́ король Рихард изволит им передать из своего богатейшего опыта.
Резкий контраст с больницей у Аполлинара. Здесь уже сплошные торчки. Принудительное лечение по суду. За плечами у каждого какой-нибудь конфликт с законом. Кроме пары алкашей — у тех пока еще с административной комиссией. Минимум — хулиганство на работе или по месту жительства, иногда — неуплата алиментов. Есть и неудавшиеся самоубийцы — кто спьяну, кто под дозой. Это если им больше двадцати одного и их не могут держать в отделении для малолетних. Будто съехал человек еще ниже по этим американским горкам с черной дырой вместо надежного спуска.
Михал заметил восхищенные взгляды молодых токсикоманов.
Моя слава лучшего варильщика в Праге давно проникла за стены больницы?
Сколько из них, наверное, отведали мои шедевры, подумал он. И заплатили за это здоровьем? Да уж, не только деньгами…
На третий же день зачислен в группу. Определили, что готов к контакту? А разве это неправда? Разве сумел бы я еще раз пережить возвращение в лагерь? Только бы они научили меня, как обойтись без кайфа. Меня и Еву.
— Михал, а не хотели бы вы для лучшего знакомства коротко рассказать здесь свою историю?
Ну да, рассказать свой случай, остальные дадут оценку, такую, чтобы выслужиться перед доктором, а потом в сторонке будут шептать, что они меня уважают больше всех пражских нарков[22], в надежде, не открою ли я тайну своего производства. Благодарю покорно. Я довольно бодро с этим справился — про Олину с Евой не сказал ни слова, хотя вдруг понял, что выгляжу перед остальными полным идиотом. Дискотека, любопытство, глупость семнадцатилетнего паренька. Остальное касается только меня. Поскорее бы все отбарабанить. Чтобы доктор не упрекал за нежелание сотрудничать.
— Хорошо, для начала спасибо, — отозвался доктор. Он постарался скрыть легкую иронию, заметив разницу между интерпретацией Михала и тем, что прочел в истории его болезни.
Михал внимательно разглядывал врача. Снова один из тех типчиков, которые отпускают длинные волосы, носят кроссовки, а под халатом майку «Левис» или «Адидас».
— Кто из вас считает, что его история похожа на историю Михала? — спросил врач. Все расселись кружком на стульях посреди комнаты с видом на больничный парк.
