Луна над рекой Сицзян (СИ) - Шаогун Хань

Вместе со мной в тот день на пароме находилась пожилая женщина. Её дочерна загорелое лицо было испещрено паутиной морщин, сама она была низенькой и такой невесомой, что, казалось, дунь один раз, и она упадёт; в одной заплечной бамбуковой корзине, пожалуй, поместилось бы три-четыре таких, как она. Рот и глаза превратились в глубокие трещины, будто кто-то небрежно сделал несколько надрезов на корне маниока; ярко-алые линии глаз были особенно красивы — словно два водоёма, наполненных мутными слезами.

Она одновременно походила и на человека, и на орла и на чистейшем местном диалекте поведала мне о некоторых вещах, имеющих отношение к моей тётушке. В этот миг я неожиданно почувствовал, что далёкая родина на моих глазах превращается в зримую, живую реальность, что судьба действительно существует, так же как существует и моя связь с этой незнакомой землёй. И свидетельством этому является то, как похоже лицо этой пожилой женщины на тётушкино, а значит, и на моё. Приехав в родные места, я на каждом шагу видел доказательства нашего родства — такие знакомые очертания носов, глаз, губ, скул… Возвращаясь сюда, я вёз в своём теле здешнюю кровь и здешние лица.

Рядом с женщиной стоял очень рослый прыщавый отпрыск, очевидно, её сын. Трудно было поверить, что она могла произвести на свет живое существо, в два-три раза превосходящее её по размерам.

— Дядюшка? А, знаю, знаю. — Женщина смерила меня взглядом двух ярко-красных трещин. — Раньше была такой очаровательной девчушкой. В тот год в семье Мо умер второй сын, и кто-то сказал, что это она извела его колдовством. Тогда открыли храм предков и устроили родовой суд, принуждая твоего дедушку развести огонь и сжечь её живьём. Ай-яй, какое мучение!

— Матушка, вы, наверное, перепутали, то была не моя тётя…

— A-а, тогда сестрица из Иньцзядуна?

— Да, из Иньцзядуна.

— Шу Сюй, что ли?

— Да, Шу Сюй.

— Её тоже знаю. Кто же её не знает? То-то я смотрю, вы чем-то похожи. Она небось в год Гэн-шэнь [39] родилась, младше меня всего на месяц. Её муж разве не тот бандит Ли? На всю голову стукнутый, и играл, и по женщинам таскался, ездил верхом и любил курить ту штуку… — Она оттопырила большой палец и мизинец, вероятно изображая курение опиума. — В начале года приезжал его браг, говорят, что из Цзючжоу, искал их старый дом. Я его на улице видела.

Я вгляделся в алые трещины, в которых как будто вовсе не было глазных яблок, зато были заметны дакриоцистит, конъюнктивит и какая-то дымная муть, выжженная солнцем… Может, это прожитые годы сожгли её глаза?

— И с детьми у неё не сложилось. Когда рожала твоего двоюродного брата, ребёнок не шёл. В ту пору тут не было ни лекаря, ни больницы, поэтому обратились к маньчжуру, он распорол ей живот кухонным ножом, как свиней режут. Жаль, ребёнка так и не удалось спасти. Ох, и рыдала же она, кричала так, что небо и земля почернели, вот так и оглохла…

— Вот как?

— Она всё ещё в Чанше?

— Да, всё ещё там.

— Счастливая! Жаль только, что никого у неё нет, так говорят.

— Она вышла на пенсию и хотела приехать сюда пожить.

— Родного дома уже нет, зачем ей возвращаться? Да и детей у неё нет, не вернуться ей уже, не вернуться. — Тихонько вздохнув, она вытерла глаза.

Только потом я понял, что местные очень серьёзно относятся к деторождению, не оставившая потомства женщина даже после смерти не может быть похоронена в родной земле, чтобы не опозориться перед предками и не нарушить фэншуй. Поэтому ещё перед зачатием ребёнка они, раздевшись догола, валялись на земле, так как, по преданию, южный ветер помогал им забеременеть. А ещё часто ели пчелиные соты и мух, используя самых плодовитых насекомых в качестве волшебного снадобья для повышения фертильности. Если эти способы не помогали, опозоренная женщина либо кончала жизнь самоубийством, либо уезжала подальше от родных мест. Вероятно, в своё время тётушка устроилась работать в город няней из-за бесконечных пересудов о причинах её бездетности.

Паром уже вплывал под сень деревьев. Судно накренилось, звякнул якорь, послышались шаги пассажиров, сходивших с палубы на берег. Несколько женщин с бамбуковыми корзинами за спиной неожиданно залились смехом, не знаю, что их так позабавило. Я представил, как она начала свой далёкий путь на том же пароме, видела водную рябь, водоросли, отражения, а ещё блестящую гальку — разноцветные яйца, которые тысячелетиями рождает речной поток.

2

У Лао Хэй тоже не было потомства, неужели она также могла покончить жизнь самоубийством или уехать в далёкие места, покинув родину? Конечно же нет. Она может родить, сама об этом заявляла. С лёгкостью родит целый выводок, белых ли, чёрных ли, — проще простого. И, чтобы доказать это своей свекрови, в прошлом году одним махом забеременела, а потом пошла в больницу и за одну процедуру избавилась от ребёнка, рассказывая об этом как о забаве.

У свекрови от ярости чуть кровь горлом не пошла.

Муж, рассвирепев, полез в драку, а потом подал на развод.

Она и рассталась с ним играючи. С её слов, разве можно считаться женщиной, если раз пять не разведёшься? Разве не зря проживёшь свою жизнь? Раньше она щеголяла в военной форме, теперь, шагая в ногу со временем, увлеклась видеокассетами и диско, косметикой, выдержанным алкоголем и дорогим табаком. С ног до головы одевалась в иностранные диковинки, никакой отечественный товар не привлекал её внимания. Её тело, сверху поддержанное бюстгальтером известной фирмы, снизу обтянутое дорогими заграничными джинсами, заметно вырастало в цене, а длинные ноги — «цок, цок» — рвались вперёд, будто намереваясь взобраться на облака и взлететь. Такой женщине, конечно, можно было махнуть тощей, как у ведьмы, рукой и, самодовольно выпятив подбородок, бросить: «Избавилась, а что?»

Ясное дело, она не хотела иметь ничего общего с этой штукой в животе. А как иначе смогла бы она протанцевать чуть ли не сорок часов диско, а потом проспать три дня? Или пить, пока не затрещит голова и не распухнет мозг, а потом среди ночи позвать какого угодно мужчину, чтобы вместе выйти прогуляться? Позволила бы себе за рулём мотоцикла сбить полицейского и сбежать как ни в чём не бывало? Могла бы, зажав сигарету в зубах, во что бы то ни стало побеждать в любом споре с мужчинами? Или свести с ума застенчивого юнца и выжившего из ума старика, а потом, получив от них стопку банкнот, подняться на утёс или этаж повыше и изорвать их в мелкие клочья, наблюдая, как эти кусочки кружатся над бескрайней землёй, издавая торжествующие вопли?

Казалось немного странным, что, работая няней в этой семье более десяти лет, тётушка вырастила вот такую крестницу. К тому же я уверен, именно из-за сладкой улыбки Лао Хэй тётушка пошла мыться в тот злополучный вечер. Днём она приготовила полную миску сушенной на огне рыбки и непременно хотела отнести её крестнице, приговаривая, что девчушка Хэй больше всего на свете любит это блюдо. На самом деле это пристрастие Лао Хэй прошло давным-давно, я много раз говорил об этом тётушке. И каждый раз она послушно поддакивала, показывая, что поняла, но стоило ей подсушить рыбу, как она становилась непреклонна: это любимое блюдо девчушки Хэй.

Я не заметил, когда она ушла и когда возвратилась обратно. Вернувшись, она выглядела встревоженной и всё расспрашивала меня, знаю ли я здоровяка по фамилии Гун, хороший ли он человек и из какой он семьи.

Я был уверен, что тётушка по недоразумению что-то перепутала. Если бы Лао Хэй решила выйти замуж в сто первый раз, то даже тогда не взглянула бы на Гуна. Она мне рассказывала, что этот человек специально приехал к ней издалека и она заставила его раздеться, плакать, ползать на коленях, целовать её туфли, а в итоге, наигравшись и поиздевавшись над ним вдоволь, прогнала его прочь: «Вот уж действительно мужики перевелись; отчего на кого ни посмотришь — все болваны недоделанные?» Но как же ей не быть окружённой недоделанными болванами, если её одновременно и отвращало, и влекло обожание этих идиотов, а в особенности притягивала их дикая ревность. Однако в конечном итоге ни один мужчина не стерпел бы жизни, полной бесконечной ревности.